Текст: Светлана Воробьева
Сборник рассказов «Девяностые» Романа Сенчина и сборник малой прозы «Запасный выход» Ильи Кочергина выходят в «Редакции Елены Шубиной». Авторы представили их в формате беседы-дискуссии, проходящей с модератором Анастасией Шевченко.
Почти сразу речь зашла об «автофикшне» — смеси автобиографии и художественной литературы. «Насколько автофикциональны ваши сюжеты?» — спрашивает модератор. На этот вопрос ответил Кочергин: «Мне захотелось написать что-то художественное, но максимально приближенное к жизни». В основе его истории лежит реальная история, в которой родственники попросили взять в деревню лошадь, уже слишком старую для скачек. Лошадь — центральная фигура в повести. Сюжет о том, как складывались отношения между членами семьи и этой лошадью, о том, как она пригодилась его жене для ее работы — психотерапевтом.
Далее модератор обращается к другому писателю: «Много ли в книге от Романа Сенчина?» Автор признается, что часто пишет довольно автобиографично. Сейчас, конечно, он пишет от третьего лица, но в молодости писал от первого: «Даже женские персонажи иногда имеют мои черты [характера]».
«А существуют ли прототипы среди знакомых?» — дополняет вопрос модератор. «Да, не получается у меня выдумывать из головы. Иногда знакомые обижаются, но, некоторые радуются, что я так “увековечил” их», — делится Роман.
Девяностые были относительно давно, поэтому Анастасия Шевченко задает закономерный вопрос: «Изменяли ли вы что-то в рассказах, написанных еще тогда?». «Не вижу смысла кардинально что-то менять, — отрицает Сенчин. — Однако один рассказ я закончил только в 2020 году, хотя начал еще, когда служил в армии».
Следующий вопрос модератор задает лично Кочергину: «Вы писали только детский нон-фикшн, а вот сейчас написали художку. Написали бы что-то художественное для детей?» Илья честно отвечает, что «пробовал написать детскую повесть, знакомые попросили, но как-то не сложилось».
Кочергин рассказал, что часто узнает в персонажах Сенчина себя, как будто книга немного про него тоже. Рассуждая про девяностые же, отмечает, что это время сильно мифологизировано, но не особенно описано в литературе («Как же не написано!» — возмущается Сенчин»).
Плавно разговор переходит к самому названию книги Кочергина — «Запасный выход». Почему же не «запасной»?
— Сначала я и написал “запасной”, потом решил разобраться в, чем разница, ведь на табличках в транспорте пишут “запасный”. Ну и решил, что название книги будет как табличка, — объясняет незамысловатую тайну названия автор.
Писатели, как выяснилось, берут многое из своей жизни. Но бывали ли случаи, когда им просто не поверили, что с ними такое произошло?
«Да, бывало, — отвечает Сенчин. — Случались и со мной [такие случаи], думал тогда “напишешь и не поверят”. Иногда жизнь преподносит такое, но каких-то примеров не смогу привести, не записываю».
С Кочергиным случалось примерно то же самое, и вспомнить что-то конкретное автор также не смог. Однако он поделился тем, какие истории он любит читать: «Когда я читаю от третьего лица, автор кажется слишком умным и осведомленным, я предпочитаю личные истории, откровенные истории о себе, да хоть истории анонимных алкоголиков».
Оба писателя и модератор, Анастасия Шевченко, читали книги молодых авторов; они состояли в экспертном совете премии «Лицей».
— Что общего у нас? Отличаются ли писатели старого и нового поколения? — спрашивает Шевченко.
— Отличий на самом деле мало, в литературе и двадцатилетний, и семидесятилетний авторы могут быть наравне. Темы и герои одни и те же. Однако очень сильно отличаются детали, и лично для меня это самое интересное, — отвечает Сенчин.
— Умеет ли молодежь писать сюжеты? — продолжает модератор.
— Роман травмы считается современным жанром, но все книги XIX и XX веков построены на травме, Лев Толстой писал так же, — рассуждает о поколениях Сенчин.
Кочергин не сильно возражает против такой интерпретации, но ему не хватило чего-то более «конкретного», каких-то деталей, погружающих в мир. «Мир должен быть большой: куча разных людей, вещей, чтобы можно было понять как они устроены», — уточняет свою мысль писатель.
«Услышала теорию: существуют писатели-садовники и писатели-архитекторы. Как бы себя описали вы?» — задает каверзный вопрос модератор.
— Я скорее садовник, вряд ли архитектор. Можно сказать, что мой сад довольно запущен, — смеется Сенчин.
— Я тоже скорее садовник, — отвечает Кочергин. — У меня вообще все плохо со строительством, я вряд ли возьмусь за роман: он кажется мне слишком высоким и громадным.
«Ну, писать рассказы и повети сложнее, ведь все смыслы сложно вместить в малую форму», — отмечает модератор и плавно переходит к другому вопросу: «Вы бы посоветовали какой-нибудь рассказ для школьной программы?»
— Нет, пусть уж сами решают после моей смерти, — отмахивается Сенчин. Кочергин также неуверен: «Всегда хочется рекомендовать ту, которая только написана».
«А из современников вы кого бы порекомендовали?» — не отстает модератор.
— Ну, Илью читаю, — шутит Сенчин и разворачивает свой ответ: — Если читаю что-то удачное у литературных современников, то радуюсь и завидую. Не в плохом смысле, наоборот, это подталкивает меня самого писать лучше.
Кочергин же больше увлечен литературными журналами: его радует, что он может найти что-то новенькое.
Название сборника Сенчина «Девяностые» подталкивает модератора к следующему вопросу: «А есть ли период в вашей жизни, о котором вы бы не стали писать?» Сенчин не припомнил такого: всю жизнь он писал, начиная с середины восьмидесятых. Кочергин же заметил, что «писать про детство довольно скучно: ничего интересного не происходило». Сенчин категорически не согласен с коллегой: он считает, что все упоминания детства в книге «Запасный выход» достаточно интересны.
Поскольку на встречу пришло много поклонников Романа Сенчина, то к концу встречи его принудили все-таки сделать выбор. Вопрос задала читательница: «В девяностых вы все-таки видите больше положительного или отрицательного?»
— Думаю, скорее положительного, ведь я нашел себя в жизни, — честно отвечает Сенчин.
