Автор: Ульяна Ананьева, г. Новосибирск
Львы, блестки и классика
Оксана сделала последний глоток горького пережженного кофе.
— Так, теперь бери кружку в левую руку, — скомандовала ее подруга Ирина, — нужно сделать круговое движение по часовой стрелке. И потом от себя, слышишь меня? От себя переворачиваешь кружку на блюдце.
Оксана, пребывавшая до этого в своих мыслях, с трудом сориентировалась сразу, куда это, по часовой стрелке, но затем сделала все, как велела Ирина.
— Да, теперь ждем минуту и будем смотреть.
Ирина выглядела уверенно и даже чуть грозно из-за ярко прорисованных карандашом бровей. Они с Оксаной когда-то учились в одном классе и дружили, а после только созванивались временами. Теперь же, когда Оксана вернулась в родной город, их общение возобновилось.
— И давно ты гадаешь? — спросила Оксана.
— Да пару месяцев как. Еще на таро. Хорошо зарабатываю, больше, чем ты в своей школе.
Оксана хмыкнула и закатила глаза.
После прошедшей минуты кофейная гуща в чашке расплылась в хаотичные узоры. Ирина с серьезным лицом стала крутить чашку в руках.
— Слушай, ну тут у тебя шар или мяч. Это к удаче.
Оксана наклонилась, чтобы лучше рассмотреть содержимое чашки. Ей показалось, что по стенке растекается что-то похожее на парашют.
— Парашют это к неизвестности, такой вот вихрь событий.
— Поняла, у вас в гадании конкретики так и не появилось. Как с давних времен пошло: дальняя дорога, казенный дом, так и сейчас.
— Ну, это тебе не аптека.
— Да уж ясно.
— Ты лучше мне расскажи, как мама себя чувствует.
— Да как, — Оксана тяжело вздохнула, вспомнив хлопоты последних недель. Похороны отца, приторный вкус кутьи и сочувствующие взгляды. — Тяжело ей, конечно. Но он же медленно угасал. Было время себя подготовить. Хотя как тут подготовишься…
Оксана смотрела по сторонам. Взгляд цеплялся то за картину с Клеопатрой, смело лежащей рядом со львом, то за блестящие висюльки в дверном проеме.
— Ну она у тебя сильная, строгая такая, я помню еще со школы. После шести не гулять, с мальчиками не дружить.
— Да это же не она строжилась. Это все отец… Папа, — Оксана поймала себя на мысли, что всегда определяла обстановку в семье учеников по тому, как они называют родителей. Папа, мама — мягко, с любовью, мать, отец — холодно, отстраненно.
— Если захочешь бросить учительство, обращайся. Я тебя всему научу.
— И что, конкурентов не боишься?
— Ну тебя, какие конкуренты. Отбоя от клиенток нет, а я не жадная. С тобой точно поделюсь.
— Ну-ну, — Оксана засмеялась и машинально чуть не отпила из кружки с кофейной жижей.
***
Сентябрь всегда был для Оксаны особенным месяцем. Она ждала его приближения, чтобы наконец снова вернуться к детям, в родной кабинет с геранями и кружевными занавесками. Но в этот раз сентябрь ее пугал — новая школа, классное руководство.
Оксана стояла на линейке, рассматривая таких разных ребят, девятиклассников. Вроде бы сплошь незнакомые лица, но за почти десять лет работы в школе она научилась быть проницательной. Вот рыжий мальчишка в очках, все не сводит глаз с девочки с русой косой, а она не обращает внимания. Вот красивая яркая девочка, говорит громче всех, так что слышно даже во время песни про дважды-два. Наверное, староста.
В кабинете Оксана рассматривала свои букеты — гладиолусы, розы, герберы — не в силах поднять глаза на учеников. Двадцать пять ребят смотрели на нее как-то недобро, с вызовом.
— И что, вы наша новая классная? — сказал какой-то нагловатый парнишка с задней парты. Оксана еще не знала их по именам.
— Не классная, а классный руководитель, — тут же поправил его тот рыжий мальчик в очках.
— Да, я надеюсь, что мы с вами познакомимся и поладим. Также я буду вести у вас русский язык и литературу, — Оксана сделала паузу, дожидаясь, пока все перестанут перешептываться, и продолжила: — Впереди у вас важный год, за это время нужно точно определиться с экзаменами, начать основательно готовиться. В общем, дел много.
На этом классный час был окончен, и все стали медленно расходиться. На Оксану больше никто не обращал внимания, и она сидела, покачиваясь на стуле, отрешенная, в своих мыслях. Злилась на себя, что, может, не понравилась детям, не сказала, что рада с ними работать. Она чувствовала себя как когда-то на практике — одиннадцатый класс забросал ее бумажными самолетиками, пока она пыталась провести контрольный диктант. Потом пожилая директриса отпаивала ее валерьянкой в учительской и приговаривала: «Нужно быть тверже, нужно быть тверже. Как в клетку к львам».
Оксана очнулась от воспоминаний, выдохнула и сказала себе: «Нет, никаких львов. Это дети».
***
Первый урок, все сонные и не хотят слушать про роль литературы в жизни человека. Оксана постучала ключами по столу, чтобы привлечь внимание.
— А вас этому в педе всех учат? И еще всяким «голову ты не забыл», «лес рук», — это был тот же наглец с задней парты. Теперь Оксана уже знала, что зовут его Сергеев Влад.
— Да, Влад, учат. А потом сдаем экзамен, а кто не сдает, тот должен выйти и зайти нормально.
Ребята засмеялись, Влад улыбнулся тоже и замолчал. Оксана выдохнула. «Никаких львов, это дети».
Со звонком на перемену все снова забыли о существовании Оксаны в классе. Ее все равно каждый раз удивляло, как дети быстро переключались на свои разговоры, а учитель будто бы становился невидимкой или какой-то мебелью. Оксана делала вид, что рассматривает свои руки, чтобы не было так неловко. Хотя что на них было смотреть — только морщинок стало больше, и мел впитался в них так, что уже никак не вымоешь.
Та бойкая девочка с линейки, ее звали Ксюша, снова говорила громче всех. Оксана обратила внимание, как ярко у нее накрашены глаза — с блестками. Борясь с собой, сделать ли замечание или пока промолчать, Оксана барабанила по столу пальцами.
— Ксюша, — наконец не выдержала Оксана, — не нужно делать такой яркий макияж в школу. Я не запрещаю вам краситься, но всего должно быть в меру.
Но Ксюша не посчитала нужным ничего ответить, только посмотрела на Оксану с презрением и молча вышла из класса.
Оксана тогда только покачала головой. «Я все равно не буду строжиться и грубить», — твердо решила она.
***
Дома мама Оксаны стояла у окна в гостиной с кружкой чая в руке. Кажется, когда Оксана уходила на работу, она стояла в той же позе.
— Мам, ну ты хоть поела?
Мама обернулась и посмотрела на Оксану как-то растерянно:
— Еще не ела, но приготовила суп, кастрюлька на плите.
Разливая красный борщ по тарелкам, Оксана заметила, что кружки на полке расставлены ручками вперед — строго в линию. И тут будто невидимая сила ударила Оксану в грудь, что-то внутри отозвалось какой-то невыразимой давно забытой болью, и она резко бросилась их переставлять в хаотичном порядке с невероятным наслаждением. Посуда гремела, хлопали дверцы шкафа, полотенца и прихватки летели на пол.
Мама на все это безумие только тихо сказала:
— Ты знаешь, я будто дрессированная собачка. Все никак не могу перестать. С этими чашками, потом поправляю подушки, уголочек к уголочку, скатерти поправляю.
— Можно выдохнуть, мам.
— Знаю, а как будто все равно он за мной смотрит, — и показала пальцем вверх, — оттуда.
Оксана стала молча есть суп, хотя аппетит пропал. Она вспомнила свое детство. Отец ни разу за все время на нее не накричал. Он только хмурил брови и смотрел на нее так, что все внутри сжималось. Серые глаза тогда казались бесцветными, почти прозрачными. И Оксана видела в них свое растерянное выражение лица и пугалась еще сильнее, стояла, не зная, куда деть руки, и чувствовала себя нелепой, несуразной, какой-то бесформенной тяжелой массой. Вчерашним замерзшим супом под крышкой чугунной кастрюльки. Потому что отец был во всем совершенством, а она нет.
— Знаешь, мам, — не выдержав, сказала Оксана, — прости меня, что я тогда буквально сбежала из дома, бросила тебя. Я просто больше здесь не могла.
Мама нежно погладила ее по руке.
— И ты меня прости за то, что я… За то, что… — она так и не смогла сказать, замолчала. Но Оксане на душе все равно стало легко. А слова — ей они были не нужны. Она и так все понимала.
***
Так пролетел сентябрь, унося за собой теплые дни и зелень деревьев. Оксана привыкла к новой школе, а дети понемногу привыкали к ней. Иногда огрызались, капризничали, не сдавали домашку вовремя, но больше не смотрели враждебно исподлобья и не шептались о ней.
Оксана чувствовала себя увереннее и больше не поглядывала на свои наручные часы в надежде, что скоро прозвенит звонок.
Но неожиданно октябрь принес ей новое беспокойство. И казалось бы, ничего страшного — как-то на пятничном уроке русского Оксана заметила, что Ксюша без макияжа. Ну и что с того? Нужно радоваться, что никто не нарушает дисциплину. Именно так Оксана думала, напряженно закусив губу, смотря, как за окном ветер толкает людей в спины и кружит в воздухе пакеты и опавшие листья. Но все же ее захлестнула тревога, и казалось, что в этом, в этой смешной мелочи, кроется что-то нехорошее.
До этого целый месяц изо дня в день она наблюдала мастерство Ксюши — и стрелки, и стразы, и бог знает что. Синие тени, даже красные, разноцветная тушь. В Оксанины школьные годы никто так краситься не умел, да и сейчас она едва ли управлялась с тушью и блеском для губ. И сколько бы замечаний ни написала в Ксюшин дневник, в глубине души восхищалась ее талантом.
Дни шли, но ничего не менялось. На Оксану все так же смотрела расстроенная девочка, бледная, без блеска в глазах, и это заставляло ее беспокоиться снова и снова. Как бы она ни пыталась с ней поговорить, Ксюша только сильнее закрывалась.
В учительской Оксана осторожно расспрашивала всех о Ксюше, о ее семье, но никто не говорил ничего плохого.
На родительском собрании Оксана внимательно вглядывалась в лицо Ксюшиного папы в поисках знакомых ноток холода, металла, она же всегда чувствовала это как никто, но ничего не нашла.
— Как у Ксюши с успеваемостью? — мягко спросил он. И сам был похож на что-то мягкое, округлое — с широким лицом и толстоватыми пальцами. Такой хлебный человек, подумала Оксана.
— У Ксюши все в порядке. Кажется, на нее жаловался только учитель физкультуры за прогулы. Больше никаких нареканий.
— Это ж она у нас не спортсменка просто, — улыбнувшись, ответил Ксюшин папа. — Но я с ней поговорю, прогуливать не дело.
Оксана так и не решилась спросить его про состояние Ксюши, она подумала вдруг, что это будет слишком резким, неправильным и может только подорвать ее доверие.
После собрания Оксана шла домой уже темным осенним вечером. Каблуки стучали по лужам, ставшим вдруг ярко-оранжевыми в свете фонарей. Вдыхая холодный воздух, Оксана остановилась вдруг на секунду. Нет, дело было не в семье, Оксана ошиблась. Но в чем тогда причина?
И проявив всю свою проницательность, Оксана поняла. И как же она не замечала этого раньше — влюбленный взгляд, сердечки на последней странице в тетрадке, записочки, передаваемые под партами из рук в руки. В ее классе происходила любовная драма — Ксюша была безответно влюблена в Влада Сергеева. Она ждала его после урока и пыталась поговорить, но тот лишь отвечал что-то с насмешкой и даже не смотрел в ее сторону.
Оксана теперь чувствовала себя неловко, что так просто — тихо, безмолвно — разгадала чужую тайну, стала невольным свидетелем чужих чувств.
***
— Ты и в школе была такая сердобольная, — сказала Ирина, выслушав сумбурный Оксанин рассказ. — Помнишь мышонка нашли под партой, ты его выхаживала весь день, накрывала тетрадным листом как одеяльцем.
— Ты это сейчас к чему?
— А к тому, что это не твое дело, вот и все. Сама же сказала, родители прекрасные. Вот они и разберутся. Что они, слепые, что ли. Ты такая распрекрасная спасительница все заметила, а родители тогда что?
— Не знаю что. Может, работают много. Может, она им ничего не говорит. Поверь, я знаю, как это бывает. И поверь, что для нас кажется смешным, для подростка — целая жизнь.
— Но это уже личное дело твоей ученицы. И ее родителей. Не твое. Ты просто любишь всех спасать, вот и все.
— Наверно, ты права, — вздохнула Оксана. Она вспомнила, что последние несколько лет ее жизни походили на марафонскую гонку — останавливаться нельзя, помочь этому, помочь тому, всем угодить. Гораздо проще было бы жить, не вникая в чужие беды. Вот и Ирина считает так же. Но Оксана не умела по-другому — с того момента, как она стала работать в школе, беды детей стали для нее важнее ее собственных.
— Только я, знаешь, чего не понимаю, Ир. Где тут грань между тем, чтобы не встревать не в свое дело, и равнодушием?
— Такая ты замороченная, я не могу. Пей лучше чай. Давай тебе чисточку сделаем от порчи?
Оксана покачала головой, грустно усмехнувшись. От ее тревоги не спастись чисточкой. Она потерла переносицу, задумавшись. В конце концов, что она могла сделать? Только чему-то научить.
***
На следующий день на литературе они обсуждали повесть «Бэла» из «Героя нашего времени». У Оксаны слипались глаза, всего пара часов сна давала о себе знать, даже крепкий кофе не помог. Вчера она всю ночь просидела над конспектом урока.
— Поднимите руку, кто честно прочитал саму повесть, а не краткое содержание?
Меньше половины, обычная картина.
— Ругаться не буду на вас, но имейте в виду, что контрольную без знания содержания вам не написать.
— Будут вопросы про цвет глаз третьестепенного героя, который упоминается один раз на сотой странице? — куда уж без острот Влада Сергеева.
— Да, Влад. Это будет отдельный вопрос со звездочкой только для тебя.
Ребята одобрительно загудели.
Оксана заметила Ксюшину полуулыбку и то, как она обернулась к Владу, но тот не смотрел на нее, уткнулся в учебник.
— На самом деле краткое содержание вас ничему не научит. Вы так только запутаете себя, потом у вас в голове будет каша из кратких содержаний и ноль пользы.
Девятиклассники откровенно зевали. Оксана сдерживалась, чтобы не зевнуть тоже. Ей казалось это совсем не солидным.
— Давайте теперь про текст.
Проходя между рядами, Оксана смотрела, как дети чертят таблицу положительных и отрицательных характеристик Печорина. Только светало, и утреннее небо становилось золотым — точь-в-точь лимонад в бутылке с трубочкой, за которым ученики бегали на перемене в магазин прямо так, без курток.
Когда урок подходил к концу, самое главное еще не было сказано. Оксана прокашлялась, чтобы голос звучал увереннее.
— Теперь домашнее задание: написать эссе на тему: «Любил ли Печорин Бэлу?». Используйте, пожалуйста, цитаты из повести. Порассуждайте, способен ли Печорин любить в принципе, о его личностных качествах. Может быть, это эссе натолкнет вас на какие-нибудь мысли, — Оксана бросила беглый взгляд на Ксюшу. — Я имею в виду о вас лично. У вас еще все впереди, и любовь тоже. Настоящая и светлая, не причиняющая боли, не приносящая чувства опустошения. И то, какие люди рядом с вами, тоже очень важно. Не все из них равнодушны, поэтому не бойтесь попросить о помощи. Это сейчас, конечно, к книге не имеет отношения. Просто я хочу, чтобы вы это понимали. Что вы не одни — я всегда рядом.
Оксана закончила свою речь одновременно со звонком, все загалдели и стали постепенно разбредаться из класса. Оксана осталась одна, медленно подошла к окну, поправила чуть пожелтевшие листочки фикуса. Она чувствовала, что все сказала правильно. В конце концов, что она может. Только научить.
