Текст: Татьяна Шипилова
Впервые День неторопливости (или День медлительности) предложили отмечать итальянцы еще в 2007 году. Сейчас этот день получил уже международный «статус», а в Италии даже проводятся всевозможные акции для популяризации идеи спокойного наслаждения жизнью в каждый её неповторимый момент.
В этот день предлагается чуть замедлиться, оглянуться вокруг, вдохнуть полной грудью и ощутить, как прекрасна жизнь вокруг, когда никуда не торопишься, а сосредотачиваешься на жизни здесь и сейчас. Можно спокойно попить какао в уютной кофейне рядом с домом, зажечь дома свечки, расслабиться под хорошую музыку. Или почитать книжку.
Список, который вы увидите ниже, вряд ли можно назвать оригинальным, но нам кажется, что в День неторопливости не надо гоняться за модными трендами, а можно просто вспомнить старую добрую классику.
«Обломов» И. А. Гончарова
Топ-5 книг, посвященных неторопливости и даже медлительности, ну просто обязан возглавить очаровательный, обаятельный и очень мечтательный Илья Ильич Обломов. Помните, как он характеризует окружающую его торопливую действительность:
- Все, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружился, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду». – «Помилуйте, за что?» – кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе; тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?
И в наш век достигаторства, и во времена самого Гончарова, когда Белинский и Добролюбов призывали к борьбе, движению вперед, отрицанию авторитетов и с радостью приветствовали Базаровых и Штольцев, «людей с цельным характером, при которых всякая мысль тотчас же является стремлением и переходит в дело», образ Обломова выглядит гротескным, почти неправдоподобным, от чего и стало оно нарицательным. И всё же… всё же… всё же…
Как поэтичен Илья Ильич, как глубок, когда мысль его получает толчок, когда что-то вдруг воспламеняет в нем рефлексию:
- Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! – почти шипел Обломов. – Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, – тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову... – сказал он, улегшись опять покойно на диване. – Изображают они вора, падшую женщину, -- говорил он, -- а человека-то забывают или не умеют изобразить. Какое же тут искусство, какие поэтические краски нашли вы? Обличайте разврат, грязь, только, пожалуйста, без претензии на поэзию.
Этот роман, об умирании барства в XIX в., совсем по-другому зазвучал в веке XXI, когда все вокруг «и жить торопятся, и чувствовать спешат». А иногда, возможно, стоит остановиться, прилечь и помечтать. Но не злоупотреблять, конечно, чтобы совсем не окружить себя обломовщиной…
«Мэнсфилд Парк» Дж. Остен
Джейн Остен известна своими романами нравов, а самым популярным считается «Гордость и предубеждение», прямых и косвенных экранизаций которой насчитываются уже десятки, а мистер Дарси уже давно превратился в культового персонажа, о котором мечтает любая (ну или почти любая) женщина. В этом романе бурлят такие страсти, что только и успевай хвататься за сердце, за это мы его и любим, и перечитываем, и пересматриваем.
Но сегодня речь о неторопливости и медлительности, а это совсем не про страстный и язвительный стиль Элизабет Беннет. Лучше поговорим об одном из самых скромных и, может быть, даже недооцененных текстов мисс Остен – «Мэнсфилд Парке».
Про романы южанки Джейн Остен другая английская романистка, уроженка мрачного Йоркшира Шарлотта Бронте замечала: «ни одного яркого, живого лица, ни открытой местности, ни свежего воздуха, ни синих холмов, ни прекрасных ручьев», лишь заурядных людей с «тщательно отгороженными, хорошо ухоженными садами с аккуратными бордюрами и изящными цветами».
И это действительно так: по сравнению с мрачноватой «Джейн Эйр» и уж откровенно садистским «Грозовым перевалом» Эмили романы мисс Остен полны солнечного света, неторопливого провинциального этикета, а страсть у ее героев так сильно упрятана в холодное английское пуританство, что иногда приходится его днем с огнем искать.
Но именно в этом – прелесть и героев, и историй Остен. Она не пишет о страшных страстях, невозможных любовях и драматичных семейных разборках. Она пишет о тихом, спокойном течении жизни, о чувствах, которые не заставляют читателя рыдать взахлеб и хвататься за сердце, но которые позволяют испытать тихое спокойное счастье, умиротворение и спокойствие, даже если какой-то краткий эпизод нарушит эту провинциальную идиллию.
«Мэнсфилд Парк» именно такой. Фанни, главная героиня, кажется совсем скучной, невзрачной, эдакой золушкой на минималках, но в этом и заключается ее прелесть: она добродетельна, скромна, отзывчива и… влюблена. Не требовательной и пылкой любовью, а спокойным, ровным чувством самоотверженности и добродетели.
- Часы вечно либо спешат, либо отстают. Не желаю я, чтобы мной управляли часы!
Читая именно этот роман Джейн Остен, можно на какое-то время замедлиться, прочувствовать спокойствие мироздания, настроиться на внутренний разговор с самим собой…
«Старосветские помещики» Н. В. Гоголя
Ну а тут просто хочется сразу начать цитировать, прямо с самого начала, ибо поэзия есть неразделимая часть прозы Николая Васильевича, который так тонко чувствовал язык и изящно держал интонацию, что предложения из-под его пера выходят напевными и стройными, убаюкивающими и приводящими вас к миропринятию:
- Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, хороши своею пестротою и совершенною противоположностью с новым гладеньким строением, которого стен не промыл еще дождь, крыши не покрыла зеленая плесень и лишенное щекатурки крыльцо не выказывает своих красных кирпичей. Я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осененные вербами, бузиною и грушами. Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении.
Из этой повести хочется цитировать и цитировать, так красива, спокойна, умиротворенна жизнь, показанная Гоголем. Этот мир имеет свою необъяснимую прелесть, свою гармонию, которую не хочется разрушать, которую хочется холить и лелеять. Никакой трагедии не должно здесь происходить, никакой беды. Люди здесь забавны, безобидны и добры. А когда у них случается какое-то горе – это не горе страстей, это неизбежность жизни, которая вызывает у нас лишь молчаливую грусть, потому что мы знаем, что таков, увы, закон природы…
«Дядя Ваня» А. П. Чехова
В 1890 году Чехов пишет комедию «Леший». Это, можно сказать, первая в русской литературе пьеса, затрагивающая проблему уничтожения природы. Комедии у Чехова всегда какие-то совсем не комедийные, а в конце нас ждет, естественно, неожиданный для комедии поворот. И сначала это Чехову понравилось, а потом, после премьеры, как-то резко разонравилось. Разонравилось до такой степени, что через семь лет он возвращается к своей неудавшейся комедии и переписывает ее, убирая все трагичные события и две водевильные свадьбы и оставляя элегические «сцены из деревенской жизни», которые на краткий миг оглашаются громкими звуками шальных выстрелов – и снова растекаются томной реалистичностью и кротким христианским смирением. Так появляется «Дядя Ваня».
Именно здесь, кстати, звучит знаменитое чеховское «В человеке должно быть прекрасно всё». Но именно здесь же звучит какая-то неизъяснимая тоска человеческого сердца по страстям, к которому человек редко бывает готов наяву, а лишь в мечтах, лишь в незабвенных фантазиях. И именно здесь попытка вылить эту страсть в действие ни к чему не приводит. И видимо, для Чехова это смирение своих героев с тишиной и спокойствием намного важнее суетливого финала «Лешего», ибо:
- Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую…
«Одноэтажная Америка» И. Ильфа и Е. Петрова
Путевые заметки главного сатирического дуэта Советского Союза вышли в свет в 1937 г. Почти 90 лет назад, осенью 1935 года, Ильф и Петров были командированы в Соединенные Штаты как корреспонденты газеты «Правда». Что ждало высшее начальство от двух сатириков, посылая их в самую гущу капитализма, сказать трудно. Но в итоге получилась очень доброжелательная, хоть местами и ироничная, книга.
Но удивительно даже не это. Удивительно то, насколько по-современному звучит все, что написано на страницах этих заметок, хотя за последнее столетие человечество шагнуло далеко вперед: и в космос вышло, и электричество «низведено до уровня дрессированного животного в цирке» не только в Нью-Йорке, но и в любом крупном городе России. И всё же…
И всё же описанная Америка 30-х века XX очень похожа на Америку 20-х века XXI. Включите любой американский сериал об одноэтажной Америке – какое-нибудь «Сверхъестественное», которое 15 лет не сходило с телеэкранов, культовый «Твин Пикс» или относительно недавний «Уокер» – и будет вам всё то же самое:
- Очень многим людям Америка представляется страной небоскребов, где день и ночь слышится лязг надземных и подземных поездов, адский рев автомобилей и сплошной отчаянный крик биржевых маклеров, которые мечутся среди небоскребов, размахивая ежесекундно падающими акциями. Это представление твердое, давнее и привычное.
- Конечно, все есть – и небоскребы, и надземные дороги, и падающие акции. <…>
- В Нью-Йорке небоскребов очень много. В Чикаго – чуть поменьше. В других же больших городах их совсем мало – по два, по три на город. <…> В маленьких городах небоскребов нет.
- Америка по преимуществу страна одноэтажная и двухэтажная. Большинство американского населения живет в маленьких городках, где жителей три тысячи человек, пять, десять, пятнадцать тысяч.
Ильф и Петров иронично, но как-то очень тепло описывают эти маленькие американские городки, и городки побольше, и самые большие маленькие городки, которые мелькают по одну и другую сторону прекрасных американских дорог:
- Машина несется по дороге, мелькают городки. Какие пышные названия! Сиракузы, Помпеи, Батавия, Варашава, Каледония, Ватерлоо, Женева, Москва, чудная маленькая Москва… <…> Есть несколько Парижей, Лондонов. Есть Шанхай, Харбин и целый десяток Петербургов. Москва есть в штате Огайо, есть и еще две Москвы в двух других штатах. Один из Петербургов имеет целую сотню тысяч жителей. Есть Одессы. Не беда, если возле Одессы нет не только Черного моря, но и вообще никакого моря. Помещается она в штате Техас. Какого это одессита забросило так далеко? Нашел ли он там свое счастье, – этого, конечно, уж никто не знает…
Писатели сравнивают поездку по Америке с «путешествием через океан, однообразный и величественный»: «когда ни выглянешь из окна автомобиля, всегда будет прекрасная гладкая дорога с газолиновыми станциями, туристскими домиками и рекламными плакатами по сторонам». И движение в книге напоминает мерное, спокойной перекатывание океанических волн, спокойствие и неторопливость разлиты на страницах книги, которая позволяет погрузиться в путешествие и хотя бы на какое-то время не думать о всех тех дедлайнах и прочих авралах, которыми так полна наша современная жизнь…
