Текст и фото: Игорь Карнаухов/РГ, Пермь
Январь 1919 года. Пермь после отступления красных занята войсками Колчака. Белые разворачивают репрессии, хватая и бросая в застенки всех, кто каким-либо образом был связан с большевиками. Среди массы людей, оказавшихся в заточении, и братья Пылаевы. Один из них, Константин, потом всю жизнь хромал. Его младший брат в неволе умер…
Знакомство без портрета
Почти сто лет спустя, летом 2016-го, пермячка Ксения Батырова разгребала на даче скопившуюся макулатуру и в ящике старого комода нашла канцелярскую папку-скоросшиватель, а в ней пухлую стопу пожелтевших машинописных листов, местами погрызенных мышами. Сверху расплывшимися чернилами от руки было выведено: "В плену на родине. Пылаев К. И." Так Ксения узнала, что был у нее такой двоюродный прадед Константин Иванович Пылаев. Так в литературе о Гражданской войне появилось новое имя.
Спустя месяца два дошли руки до чтения, и правнучка узнала, что в рукописи отражены события, происходившие в ее родном городе, под именем одного из действующих лиц тот, кто писал, изобразил себя и описанные мучения испытал сам. В начале же 1919 года Косте Пылаеву, рабочему, не было еще двадцати четырех лет.
К сожалению, о нем удалось узнать очень немного. Вплоть до того, что роман вышел, а фото автора в книге нет. Ни в семейных альбомах, ни в Государственном архиве края, ни в музее «Мотовилихинских заводов» не удалось найти даже предполагаемого его портрета. Некого сегодня и расспросить о прозаике-самородке. Что удалось установить по отрывочным воспоминаниям дальних родственников: Константин Иванович был невысок ростом, то ли работал в литейном цеху, то ли был токарем, играл на гармони и любил носить шляпу. Книгу он написал уже в мирное время, оставил ее своему племяннику, а сам в тридцатые годы уехал жить в Ленинград. В период Великой Отечественной войны был эвакуирован в Свердловск, оттуда после снятия блокады вернулся в город на Неве. Дальнейшая судьба его не ясна, где он похоронен, неизвестно, его детей встретить пока не удалось. Неизвестно также, писал ли он потом еще что-нибудь в прозе или, выражаясь современными понятиями, из «нон-фикшн».
Читая уцелевшие страницы, молодая женщина решила, что то, о чем повествовал прадед, должно узнать как можно больше людей. И для того Ксения, не имеющая профессионально отношения к литературе, не увлекавшаяся дотоле краеведением, самостоятельно освоила компьютерную верстку.
Чужие для своих
В самом деле, явившаяся из макулатуры автобиографическая проза способна дать ответ на ряд вопросов. В частности, почему лозунги классовой борьбы оказались столь бередящими, а ее цель настолько мобилизующей, что русские люди пошли друг на друга с оружием. Или за что большевики ополчились на церковь? «Опиум для народа» там и все такое, и ценности потом реквизировали, но в первую очередь потому, что храмы стали пунктами перевалки оружия и базой мятежа.
Здесь нет благородных поручиков голицыных и корнетов оболенских. Колчаковцы в родной стране ведут себя как настоящие враги и чужестранные оккупанты, разве что говорят по-русски. Они пришли согнуть в рог бараний взбунтовавшихся рабов; иного названия, кроме как «чернь», у них для их соотечественников нет, тех, кто ниже по происхождению, не считали за людей. Бесполезно пытаться понять «правду» такого «оппонента». Раны арестантов вместо врачевания посыпали солью. Заставляли узников раскапывать могилы погибших товарищей, чтобы мертвых пороть шомполами… Сцены зверств по степени жестокости более всего напоминают «Молодую гвардию» Александра Фадеева.
« — Что, пристрелкой хочешь заняться? — прервал мысли Вали вошедший поручик.
— Да, давно не стрелял, боюсь, не разучился ли, - звонко смеясь, ответил капитан.
— Ха-ха-ха!.. — шумно засмеялись офицеры, столпившиеся в дверях.
— А ну, головы выше! — крикнул капитан, поднимая ствол.
Раздался оглушительный выстрел. Зотов плашмя упал головой к дивану. Только Валя, чуть пошатываясь, стояла с гордо поднятой головой. В её висках всё сильней и сильней раздавались импульсивные удары, и она чувствовала озноб, пронизывающий тело.
— Браво, браво! Прямо в глаз, молодец! — восторгался Мокин, рассматривая смертоносную рану Зотова.
— Смотри прямо в глаза мне, не мигай! — широко улыбаясь, сказал капитан.
— Ну, стреляй же, стреляй! Не мучь, изверг! Я не могу смотреть, противен ты мне… - злобно и презрительно произнесла Валя, гордо подняв голову и прямо смотря на ствол, направленный в неё.
Снова раздался выстрел, и девушка, крикнув, упала рядом с трупом Зотова. Только из переносицы мелким ручейком струилась алая кровь да левый полуоткрытый глаз, как живой, смотрел на поручика, наклонившегося над ней и внимательно смотревшего в её бледное, осунувшееся лицо. Но она была уже мертва».
Немодный террор
Но, конечно, обретенный труд не мемуары и не только памфлет. Литературоведам еще предстоит высказать свое мнение о произведении, выявить традиции и определить преемственность, однако очевидно, потомственный рабочий не только обладал литературным даром, но и проявил признаки сюжетного мышления. В романе есть и любовные линии, на примере которых писатель-пролетарий также раскрыл тему расхождения людей по политической принадлежности. Первые читатели отметили и язык автора; как передает Ксения, почитав, спустя некоторое время ловишь себя на употреблении словечек и оборотов из книги в собственной речи… Правнучка, взявшая на себя миссию редактора и оформителя, единственно, избавила текст от тех просторечных выражений, что сегодня уже совсем не в ходу. Издание иллюстрировано архивными черно-белыми фотоснимками видов старой Перми.
Как известно Батыровой, роман точно пытались опубликовать дважды, в сороковые годы и потом в восьмидесятые. По каким причинам его отклоняли тогда, духовной наследнице неведомо. Папка с машинописью кочевала из дома в дом, пока не осела на даче.
С некоторыми сложностями довелось столкнуться и сейчас.
— Я обращалась в несколько издательств, — говорит Ксения Батырова. — Видите ли, говорить о белогвардейском терроре сейчас не модно. Стоит зайти об этом разговору, как услышишь что-нибудь вроде "да ну что ты, они, белые, были такие замечательные, благородные!.." Спасибо типографии, где наконец приняли и выпустили эту книгу.
Символично, что в итоге она вышла в год 100-летия революции тиражом в 1000 экземпляров. Необходимые денежные средства предоставили неравнодушные сограждане.
«В плену на Родине» продается в ряде книжных магазинов и лавок Перми, инициатор издания настаивает, чтобы на ярлычке значилось не больше 500 рублей. Также том поступил в крупные библиотеки.
Ссылки по теме:
Последний бой на краю Ойкумены — 25.08.2015
«Контрибуция» не для Юзефовича — 15.03.2016
Революцьонный шаг — 07.11.2016