Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Лишних денег в доме не водилось, но на учебу дочери в семье средств не жалели. Надежда окончила (кстати, с золотой медалью!) престижную частную гимназию княгини Александры Оболенской. Знала, что такое петербургская знать. В то время ее считали толстовкой – да, она увлекалась идеями яснополянского гения. Почему она ринулась в революцию, с головой ушла в марксизм? Таких девушек не устраивала расчисленная и унизительная женская участь. Идея равенства с мужчинами стала для нее и многих таких же дворянских и купеческих дочерей первой ступенью в мир революционного подполья. Надеюсь, это сегодня никого не смущает? Время доказало, что в унижении женщины нет ничего хорошего. Хотя у нас по-прежнему с несправедливым заведомым скепсисом относятся к женщинам в политике. Даже Крупскую иногда демонизируют…
Жена и секретарь
Осенью 1891 года она начала работать учителем в вечерне-воскресной школе в селе Смоленском на Шлиссельбургском тракте, под Петербургом – до ареста, который последовал через 5 лет. Проводила агитацию среди рабочих – и оказалось, что они готовы ей внимать.
В 1894 году она познакомилась с Владимиром Ульяновым, который на 24-м году жизни уже носил кличку Старик – за ум и лысину. Вместе они стояли у истоков социал-демократического марксистского движения в России. Конечно, Надежда Константиновна играла куда более скромную роль. И по характеру не годилась и не стремилась в лидеры. По существу, она была секретарем-референтом супруга. И выполняла эту хлопотную работу, по воспоминаниям современников, замечательно. Сохранилась легенда – ее подтверждала сама Надежда Константиновна, – что руку и сердце он ей предложил из ссылки в Шушенском, письмом. А она ответила: «Ну, что ж, женой так женой». И отправилась к нему из своей уфимской ссылки в сибирскую. Ни в этом принятии своей судьбы, ни в поспешной поездке не прочитывалось обреченности. Скорее, она сразу разглядела, что это – ее выигрыш, прямая дорога к воплощению мечты. Там она, не без помощи супруга, но все-таки самостоятельно, написала свою первую брошюру – «Женщина-работница».
«Книжку открыто нельзя было печатать — за нее бы арестовали тогда, ее можно было печатать только тайно, нелегально… «Искра» издала брошюру, потом ее еще перепечатали тогда же, в России, в нелегальной типографии. Только в 1905 году ее можно было напечатать открыто. Ее подписали выдуманной фамилией, которой меня иногда называли, — Саблиной. Потом она была опять запрещена», – вспоминала Крупская. В этом манифесте она хотела показать, что, «лишь борясь рука об руку с мужчиной за рабочее дело, женщина найдет ключи от «счастья женского, от женской вольной волюшки». Книга оказывала сильное воздействие на читательниц. И писала Крупская убежденно – разве что слишком много цитировала любимого Некрасова.
Супругам-атеистам даже пришлось венчаться в сельской Петропавловской церкви. Иначе им запретили бы пребывать в ссылке в одной избе. Кольца для них отливал из медных монет шушенский кузнец. Их Крупская сохранила на всю жизнь. Они стали законными мужем и женой.
И запомним: Надежда с молодых лет была одной из многих в своем движении, в котором видела будущее человечества. Это поможет определить ее картину мира.
Мемуаристка
Крупская была не просто «миногой» (так ее иногда называли – по сложившейся в подполье привычке к кличкам), не просто рано постаревшей больной женщиной с аккуратными заплатками на платье. И не просто женой (а потом и вдовой) лидера советского государства. По многим вопросам она не без оснований считала себя специалистом и готова была брать ответственность за решения. Крупскую считали одним из лучших ораторов и пропагандистов партии – в одном ряду с Троцким и Калининым. Ее ценили и как публициста. Надежда Константиновна действительно умела слагать буквы в слова, а слова – в лозунги. И писательскими способностями природа Крупскую не обделила, о чем можно судить по самой известной книге. Это воспоминания о Ленине. Суховатые, сдержанные, с установкой на документализм и объективность, хотя иногда там прорываются сильные эмоции. Есть там и характеры – прежде всего, его и ее. Но не только!
Она писала о Ленине и для детей. Совсем по-учительски сдержанно, с налетом сентиментальности. Но именно из ее воспоминаний мы знаем, что Ленин нередко до слез хохотал, при этом «отбрасываясь назад». И петь он, оказывается, любил. «Голос был громкий, но не крикливый, грудной. Баритон. Пел. Репертуар: «Нас венчали не в церкви», «Я вас люблю, люблю безмерно», «Замучен в тяжелой неволе», «Варшавянка», «Вставай, подымайся, рабочий народ», «Смело, товарищи, в ногу», «День настал веселый мая», «Беснуйтесь, тираны», «Vous avez pris Elsass et Lorraine», «Soldats dix-septieme»». Неплохой репертуар, не каждому по силам. В то время петь умели основательно, не пропуская куплетов.
У истоков советской школы
Наконец, школа и воспитание детей. В этой области Крупская с первых революционных дней взяла инициативу в свои руки. Идея октябрятской, пионерской организации и комсомола во многом принадлежит именно ей. А это – создание советского образа жизни, который не исчез, не выветрился и в наше время. И ведь плодотворная оказалась идея. После взятия Зимнего она уже не была секретарем Ленина. Сосредоточилась на работе в Наркомпросе по линии школы, на которую большевики сделали серьезную ставку. Не только идеология, но и гигиена, всеобщая грамотность, горячая пища для школяров, педагогическое образование. И, разумеется, стремление ко всеобщему и обязательному бесплатному среднему образованию. Долгий путь к этой цели. Все это следовало наладить почти с нуля. Система яслей или материнских школ – это тоже Крупская, ее идея. Внешкольное образование, дома пионеров с кружками и секциями – это тоже новация, которую поддержала Надежда Константиновна. Официально она занимала такие должности: заведующая внешкольным отделом, руководитель Главполитпросвета, председатель научно-педагогической секции Государственного учёного совета, член коллегии Наркомпроса. Но по существу – была министром образования, учитывая, что наркомпрос Анатолий Луначарский, в большей степени, был, по нашим современным понятиям, министром культуры.
Ортодоксия Крупской
В последние годы Крупскую принято считать чуть ли не цербером советской цензуры, которая только и делала, что травила писателей и запрещала (пыталась запретить?) классику, формируя насквозь идеологизированную школьную программу. Необходимо понимать, что без идейной революционной подоплеки в то время мало кто обходился. В особенности – старые большевики и опытные работники Наркомпроса. А Крупская, несомненно, относилась именно к этой плеяде. Разумеется, она считала главной задачей школы и пропаганды воспитание человека для коммунистического будущего. Эту задачу, по ее мнению, должны были с великим прилежанием решать и писатели, и литературоведы. Тем, в ком она видела единомышленников, Крупская помогала. А, например, сказки Корнея Чуковского считала вредными, мещанскими, хотя их автор с молодых лет считался, да и был леваком. Особенно Крупской не нравилась первая из классических сказок Чуковского – «Крокодил». По вполне политическим причинам. «Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, — это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка. Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению. Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть», – искренне бушевала Надежда Константиновна. Она увидела в этой сказке и некоторые достоинства – отметила юмор, удачную игру слов, но старорежимный дух перевешивал.
Увы, не убедили Крупскую и статьи Чуковского о любимом ею Некрасове. За Корнея Ивановича заступился Горький. Словом, началась долгая дискуссия.
При этом надо иметь в виду, что популярность Чуковского среди детей и их родителей в то время была невероятной. Ее связывали, кроме прочего, с нэповским угаром, который, как опасались многие, мог заглушить в сердцах все революционное. Особенно в молодых сердцах. Думаю, это и напугало Крупскую. Любовь к сказкам Чуковского, как им казалось, превращалась в манию. К Корнею Ивановичу «жена Ленина» была несправедлива. Скорее всего, в какой-то момент она поняла это. Но дело не только в Чуковском, который постоянно вызывал у нее опасения. Она не принимала литературу игры и парадокса. Авангардные поэты, художники, архитекторы в основном поддержали революцию. Но ни Ленин, ни Крупская их не принимали. Даже Маяковского, который старался быть и актуальным, и понятым, поначалу отторгали. Дерзкие новаторы по отношению к государству и обществу, они оставались консерваторами как читатели и ценители искусства.
Не жаловала Крупская и волшебную сказку. Слишком уж крепко любила она реалистов, очерковый, полудокументальный стиль и считала, что и для детей следует писать только жизнеподобно. Ее и у Чуковского не устраивала разухабистая фантастика. Она воспринимала книгу как учебник жизни – и внимательно следила, чтобы дети не понахватались дурного. Позиция наивная и ущербная в своем максимализме. На счастье, у Крупской не было амбиций диктатора. Она писала напористо, но не подавляла специалистов, у которых имелось иное мнение.
Своим юношеским пристрастиям Надежда Константиновна осталась верна. И с удовольствием вспоминала о том, что нравилось Ленину у Льва Толстого: «есть одно замечательное описание весны в лесу в «Анне Карениной»: пробиваются самые первые ростки травы, и вот стоит Левин, отправившийся с ружьем на охоту, и видит, как шевельнулся иссохший лист – толкнул его пробившийся сквозь зелень молодой росток травы». Это не только ленинское мнение, здесь, прежде всего, Крупская восхищается «художником слова». Хотя публицистику Толстого в ее времена из библиотек изымали, да и в академическое собрание сочинений она пробивалась непросто.
В 1938 году в статье «Об учебнике по литературе» она писала: «Надо, чтобы учащийся до конца понял, какая громадная сила – художественное произведение, как может оно научить вглядываться в жизнь, разбираться в окружающих сложных явлениях, понимать людей, как может оно вооружать в борьбе, сплачивать, сближать людей, ставить перед ними великие цели…»
Беспартийной литературы она почти не принимала, антипартийной – тем более. Достойным будущего объявлялось только то, что служило для пользы дела. Впрочем, этим правилом руководствуются очень многие, во все времена – а вовсе не только большевики. Просто большевики в этом смысле были откровеннее многих.
«Литература – кусок живой жизни, прошлого или настоящего. Она органически связана с общественным укладом своей эпохи и не может быть изучаема вне его, без связи с ним» – таково ее кредо. А как иначе – особенно в представлении тех лет. Книга должна учить правильной жизни. А значит, хорошо бы несколько переписать детскую классику, удалив из знаменитых книг буржуазную начинку. Так она предлагала поступить популярнейшим в то время и, в принципе, полезным для воспитания научного мышления Жюлем Верном.
Несомненно, среди педагогов и управленцев образования она была одним из самых последовательных сторонников приоритета коллектива над личностью, общественного над личным. Среди экспериментов, которые внедряла Крупская – групповые проекты, задания, которые оценивались по ответу одного – как правило, лучшего – ученика. Его оценку получали все. Вот такая школа коллективизма. В 1930-е от этих новаций отказались.
Еще одна особенность «школы по Крупской» – приближение учебы к жизни. Секрет здесь видели в трудовом и производственном воспитании. В этом смысле союзником Крупской был Антон Макаренко, да и не он один. Крупская не сомневалась, что человек не должен быть «всю жизнь прикован к какой-нибудь одной узкой специальности, а мог бы применять свои силы в разных областях труда». А значит, необходимо «трудовое обучение». Ребята, окончившие семилетку, получали навыки нескольких ремесел, видели результаты своего труда. Сегодня многие педагоги – и не только в России – развивают это направление.
Отметим и такой штрих. Когда стали чинить препятствия для приема в школы детей дворян, священников, кулаков, Крупская выступила против: «Ребенок не может выбирать себе родителей, никого он не эксплуатировал, никого не угнетал, ничей век не заедал, козней никаких не строил. Ни в чем не виноват. Ребенок есть ребенок. И его надо учить как всех других детей, не попрекать происхождением, а растить из него сознательного человека, коммуниста». Она ведь и сама – дочь и жена господ дворянского происхождения.
С годами она стала ортодоксальнее. По крайней мере, нередко проявляла себя именно с этой стороны. А ведь в юности боролась с церковной ортодоксией, властвовавшей в царской России. Между тем, даже самые несправедливые ее статьи написаны мастерски, темпераментно, строгим, взвешенным языком. Думаю, даже порывистому Ленину было интересно беседовать с этой женщиной. К тому же она была дипломатична. Их споры и политические раздоры не выходили за порог дома.
Азбука демонизации
Чего только не приписывают «жене вождя» в наше время! Даже сжигание книг. Без доказательств, зато с фанатической уверенностью. В собственной правоте. Крупскую упрекают и в исключении из школьной программы Достоевского. Действительно, он не стал главным героем советской школьной программы. И Крупская его недолюбливала – за приверженность религиозному дурману. И в то же время, стали ли в России в 1920-е годы меньше читать Достоевского? Вовсе нет. Его (в особенности – роман «Преступление и наказание») постоянно обсуждали в литературных кружках, в то время весьма популярных. Его, в отличие от Толстого, не подняли на официальный пьедестал – по понятным идеологическим причинам. Но и не запрещали. И тиражи Достоевского, и востребованность его книг в библиотеках (хотя «Бесов» оттуда действительно изымали – и это неудивительно) только росли.
Надежда из киноленты
Она ушла ровно в 70 лет, давненько растеряв здоровье. После смерти ее слава только выросла: теперь никто не боялся, что Надежда Константиновна взбрыкнет и осудит очередной изгиб линии партии.
Десятки раз Крупская становилось героиней кинофильмов, а книг, в которых она действует, не сосчитать, как и картин, на которых ее запечатлели художники. Правда, чаще она бывала второстепенным персонажем, но не всегда. В Москве есть памятник молодой Крупской – на площади Сретенских ворот. Его создали скульпторы, мать и сын, Екатерина и Александр Белашовы. И памятник Ленину и Крупской работы Олега Комова – тоже молодым, на Ленинском проспекте. Это вообще был достаточно популярный парковый сюжет – Ленин и Крупская, то в зимнем облачении, в ушанке и теплом платке, то в летнем.
Конечно, всё это – живописные полотна, поэмы, кино – прежде всего, связано с её мужем. Но в одном из фильмов она стала заглавной героиней. Это лента 1973 года «Надежда», снятая по сценарию Зои Воскресенской и Ирины Донской.
Молодые революционеры там влюбляются, поют под гитару, веселятся, выглядят беззаботно, но, конечно, ни на минуту не забывают и о политике. Роль молодой Надежды Крупской сыграла Наталия Белохвостикова. Человечно, не выспренно. Она – нежный цветок, но в то же время – решительная революционерка, борец. Так оно и было. Мы мало знаем, какими они были – молодые подпольщики, рано посвятившие жизнь борьбе, но не ставшие функциями, роботами. Не менее обаятельна в роли Крупской была и Елена Ситко, несколько раз сыгравшая ее в фильмах о молодости революционеров. Всё это – кинокартины, достойные просмотра.
Потом настало время анекдотов. Ленинский монумент в идеологии разрушился года за два – в 1990–1992-м. Болезненно и быстро. По крайней мере, в официальной плоскости. Пострадала и Надежда Константиновна, о которой с тех пор чего только не судачили. Если вспоминали – то старались оставить за пределами обзора все, что может вызывать уважение.
Сегодня Крупскую не издают миллионными тиражами, как до 1991 года.
Будут ли помнить и читать Крупскую через десять, двадцать, пятьдесят лет? Те, кого интересует феномен Ленина и революции – несомненно, заглянут, по меньшей мере, в ее воспоминания. И педагоги, безусловно, найдут среди ее предложений полезное. Время не отменило ее экспериментов, ее гипотез. Ими еще интересуются педагоги. А к литературе и сегодня многие относятся утилитарно, ждут от писателей «инженерных решений» по части человеческих душ. Наверное, иначе и быть не может.
