Текст: Михаил Визель, Виктор Куллэ
Фото: фрагмент клипа Noize MC «Пушкинский рэп»
Шеф-редактор портала ГодЛитературы.РФ Михаил Визель и поэт, исследователь наследия Бродского Виктор Куллэ вполне согласны в том, что современный рэп может считаться особой частью поэзии. Но беспокоят их разные вещи.
| МИХАИЛ ВИЗЕЛЬ: Ученые поэты и рифмованные куплеты | ВИКТОР КУЛЛЭ: Частный случай попсы | |
|---|---|---|
| История эта любопытна сразу по нескольким причинам. Во-первых, она позволяет проследить, как распространяются «новости» в современном медийном гиперпространстве. Сначала Настина одноклассница исподтишка снимает на уроке на телефон ее выступление и выкладывает в свой твиттер с комментарием - мол, Настя выдала Оксимирона за Мандельштама, а училка-то и не заметила, пятёру поставила! Этот твит раскапывает малоизвестное местное издание - и вот уже крупнейшие русскоязычные СМИ и известнейшие блогеры дружно возмущаются - какой позор, какой позор! Словесница не может отличить современного бормотуна от бронзового классика! На что немедленно находятся возражения: а попробуйте-ка сами отличите! Популярнейшее онлайновое СМИ оперативно лепит викторину «попробуй, отличи!». Лайки, шеры, рост посещаемости, все довольны. И лишь наутро выясняется, что позор не училке, а отроковице - автору изначального твита. Именно она, увлеченная манипуляциями с телефончиком, не заметила, что Настя и не пыталась выдать Оксимирона за Мандельштама, а сначала прочитала стихотворение Мандельштама 1909 года (то есть юношеское и еще подражательное) «Бесшумное веретено», в котором есть строка «Всё в мире переплетено», и лишь потом сравнила его с опусом Оксимирона с тем же рефреном.Во всяком случае, так объяснил директор школы. Так ли оно было на самом деле? Или директор приукрашивает, чтобы «прикрыть» свою сотрудницу, получившую вдруг колоссальную и не заслуженную ею отрицательную известность? Мы никогда уже этого не узнаем (и это тоже характерная примета нашего времени). Да это уже и не важно. Ситуация разрешилась без административных последствий, и слава Богу.Но этот педагогический анекдот интересен потому, что прямо ставит вопрос ребром: а рэп - это вообще поэзия? Стоит ли их так резко противопоставлять друг другу? Понятно, что Мирон Фёдоров, выступающий под сценическим именем Оксимирон, не равноценен Мандельштаму, ну так любой человек, пишущий стихи, неравноценен любому другому человеку, пишущему стихи - но это разговор внутри поэзии, а не борьба поэзии с чем-то чужеродным, пытающимся ее захватить. Можно вспомнить силлабические «вирши» Симеона Полоцкого, воспринимающиеся сейчас как самый настоящий рэп: Вино хвалити или хулити — не знаю, яко в оном и ползу и вред созерцаю. Полезно силам плоти, но вредный страсти возбуждает силою свойственный сласти. Достаточно сравнить этот текст второй половины XVII века с текстом направленного против расистских выходок на стадионах «Пушкинского рэпа» Нойза МС: Меня зовут Александр Сергеевич Пушкин, моя кожа не похожа на начинку ватрушки: Смуглое лицо, черных кудрей завитушки, спасибо прадедушке за все эти фишки. И убедиться, что Иван Алексеев (Нойз МС) следует традициям не только чернокожих парней из Бронкса, но и русского барокко. И умудряется при этом добиться того, что эти тексты не производят впечатления ученого эксперимента, как тексты некоторых современных «книжных» поэтов, которые сами не могут запомнить свои опусы и вынуждены читать их с экранов смартфонов - а «заводят» огромные аудитории. Или вспомнить, что в «читку» (в специфическом рэповом смысле) собственных стихотворных текстов ударился не нуждающийся в дополнительной раскрутке Захар Прилепин. А с другой стороны, заслуженный трип-хопер Дельфин, как в сказке, ударился оземь и предстал перед поклонниками как «поэт Андрей Лысиков» - чья дебютная книжка возглавила рейтинги продаж поэтического раздела крупнейшего книжного магазина столицы. Почему так происходит? Проще всего посетовать на падение нравов. Но, как известно, нравы неуклонно падают со времен Адама и Евы. Выход «Руслана и Людмилы» Пушкина разочаровал (по)читателей классических од Сумарокова и Державина, с одобрением приглядывавшихся к талантливому отроку - автору оды о Царском селе. Первые символистские стихи Брюсова и Бальмонта вызвали бешеное возмущение ревнителей «пушкинской лиры». А футуристы уже сознательно «продюсировали» скандалы и хамили символистам - как никаким рэперам с их сценическим «баттлами» (когда два «читчика» соревнуются, кто кого перетараторит) и внесценическими взаимными оскорблениями не снилось. Кстати, сами эти баттлы тоже имеют многовековую историю, восходящую к трубадурским турнирам и галантным поединкам при ренессансных дворах. Да и в 1920-е годы крупнейшие поэты, включая Есенина с Маяковским, ими не гнушались. А заковыристые сценические имена современных «трубадуров» - тоже давняя традиция: чем они хуже имен, под которыми известны нам средневековые ваганты: Архипиита Кёльнский, Примас Орлеанский, Готье Шатильонский? Поэтический язык непрестанно меняется; каждое поколение, входя в мир и открывая его для себя, стремится перевыразить извечные темы - любовь, дружба, социальное неравенство, предательство, - своим собственным уникальным способом. Непривычным порой поколению предыдущему. Так было и, хочется надеяться, будет. Так что нет ничего странного или обидного для Мандельштама, что опусы того же Оксмирона находят живейший отклик в душе современной школьницы. Я не призываю забросить Блока и Пушкина. Ведь всякое новое явление в культуре не отменяет, а дополняет существующее. Забывая про это, мы рискуем оказаться в положении ученых книгочеев раннего средневековья, смакующих за наглухо замкнутыми дверями монастырей Вергилия и Горация. И наотрез отказывающихся замечать площадных жонглёров, распевающих, на потеху толпе, куцые рифмованные стишки. Из которых, однако, выросла вся поэзия нового времени. | История, с которой начался этот разговор, — история параллелей между стихами Мандельштама и текстом какого-то рэпера — она, думаю, понравилась бы самому Осипу Эмильевичу. Вспомним, как в «Четвертой прозе» он писал — не писал даже, орал в пустоту: «Я один в России работаю с голосу, а кругом густопсовая сволочь пишет...» Между сочинением стихотворного текста и произнесением его на публику проходит чрезвычайно важная и тонкая грань. Вспомним: ведь тот же Осип Эмильевич полагал, что поэт и актёр — диаметрально противоположные профессии. И в то же время, будучи стихотворцем, прочно укоренённым в античности, придавал огромное значение мелосу, вокабуле поэтической речи.Дюжину лет назад мир отмечал столетие блюза. Я тогда отсматривал цикл документальных фильмов об истории этой музыки, снятых и спродюссированных Мартином Скорсезе. В одном из них был забавный эпизод. Молодой, успешный американский блюзмен едет в Африку — припасть к корням. Сидят какие-то местные шаманы с физиономиями, похожими на печёную картошку. Сколько им лет — 20 или 200 — понять невозможно. Они что-то мурлычут под нос — и заезжий американец пытается поймать эту мелодию, уловить ее, что-то наигрывает на гитаре. Потом вопрошает с трепетом и почтением: «Ну, как, ловлю я фишку? Я понял этот гармонический сдвиг?» Они кивают в ответ: «Да, да, парень, ты все понял, все нормально… Только одна закавыка: мы так со своими богами, с духами предков разговариваем — а ты это за деньги на сцене исполняешь…»То есть для самих блюзменов — по крайней мере, ранних блюзменов — блюз был в первую очередь не музыкой, а именно поющейся поэзией. Этот ответ меня вернул к истокам античной лирики, к Орфею. Ведь если вдуматься, лира Орфея — черепаховый панцирь, на который натянуты какие-то струны, очевидно из жил животных — по сути ничем не отличается от сигарных ящиков, из которых строили свои самодельные гитары первые блюзмены. Так начиналась поэзия как таковая. Она сопровождалась музыкальным аккомпанементом, это была форма гармонизации окружающего мира. И в этом смысле ничего дурного в рэпе — как частном случае звучащей поэзии — я не вижу.Другое дело, что музыка ведь тоже бывает разная. Есть музыка, действительно гармонизирующая мир, обогащающая его, усложняющая. А есть попса — эрзац искусства, паразитирующий на созданной ранее гармонии, примитивизирующий её, размывающий саму границу искусства. Зачастую люди сами не отдают себе отчёта в том, что они используют какие-то чужие ходы. Просто в силу неграмотности. Для них язык состоит не из слов — а из набора шаблонов, речевых клише — зачастую бессмысленных, начисто лишённых содержания. В этом смысле подобное эрзац-искусство — когда-то я предложил именовать его «актуальным самовыражением» — не столь безобидно.К сожалению, бòльшая часть современного рэпа — и, до кучи, всех этих поэтических слэмов/баттлов — построена на бездумной эксплуатации чужих языковых клише. В этом смысле — перед нами частный случай той же попсы. Перефразируя Мандельштама, можно горько пошутить: «По пальцам считаны те, кто пытается работать со слуха — а вокруг густопопсовая сволочь рефлектирует». Сам факт обращения поэзии к рэпу, вероятно, неслучаен. На предмет мировой — судить не берусь. Я исключительно о нашей, отечественной. Не секрет ведь, что после символистов, после приторной музыкальности условного Бальмонта, после чистой глоссолалии, писать фонетически красиво, искусно используя аллитерации, стало чуть ли не неприлично. У Михаила Айзенберга были строки: «Ходасевич — скрип уключин. / Я его переиграю: / вовсе голос обеззвучу». Таков был внятно артикулированный тренд, которому десятилетиями следовали — и поныне следуют — многие стихотворцы. Но универсальных трендов не бывает. Рано или поздно они умирают собственной смертью. Мне кажется, что сейчас мы находимся в точке, когда маятник качнулся в обратную сторону. Мы присутствуем при возвращении мелоса в поэзию, и популярность рэпа — лишь частный случай этого процесса. Подобная попытка ведь уже предпринималась на нашей памяти: были Галич и Высоцкий, был блистательный поющий поэт Геннадий Жуков, были представители хорошего русского рока: тот же самый СашБаш, Янка, кто-то еще. В сущности — та же самая попытка выявить в самом слове музыкальную составляющую. Прояснить ее и использовать для придания поэтической речи нового измерения. Проблема рэпа в том, что мы живём в «информационном обществе». По сути, львиная часть рэперов начитывает некую информацию под достаточно монотонный, примитивный — но привязчивый — ритм. На первый взгляд — чисто шаманское действо. Но ведь и в шаманском ритуале монотонный, вводящий в транс ритм — лишь прелюдия. Он начисто лишён семантической составляющей — семантика возникает в моментах ритмических сдвигов, отступления от монотонности. Увы, выплёскивающие на публику собственный поток сознания рэперы в это пока попросту не въезжают. Они воспринимают рифму как некий примитивный мнемонический костыль, начисто лишённый семантики. Их рифмовка столь примитивна, что ни один из всерьёз относящихся к стихотворчеству людей себе подобного позволить не может. Но ведь к низовому рэпу можно относиться и как к некоему фольклору, народному творчеству. В фольклоре редко встречается изощренная рифмовка. При подобном взгляде отпадают претензии по поводу неряшливости формы и банальности содержания. То есть современный рэп можно воспринимать как некий гумус, удобряющий почву для некоего нового витка спирали в эволюции поэзии. Рано или поздно на этой почве может появиться какой-то настоящий, большой поэт. Надеюсь, с неизбежностью появится. |
