Джон Сибрук: «Сейчас весь мир — фейк»

John Seabrook

Интервью: Александр Беляев

Фото: upcscavenger.com

Вторая его книга, «Машина песен», издана (в рамках совместной издательской программы с музеем "Гараж") в нашей стране в прошлом году. И та и другая снискали большой успех. Nobrow — это уже, можно сказать, хрестоматийная книга. Не менее интересна и «Машина песен. Внутри фабрики хитов», о которой ГодЛитературы.РФ уже писал (и публиковал фрагмент).

Мы поговорили с Джоном Сибруком о том,

почему сейчас журналисты вынуждены становиться писателями, как современные технологии сняли проблему отцов и детей и куда делись рок-звёзды.

Ты был музыкальным журналистом, но давно уже пишешь оригинальные культурологические книги. Музыкальная журналистика умерла или же переместилась в крупную форму?

Джон Сибрук: Конечно, второе. Дело в том, что у музыкальной журналистики просто изменилось положение. В своё время, когда я ещё начинал, журналист был посредником-медиумом между артистом и поклонником. Через журналиста артист говорил с фэнами, и никакого другого способа не было. Журналистам было хорошо от такого положения, потому что мы всем им нужны были. Теперь, когда есть твиттер и особенно инстаграм — вы им больше не нужны, и артисты вас просто выкинули.

Журналистам теперь надо работать больше, лучше придумывать темы, углубляться в аналитику, критику, добавлять к своим писаниям какую-то ценность. Журналистам легче было зарабатывать — просто издавалось больше журналов, печатавших большие тексты. Сейчас же и журналы позакрывались. Даже американский Rolling Stone публикует очень маленькие заметочки.

Ну вот есть прекрасный жанр обзора всяких старых феноменов. «10 лучших живых альбомов такого-то».

Джон Сибрук: Правильно: люди, которые тебя читают, они очень интересуются старьём, потому что всё это они могут найти на YouTubе. И ты тут исследователь, аналитик, гид. А чего писать о новых песнях, которые и так каждый может услышать? Потом — раньше музыканты творили альбомами. Альбом — как книга с песнями-главами, звук — как картина: вот тут такой мазок, тут такой цвет. Рецензируя альбом, ты глубоко «вчитывался».

«Вот эта песня — сингл, а вы обратите внимание на ту песню в конце», так?

Джон Сибрук: Именно! Ты что-то находил в альбоме, что не на поверхности, и интерпретировал. А в отдельной поп-песне чего анализировать и интерпретировать — она либо хит, либо нет. Либо её все сто раз уже везде услыхали, либо не услышат больше никогда. Нет, можно, конечно, написать, что вот здесь такой-то саунд, так-то сделан…

…но кому это интересно, кроме профессионалов?

Джон Сибрук: Вот именно. Короче говоря, интересно писать о старых группах с новой перспективы, под новым углом зрения. Можно позавидовать юным: они слышат Pink Floyd впервые, это для них новая группа! Моему сыну 18, так вот и он, и его друзья — они слушают старую музыку, прям 60—70-х. Они больше ею интересуются, чем современной. И это радикальная перемена в истории популярной музыки, потому что поп-музыку всегда отличала именно новизна. Молодёжная поп-музыка — ну по определению просто — всегда была новой, современной! Теперь, когда поп-музыка — старая, то музыкальный журналист, повторюсь, должен углубляться в историю, откапывать что-то забытое, или совсем странное, или вообще неизвестное, или что-то, что в своё время пропустили, и так далее.

Но именно твой сын, слушавший попсу по радио в машине, спровоцировал тебя на написание «Машины». И стал ее героем под именем «Пацан».

Джон Сибрук: Да, но то было шесть лет назад. В конце книги, вспомни, Пацан (в оригинале просто Boy. — Прим. А.Б.) слушает The Smiths. Мы поменялись местами: он теперь по рок-классике ударяется, я — по современной попсе.

Есть такая книга — «Ретромания» Саймона Рейнолдса…

Джон Сибрук: Я знаю эту книгу, но пока не прочитал; Саймон не всегда пишет легко, он довольно академичный, на мой вкус.

Да, мир охвачен ретроманией, это очевидно. И ретромания — это не мода, это положение вещей надолго.

Я нашел оправдание — или утешение — этой ретромании: не столько старая музыка воспроизводится, сколько мы теперь видим в новом старое: вот здесь клавиши как «хаммонд» Джона Лорда, а тут, если труба с сурдиной, — это как у Майлса Дейвиса, понятно. То есть нам наш широкий кругозор и доступность всей музыки мешают.

Джон Сибрук: Но ведь невозможно не слышать того, что берут в прямом смысле у прошлого! Струнные из Hey Jude, сэмпл баса из фанка и так далее. Бриколаж такой.

Как следствие в музыке теперь продюсер — главный. Не мелодии, а звук. К тому же копирайт в Америке не защищает звучание и продакшн — то есть эти идеи можно бесплатно заимствовать, и это не воровство. Вспомнить громкое дело о песне Blurring Lines, которую Робин Тик и Фаррел Уильямс якобы слизали с Got To Give It Up Марвина Гая. Жюри присяжных слушало и не понимало: похожи сами песни, но не мелодии. Как такое может быть? Аранжировку позаимствовали. С юридической стороны всё чисто — мелодию-то не украли.

Уже несколько лет говорят о моде на винил. Ты что об этом думаешь?

Джон Сибрук: Ну, молодёжь покупает винил, действительно. Тут, мне кажется, импульс такой:

желание обладать чем-то, что невозможно найти в современном мире. Настоящим, подлинным. Когда весь мир — фейк и всё ненастоящее, им хочется иметь что-то осязаемое, вещественное.

У этих ребят иногда и проигрывателя виниловых пластинок нет, но пластинки стоят на полке.

Какие твои писательские планы?

Джон Сибрук: Я бы хотел поизучать современный рэп, но это пока сложно. Надо глубоко копать. Они очень интересные творцы —

сочиняют так: начитывают что-то на айфон, тысячи фраз, потом отбирают лучшие и собирают песню. То же у одной композиции — десяток авторов, кто настоящий — не поймёшь.

Но вообще я продолжаю писать для New Yorker. Вообще обе мои книги выросли из статей для этого журнала.

Но это же не просто сборники статей?

Джон Сибрук: Ну нет, конечно. Всё переписано. Я про идеи. В «Машине» треть или даже половина — идеи из New Yorker. Все мои книги начинались как статьи для этого журнала, но подход прямо противоположный. У Nobrow — журналистика первична, общая идея придумалась потом. «Машина» — сначала некая теория, потом — статьи по отдельным аспектам.

Меня поначалу просто заинтересовали эти шведы-продюсеры, которые хотели пробиться в американскую поп-музыку, не знали как, но нашли путь. Почему они стали такими успешными? А именно потому, что шведы, что другие — чужие в Штатах. Если б были американцами, наверное, не достигли бы таких результатов. Но делать американскую музыку, будучи шведом, — это интересно, это то, что их выделяло. Чтобы достичь успеха, ты должен выделяться. Тут на церемонии «Тони» сказали отличную фразу:

то, что делает тебя странным/непохожим, — это же придаёт тебе силу.

Я даже записал. Это как будто про шведов в американской поп-музыке!

В «Машине» ты много внимания уделил феномену K-Pop — попсе из Кореи.

Джон Сибрук: Да, это поразительный феномен, это нечто. Вот там — настоящая фабрика: артистов выращивают с детства, учат-муштруют, делают пластические операции на лицах — это уже не люди, это андроиды какие-то! Но что делать Корее — она ж в Азии как Швеция в Европе: маленькая страна с тесным рынком, у них просто нет другого выхода, как продавать свою музыку соседям. Но если в случае Швеции и Норвегии это Европа и Штаты, то у корейцев — Япония, Китай и так далее. Там у них всё хорошо идёт.

Но мне кажется, что для Запада, включая Россию, это всё неинтересно. Песни-то так себе, и язык совсем непонятный.

Джон Сибрук: Мне теперь тоже так кажется. Вот в Штатах взлетел Gangnam Style рэпера Сая, и — всё. Пока что никого столь же успешного. При этом Сай, строго говоря, вовсе не k-pop, он не в той индустрии, он сам по себе. Чистый k-pop, уверен, не очень пойдет в Штатах, просто потому, что мы, западные люди, всё-таки до сих пор желаем аутентичного, настоящего, честного. В Штатах ценится личное высказывание — вся фолк-традиция наша, фолк-ревайвл (возрождение в США интереса к народной музыке в 1960-е годы, из которого, в частности, вырос Дилан. — Ред.) на этом основаны. Конечно, наш «фолк» — юный совсем, не то что древняя народная музыка Европы и России. Пит Сигер, Боб Дилан — это славная традиция песен с глубоким содержанием, и очень личных. Да, сейчас та же Кэти Пэрри тоже сама пишет песни вроде бы, на уровне идеи хотя бы сочиняет, но вот как-то люди почувствовали, что это не она, это тоже роль, и потеряли интерес. Майкл Джексон был поп-исполнителем, безусловно, и нанимал самых лучших продюсеров типа Куинси Джонса — но он сам сочинял, пел от себя, о себе.

В этом же фишка хип-хопа — тексты, личное высказывание.

Попсовый и раскрученный Кендрик Ламар рассказывает о реальных социальных проблемах. Не только тачки, девки, вечеринки… Кстати, в России хип-хоп популярен?

В прошлом году впервые рэпер Баста собрал стадион «Олимпийский». То есть рэп русский давно вышел из подполья. Но русский рэп искал свою тему и язык примерно двадцать лет.

Джон Сибрук: Ну видишь — весь вопрос в содержании, в высказывании. С другой стороны, я бы ещё отметил, что само понятие звёздности сейчас размывается. Я недавно для New Yorker ездил на гигантский фестиваль Coachella, хотел там послушать Radiohead, хедлайнеров. А там же играл какой-то диджей Snake. Я подумал: ну как можно ставить великую группу и какого-то чувака в наушниках, который стоит да нажимает кнопки на лэптопе. Так вот удивительно — молодёжь вся ушла с Radiohead и отправилась на DJ Snake.

Как это объяснить?

Джон Сибрук: А так, что рок-звёзды молодежи неинтересны. Это мне и моим друзьям нравились они — такие крутые, недоступные, опасные. И я понимал, что никогда не буду таким, как они, даже близко.