Текст: Василий Авченко/журнал "Родина"
Советско-японская война попала в тень Великой Отечественной. Слишком скоротечной она была, слишком далеко шли бои. Того мощного потока литературы, который породили сражения Великой Отечественной, маньчжурский поход Красной армии дать не мог.
И все же, все же, все же...
Мотив маньчжурской поэзии
Самый известный поэт из участников кампании 1945 года - Юрий Левитанский (1922-1996). Воевал он с 1941 года, начинал с ОМСБОНа НКВД, легендарного диверсионного подразделения. Позже был переведен во фронтовые поэты, военкоры, в 1945-м попал на Забайкальский фронт. После войны жил в Иркутске, где в 1948 году вышел его первый сборник "Солдатская дорога". Были в нем стихи и о Советско-японской:
- Приводят пленного японца.
- Идёт конвой, блестя штыками.
- Бессмертный сын богини солнца -
- Аматерасу Омиками -
- Мне в пояс кланяется низко
- В такой изысканной манере,
- Как будто я божок буддийский
- Иль генерал, по крайней мере...
Для Павла Шубина (1914-1951), одного из сильнейших поэтов фронтового поколения, автора знаменитой "Волховской застольной", война тоже не закончилась 9 мая 1945 года. Его направили в газету 1-го Дальневосточного фронта "Сталинский воин". "С самого начала войны против Японии тов. ШУБИН находился в действующих частях и участвовал в боях с японцами под Хобеем, Муданьцзяном, Дуннином и Харбином", - говорится в характеристике за подписью замредактора "Сталинского воина" майора Литвинова. Маньчжурские стихи Шубина, насыщенные подлинными фамилиями и событиями, - настоящая поэтическая хроника боев, которые он рассматривал в одном контексте с Русско-японской войной 1904-1905 годов:
- В артурской кровавой купели
- Была наша месть крещена.
Написал Шубин и свой вариант текста к знаменитому вальсу Ильи Шатрова "На сопках Маньчжурии".
Но, пожалуй, самые яркие стихотворные строки оставил об этой войне писатель, художник, бард, драматург Михаил Анчаров (1923-1990). С началом войны он пришел в военкомат, хотел попасть в летчики, но был направлен в Военный институт иностранных языков Красной армии. Анчаров, еще до войны занимавшийся живописью, выводил иероглифы с удовольствием. Институт окончил по ускоренной программе в конце 1944 года. Младшего лейтенанта, переводчика первого разряда направили в военную контрразведку СМЕРШ Наркомата обороны. Есть фото Анчарова того периода - красивый, тонкий, интеллигентный; как не похож этот офицер на тех звероватых смершевцев, которых показывают нам современные кинематографисты...
Анчаров воевал в рядах 1-го Дальневосточного фронта, был награжден орденом Красной Звезды, его биографы предполагают, что он участвовал в захвате правительства Маньчжоу-го во главе с императором Пу И. Прямых подтверждений нет, но часто ли переводчики на той короткой войне получали боевые ордена?
Маньчжурии посвящен цикл стихотворений Анчарова - "Баллада о солдате", "Родимый дом", "Харбинская окраина", "Китайская ночь". А еще - повесть "Этот синий апрель..." (1967).
Продолжение "лейтенантской прозы"
Это проза и "лейтенантская", и востоковедческая, в ней описаны в том числе русские эмигранты-харбинцы. Герой повести - не раз появляющийся в прозе и песнях Анчарова "благушинский атаман" Гошка Панфилов, плюс-минус автобиографический герой. Именно его глазами описан бросок из Приморья в Маньчжурию:
"...Однажды ночью всех подняли и сказали - "началось". Сели в машины и, не гася фар, помчались к границе. Потом погасили фары, и стало слышно, что началось, - вдали грохотало и перекатывалось. Техники навезли немыслимое количество, артиллерии по пятьсот стволов на километр, через два метра - орудия. Квантунцы долбили свои сопки двадцать лет и прорыли в скалах муравьиные ходы и укрепили границу здорово, это были не финские бетонные доты, а скалы, утыканные орудиями и казематами. Дорога вилась между сопок, единственная, по бокам торчали страшные сопки - Офицерская и Верблюд, и взять их было нельзя, можно было только накрыть огнем".
А вот как изображена сдача в плен полуроты японцев:
"Они выходили по одному и осторожно, всё еще осторожно, швыряли винтовку в кучу и снова становились в строй, и только последний швырнул ее с силой, зло, не доходя до кучи, она воткнулась штыком и торчала прикладом вверх, как на плакате. И он не встал в строй, этот последний, а снял свою желтую фуражку, похожую на жокейскую, вытер лицо и побрел прочь. Но подполковник испуганно окликнул его, и он вернулся в свою шеренгу".
Теперь можно только гадать, где в этой повести - воспоминания Анчарова, где - рассказы товарищей, а где - неизбежный художественный вымысел.
Советско-японской войне посвящены роман "Туда и обратно" Иосифа Герасимова (разведчика 2-го Дальневосточного фронта), роман "Неизбежность" Олега Смирнова (военкора Забайкальского фронта), повесть "Орлы над Хинганом" Георгия Маркова (будущий глава Союза писателей СССР служил в газете Забайкальского фронта "На боевом посту"), "Сунгарийские записки" Дмитрия Нагишкина...
А вот неоконченный автобиографический роман Владимира Богомолова "Жизнь моя, иль ты приснилась мне..." стоит особняком. Это самое большое, под девять сотен страниц, и самое непрочитанное произведение писателя-фронтовика, которого сделал знаменитым вышедший в 1974 году роман "Момент истины" ("В августе сорок четвертого...") об оперативниках военной контрразведки СМЕРШ.
Японский след диверсанта Мищенко
Повествование ведется от лица старшего лейтенанта Василия Федотова. Писатель предупреждал: "Это... отнюдь не мемуарное сочинение, не воспоминания, а... "автобиография вымышленного лица". Причем не совсем вымышленного: волею судеб я почти всегда оказывался не только в одних местах с главным героем, а и в тех же самых положениях".
Отождествлять автора с героем и считать роман документом, разумеется, нельзя. Но судьбы выдуманного Федотова и реального Богомолова выглядят сходными, что называется, "до степени смешения".
Есть в этом романе и главы, посвященные войне 1945 года. После Победы боевой офицер Федотов из ГСОВГ - Группы советских оккупационных войск в Германии - попадает на Дальний Восток. Здесь он принимает роту и в составе 2-го Дальневосточного фронта участвует в освобождении Маньчжурии от японцев. Получает ранение в предплечье, месяц проводит в дивизионном медсанбате в Фудидзяне - пригороде Харбина, где страдает от скуки и "страшных маньчжурских мух, прозванных пикирующими бомбардировщиками".
Интересно, что Маньчжурия появляется и "на полях" самого знаменитого произведения Богомолова - "Момента истины". Оказывается, диверсант Мищенко, которого ищет группа капитана Алёхина, раньше жил в Маньчжурии, состоял в Русском общевоинском союзе и Всероссийской фашистской партии Родзаевского. Участвовал в захвате советского консульства в Харбине в 1929 году (подлинная история), совершал теракты на КВЖД, свыше 40 раз проникал на советский Дальний Восток с заданиями "диверсионного, террористического, а также уголовно-контрабандистского характера". Получил в подарок от Чан Кайши арабского скакуна, имел счета в банках Шанхая и Гонконга, был женат на дочери генерала Владимира Кислицына (реальное лицо), любил трепанг с жареным луком...
Разумеется, Мищенко - персонаж вымышленный, но в 1930-х годах шпионы и диверсанты из белоэмигрантов постоянно засылались в Забайкалье, Приамурье, Приморье (ловить их приходилось легендарному пограничнику Никите Карацупе и его товарищам).
Вероятно, детали биографии Мищенко навеяны именно маньчжурскими впечатлениями Владимира Богомолова лета-осени 1945 года.
