Я читаю. Виктор Мережко

Текст: Наталья Соколова/РГ

Фото: Олег Прасолов/РГ

Виктор Мережко: Как ни странно, захотелось перечитать «Мастера и Маргариту». Этот роман я читал довольно давно, лет десять назад. Потом выходили разные фильмы по этой книге, периодически пролистывал ее, но желания перечитать не было. И когда я случайно открыл Булгакова, то сначала перечитал «Собачье сердце», а потом перешел к «Мастеру и Маргарите». Меня поразило, насколько эта книга кинематографична. Булгаков же был еще и первоклассным драматургом. Меня удивило, насколько точен и интересен он в деталях, интонациях, описаниях, характеристиках, сюжете. Я читал не отрываясь. Местами было даже психологически тяжеловато. Я параллельно писал сценарий, и когда я слишком уходил в Булгакова, то работа над сценарием странным образом тормозилась, и я не находил решения для каких-то своих сцен. Приходилось откладывать на время сценарий, и браться снова за «Мастера и Маргариту». Конечно, книга мистическая, многоплановая и местами даже непостижимая.

Совсем недавно начал читать Библию. Давно не обращался. Книга открывается для меня по-новому. Иногда перечитываю наших поэтов. Любимые для меня, безусловно, Есенин и Маяковский. Они совершенно разные. Маяковского мы знаем по плакатным стихотворениям и поэмам, но он был удивительным поэтом, очень тонким. Особенно, когда я послушал, как читает Маяковского Олег Басилашвили, перечитал внимательно его лирику. Многое не читал раньше и получил огромное удовольствие.

Еще недавно на Youtube посмотрел, что говорит Бродский о независимости Украины. Запись была сделана в 90-е гг., но насколько своевременно, злободневно и беспощадно говорит он об Украине. Бродский был грандиозным поэтом.

«РГ» ВСПОМИНАЕТ ЛЮБОВНУЮ ЛИРИКУ ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО:

Письмо Татьяне Яковлевой

В поцелуе рук ли,

             губ ли,

в дрожи тела

        близких мне

красный

    цвет

       моих республик

тоже

   должен

         пламенеть.

Я не люблю

       парижскую любовь:

любую самочку

       шелками разукрасьте,

потягиваясь, задремлю, 

        сказав -

              тубо -

собакам

     озверевшей страсти.

Ты одна мне

       ростом вровень,

стань же рядом

         с бровью брови,

дай

 про этот

     важный вечер

рассказать

     по-человечьи.

Пять часов,

       и с этих пор

стих

   людей

       дремучий бор,

вымер

   город заселенный,

слышу лишь

         свисточный спор

поездов до Барселоны.

В черном небе

     молний поступь,

гром

   ругней

     в небесной драме, -

не гроза,

     а это

         просто

ревность двигает горами.

Глупых слов

     не верь сырью,

не путайся

     этой тряски, -

я взнуздаю,

     я смирю

чувства

     отпрысков дворянских.

Страсти корь

     сойдет коростой,

но радость

     неиссыхаемая,

буду долго,

         буду просто

разговаривать стихами я.

Ревность,

     жены,

         слезы...

               ну их! -

вспухнут веки,

           впору Вию.

Я не сам,

       а я

         ревную

за Советскую Россию.

Видел

   на плечах заплаты,

их

 чахотка

     лижет вздохом.

Что же,

     мы не виноваты -

 ста мильонам

         было плохо.

Мы

 теперь

     к таким нежны -

спортом

     выпрямишь не многих, -

вы и нам

     в Москве нужны

не хватает

     длинноногих.

Не тебе,

     в снега

           и в тиф

шедшей

   этими ногами,

здесь

   на ласки

         выдать их

в ужины

     с нефтяниками.

Ты не думай,

     щурясь просто

из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда,

     иди на перекресток

моих больших

     и неуклюжих рук.

Не хочешь?

     Оставайся и зимуй,

и это

   оскорбление

         на общий счет нанижем.

Я все равно

         тебя

           когда-нибудь возьму -

одну

   или вдвоем с Парижем.

1928

Из книги «Владимир Маяковский. Навек любовью ранен», М., Эксмо-Пресс, 1998