Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Михаил Тарковский. "42-й, до востребования" - Тобольск, фонд "Возрождение Тобольска", 2023
С книгой Михаила Тарковского я прожил всю весну. Поначалу не читал ее, а созерцал как природное явление. Входил в нее, как мы входим в весенний лес после долгой изматывающей зимы. Тебя еще на опушке обнимают светотени, запахи, птичье цвирканье и... старые фотографии, великие картины, образы святых, кадры из фильмов Андрея Тарковского.
Такое удивительное оформление у книги. Такой художник - поистине соавтор писателя. Зовут книжного изографа Иван Лукьянов.
Новая книга Михаила Тарковского не о сибирской тайге, как многие его прошлые повести и рассказы. Но в замысле своем, кажется, вышла из тайги, из одиноких скитаний.
Нельзя не почувствовать, что книга написана человеком, привыкшим подолгу молчать, с каждым шагом по тайге уходя все глубже и глубже в себя. И не из самолюбования, а в поисках своего истока. В поисках бабушки, которая и есть тот исток.
Бабушку звали Мария Ивановна Вишнякова. Каждый, кто видел "Зеркало" Андрея Тарковского, помнит ее. Она единственная в этом фильме ничего не играла, а просто была собой. Ее лицо, осененное какой-то важной заботой, нельзя забыть.
У Марии Ивановны было двое детей. Старший - Андрей. Младшая - Марина. У Марины в 1958 году родился сын Миша. По воле обстоятельств главным человеком в жизни мальчика стала бабушка Мария Ивановна.
Так бывает нередко - когда внук остается на руках бабушки, но далеко не всегда бабушкой определяется в ребенке все или почти все: и строй мыслей, и жизненные принципы, и вкусы, и даже призвание.
В 1981 году Михаил окончил педагогический институт как учитель географии и биологии. Вскоре оказался на Енисее. Все случилось, как предсказала внуку-дошкольнику бабушка: "Когда вырастешь, будешь жить в лесу".
Книга Михаила абсолютно документальна и столь же художественна. Автору не было нужды домысливать или украшать образ бабушки, ведь сохранились не только драгоценные кадры "Зеркала", но и ее письма, стихи, рукописи, фотографии. Но главное, на чем строится вся книга в пять сотен страниц - детская память автора. Чуткая, любящая и благодарная память.
При этом автор не хочет умилить читателя безоблачной дружбой бабушки и внука. Все было сложно, как это всегда бывает, когда две жизни - взрослая и детская - слишком тесно сплетаются между собой. Больно и страшно им отрываться друг от друга, а ведь такое неизбежно.
"Бабушка старела, а главное - я взрослел, и все реже моя крепнущая пятерня искала ее сухую и можжевелово-теплую ладонь..."
На одной из страниц Михаил вспоминает, как однажды тяжко заболел в тайге, и вот тогда, оказавшись на грани бытия и небытия, он вновь стал искать бабушкину ладонь.
Нет в литературе более сложной задачи, чем воскресить образ родного человека.
От первых детских воспоминаний автор тихонько продвигается к годам своих отрочества и юности, к прощанию с бабушкой, к тому, что могло бы стать финалом, а становится... встречей. Свиданием с юной бабушкой.
Михаил ныряет на глубину. Время катится в обратную сторону, и вот уже вырастают и облекаются плотью образы прабабушки Веры и прадеда Ивана Ивановича. Перед глазами проходят почти 100 лет жизни семьи Вишняковых.
А как же знаменитые Тарковские, спросите вы, - режиссер Андрей Тарковский и поэт Арсений Тарковский?
Спешу успокоить: и дядя автора, и его дедушка живут в книге. Но они там как свои люди. А это особая оптика. В ней нет придыхания и обожания. Это другая любовь, чем у нас, зрителей и читателей.
Кстати, одна из вершинных глав книги - о появлении на свет дяди Андрея. Эти страницы мне видятся лучшим из того, что написано в XXI веке на русском языке.
Письмо Марии Ивановны, адресованное на фронт Арсению Александровичу (август 1942 года): "А потом мы шли в деревню по тропиночке среди огромного поля вечнозеленого льна. Мышик (так в детстве звали в семье Марину, в будущем маму Миши. - Прим. авт.) шел впереди в коротеньком синем платьице... А мы с Андрюшкой сзади и любовались нашим Мышиком.., и я сказала ему, чтобы он запомнил хорошенько этот день и Мышика, идущего среди льна под вечерним солнышком..."
Быть может, из того самого августовского дня 1942 года - весь кинематограф Андрея Тарковского со всей его поэзией и философичностью...
В завершение надо сказать: не на пустоши выросла книга Михаила Тарковского. Она расправила ветви на той аллее, где шелестят страницами "Детские годы Багрова-внука", высятся "Лето Господне" и "Последний поклон". Немного было веры в то, что и в нашем поколении родится что-то подобное. Мы помним, как много наших ровесников выкосила ранняя смерть, сколько талантов не успели раскрыться во всей красоте и силе...
Но вот теперь, после выхода книги Михаила Тарковского "42-й, до востребования", мы можем выдохнуть: и у нашего поколения появился свой "Последний поклон".
И мне верится: он не будет последним.
О тайнах, печалях, лесах и людях...
Большая часть моих предков пришли из русской старины, и ощущение корня, пожалуй, было главным, что я вынес из детства. Главным же хранителем этого корня была бабушка...
(первые строки книги "42-й, до востребования")
* * *
- Бабушка, а когда мы поедем в Москву-у-у?
А бабушка говорит чуть грустно и певуче:
- А когда вот тот дальний лес пожелтеет...
И в том, что пожелтеть должен именно дальний лес, я вижу печаль и тайну. Не то даль имеет лучшую пропитку от осени, чем ближние березы. Не то бабушка перевязана с этой далью тонкими и ноющими нитями...
* * *
"Простые люди"... Какие они? Несложные? Не умеющие за собой наблюдать? Когда я слышу это словосочетание, вижу простой карандаш, дающий аскетичный и выразительный рисунок... Вот и бабушка была как простой карандаш, хоть и происходила из высшего сословия...
* * *
...Что-то необыкновенно породистое и основательное было во всей школе... Класс у нас состоял из добротнейших людей... Я пошаливал, учился невнимательно, и мне без конца подсаживали девочек-отличниц, чтоб заразить образцовостью. Была тихая Марина.., колотившая меня линейкой, и беленькая Наташа, худощавая и милая, которой я говорил, что на ней женюсь, не питая специальных чувств, но в знак доверия...
* * *
К осени все раньше темнеет. Иду из лесу. Поеживаясь от холодка, подхожу к дому, пересекаю внезапную волну теплого воздуха, напитанного молочным запахом стада и чего-то домашнего, избяного. Дома бабушка ждет с ужином, и я ужинаю, мешкаю и вдруг, набравшись сил, снова иду к лесу.
Стемнело, и его стена кажется особенно черной и непреодолимой. Но обязательно надо победить объемную черноту и пройти хотя бы пятьдесят шагов. На следующий вечер сто. Потом сто пятьдесят. Тьма, но я иду... и впервые ощущаю, сколько силы в преодолении. Правда, обратно несусь стрелой...
Выношусь из лесу. Шаря лучом фары по траве, проносится мотоцикл - паренек везет девчонку, слышно, как встряхивает их на кочке и как девчонка взвизгивает... И в воздухе еще долго стоит тревожащий, зовущий запах дороги - смесь пыли и сгоревшего бензина...
