Одного из самых своеобычных современных русских писателей - Владимира Личутина, автора огромного «Раскола», принесшего ему Яснополянскую и Бунинскую премии, поздравляет с юбилеем его земляк, друг и единомышленник - Владимир Бондаренко.
Текст: Владимир Бондаренко
Фото: Александр Середин (Wikipedia)
Моему северному земляку, давнему другу Владимиру Личутину 13 марта исполнится 75 лет. Характер ему, будто в наследство, оставил бывший поселенец его мест протопоп Аввакум, колючий, взрывной. Успел за свою жизнь здорово насолить и недругам своим, и даже собратьям по Союзу писателей. Но кто-то должен и правду молвить? Он непредсказуем, как всякий воистину талантливый человек.
Долговато Владимир Личутин подбирался к пониманию своего духовного странничества. Хотелось ему выглядеть помором, полноценным представителем хозяйственных мужиков, художественным этнографом северокрестьянского труда. Благо, с детства обладал он художественной памятью. Уверен, быть бы ему где-нибудь сто лет назад первым в роду Личутиных именитым бахарем - сказочником. Но рос он в годы пятидесятые, когда на всякое душевное бахарство косовато смотрели. Пришлось ему газетными очерками заниматься. Не потому так пишу, что газетчиков недолюбливаю или социологию не уважаю. Пора нам понять наконец: каждый талант свою особинку имеет. Земляки мои и личутинские, Федор Абрамов и Виталий Маслов, вне социальной публицистики немыслимы. Шергин же, скажем, или Владимир Личутин в своем пути хороши. Редкостный дар воображения, художническое образное мышление столь же необходимы для самоустроения народа, как и жесткая логика социального видения, яростное публицистическое его выражение. Не будем заменять либо побивать одно другим - сосуществует все это рядом.
Поморье - эта область долгое время была как бы вне писательского взгляда, целый человеческий пласт оставался нетронутым в литературе. Поморы всегда жили на грани смерти. Оглядываясь на богатое прошлое Севера, на бытовой и нравственный уклад жизни, Владимир Личутин раскрывает связь человека с миром. Образ родной земли у Личутина включает в себя и пространственное, и временное решение. Жизнь показывается в плавном, замедленном ритме, она заполнена и бытовой, и обрядовой реальностью, освящена языческими поклонениями.
Сбрасывается бытовая шелуха, и возникает вдруг видение некоего кита как символа человеческого счастья. Сидит на старом китовом позвонке, «как на стуле», такой же старый, вроде бы давно сгинувший по предыдущим повестям Михаил Крень; рассказывает свою притчу о ките в «Крылатой Серафиме» Настасья; припоминает другую историю о том же ките, уже символико-реалистическую, Тимофей Ланин. О том, как в молодости Хрисанф Крень с Мишкой кита достали. Видится кит и в старости Михаилу Креню, но уже никто, кроме завистливого Чирка, ему не поверил. Кит для жителей Вязиц нечто вроде града Китежа, Беловодья, крестьянской счастливой утопии.
Были у Личутина и «повести о любви»: «Иона и Александра», «Вдова Нюра», «Крылатая Серафима», «Домашний философ», «Фармазон». Любви к земле, любви к близким своим, любви к самому невзрачному человечишке, повести о сострадании и жалости.
Когда Личутин приступал к исторической прозе, к романам «Скитальцы» и «Раскол», ему поначалу страшно было, не хватало сил, уверенности в себе. Читал исторические мемуары, брал у друзей книги по истории Севера, истории раскола. Случалось, небольшая газетная заметка из истории XIX века давала толчок писательскому воображению. Прочитал рукописную книгу олонецкого священника-старовера Старкова «Путешествие по Олонецкой губернии», и вдруг ожил Старков, стал воздействовать на Доната Богошкова. Выстраивались пары чистых и нечистых, конструировался в голове некий Ноев ковчег.
Он по-художнически субъективен, но и по-художнически емок, образы обобщаются до символов души. Чувствуя красоту обретенного им в родном северном крае народного слова, Личутин не зажимает его в угоду логике, не выхолащивает, равняясь на «нормы современного культурного языка». Личутинское слово гуляет на свободе, не давая себя укорить и стреножить. Почему бедный язык городского образованного обывателя мы должны принимать чуть ли не обязательной литературной нормой? Искусственно не сделаешь нормой и личутинский язык. Как пишет Валентин Распутин: «Чудный говор на родине Владимира Личутина - живой, гибкий, звучный, все называющий точно и сочно, каждой мельчинке дающий особое облачение. Но и кожные поры для его восприятия открыты были у сына этой земли и наследника этого богатства широко и приимно и насыщались, насыщались... Личутин прекрасно сознает, сколь драгоценный выдался ему дар и с каким секретом: чем больше пользуешься, выносишь на люди, тем больше прибывает. Чего же писателю искать еще? Занимательных сюжетов, заманчивых сцен, модного направления? Да это было бы гибелью для его таланта, это значило бы зарыть его в землю. По здоровой своей натуре он и предположений таких делать не мог. Измышлениями и «направлениями» занимаются те, кому Господь недодал, кто ищет, чем украсить свою неполноту. А Личутин по-поморски вяжет и вяжет плотной узорной нитью свой «невод» - не для семужки, не для иной какой рыбки, а для русской души, любящей красоту и приветность, пытливость сказыванья о себе».
В XXI веке Личутин написал крайне своеобразный роман "Миледи Ротман" (2001) - о русском мужике, от безнадежности решившем стать евреем. И психологический триллер о русском интеллигенте, сеющем повсюду смерть поневоле, - "Беглец из рая" (2005). Последним в его творчестве стал новый чувственный роман "Река любви". Думаю, этот роман нашего северного Боккаччо обретет своего читателя.
И все же главное в нем - то, что он последний на Руси хранитель древнего деревенского лада.
Более десяти лет отдал Личутин работе над своим главным романом «Раскол» (1997). Но и получился он на славу. Это воистину уже классическое творение русской литературы. Достойное завершение ХХ века. Художественный взгляд на весь тысячелетний русский путь. Никак не могу представить Личутина пессимистом. Мне кажется, тогда бы он не смог написать ни строчки. Заиграет ключ радости и труда, забьет. Иначе Владимир Личутин и не брался бы за перо вовсе. Поморы - промысловики ли они, странники ли духовные - всегда оптимисты.
Ссылка по теме: