Текст: Александр Чанцев
Фото: flickr.com
Обложка взята с сайта издательства
Джон Элиот Гардинер. Музыка в Небесном Граде: Портрет Иоганна Себастьяна Баха / Пер. с англ. Р. Насонова и А. Андрушкевич
М.: Rosebud Publishing, 2019. 928 c.
Международный бестселлер добрался до нас - и не стоит бояться ни ярлычка «бестселлер», ни объема с настоящий кирпич. Ведь это действительно книга о Бахе от великого дирижера - и биография, и анализ музыки, и интеллектуальное исследование, и признание в любви вкупе с рассуждениями, чем эта любовь вызвана. Окончательного ответа - как и всегда, когда в деле замешана любовь - нет, но попытка однозначно засчитана.
В первую очередь подкупает интонация - не обожание до придыхания, но и не развенчание до исподнего. Даже восхищаясь портретом Баха, Гардинер отмечает, что брови изобразили как-то не так - они растут в противоположную сторону. И подчеркивает, что композитор всегда следовал своей стратегии - музыка прежде всего, - даже если современники были к ней не очень-то готовы (мы подготовлены к ней больше, отмечает он парадокс). Самый великий композитор всех времен и народов воевал с авторитетами, «был настоящим диссидентом» - но зачастую оставался подобострастен до неприличия с теми властителями, при дворах которых расцветала музыка. Мог быть мелочен, мстителен, пускался в бесконечные перепалки с критиками и конкурентами - а один раз чуть было не схватился на шпагах и дубинках.
И лишь одна из многих, но едва ли не самая интересная линия, которую разбирает Гардинер: стратегии композиторов и музыкантов тех лет. Того же «клуба 85 года»: Бах, Скарлатти и Гендель родились в 1685-м, за два года до этого родился Рамо, еще раньше, в 1681-м, на свет появились Маттезон и Телеман - разумеется, все они так или иначе появятся в рассказе.
Единственное, пожалуй, что немного режет слух в оркестровке Гандинером биографии Баха, так это модное желание подчеркнуть, что христианство в современной Европе упрятано в дальний чулан, изъедено молью, да там ему и место - ныне, и присно, и во веки веков. Привязка музыки Баха к церковному календарю, исполнение в церкви, любые христианские коннотации - да, автор все признает и разбирает. Но ведь сказал современный композитор Дьёрдь Куртаг: «Будучи убежденным атеистом, я не стану заявлять об этом во всеуслышание, потому что, когда я смотрю на Баха, я не могу быть атеистом. Я принимаю его образ веры. В его музыке не прекращается молитва. Но как я могу приблизиться к нему, если смотрю на него только со стороны? Я не верю в Евангелие буквально, но фуга Баха содержит Распятие внутри себя - она словно приколочена к нему гвоздями».
Нет, Гардинер скрупулезно анализирует все религиозные основания музыки Баха, но сам - гораздо больше любых священных писаний - любит «Темные начала» Ф. Пулмана. Адорно и Кундера, Эйнштейн и Бахтин, Ницше и Грин - все уступают ему по плотности цитирования.
Впрочем, уже по спектру имен ясно, что беседа состоялась разносторонняя: Гардинер сделал все, чтобы залатать белые пятна в биографии Баха.
Мы узнаем о многом: как правили германскими землями тех лет и какую роль в этом играли леса, как Ньютон и Бойль увлекались алхимией, каким образом тогда преподавали музыку, как Перселл наследовал у Монтеверди, и даже о том, как Бах пользовался чернилами.
Или как слушали музыку в соборах. Выстоять и даже высидеть четырехчасовые концерты со службой кажется нам сейчас делом не самым легким - тогда же перекрывали, как сейчас по большим праздникам, улицы около соборов, а на самых «статусных» премьерах вооруженные привратники отсеивали публику. В самих же соборах у особо богатых горожан имелись так называемые капеллы - своего рода именные ложи; закрытые, отапливаемые, с библиотекой. Что, впрочем, не мешало отдельным элементам вести себя несознательно: «прихожане постоянно разглядывали друг друга и отпускали замечания, мужчины бросали бумажные стрелы и прочие предметы с галереи на сидящих внизу женщин, миловидные юные дамы строили глазки, а собаки, бывало, бешено носились по церкви - и можно подумать, что в этих условиях шансы музыки быть услышанной стремились к нулю». Наверху же невидимым для публики образом располагались исполнители - музыка будто нисходила с неба.
Но Баху повезло, его музыка, наоборот, прорвалась - туда, к Богу, вознеся за собой людей.
«Ведь именно этим баховское наследие так отличается от музыки его предшественников и последователей. Монтеверди передал весь спектр страстей человеческой души в музыке и был первым, кому это удалось сделать; Бетховен рассказывает нам о том, какая чудовищная борьба необходима, чтобы преодолеть человеческую немощь и стремиться к Божественному; наконец, у Моцарта мы обнаруживаем музыку, которую, возможно, хотим услышать на небесах. Но только благодаря Баху, музицирующему у себя в Гиммельсбурге, Небесном Граде, нашему слуху становится доступен Глас Божий - в человеческой форме. Он торит путь и показывает нам, как с помощью совершенства его музыки можно превзойти наши собственные несовершенства - чтобы Божественное стало человеческим, а человеческое - божественным».