Текст: Дмитрий Шеваров
Фото: Юрий Белинский/РГ; из архива Валентина КурбатоваУ Валентина Курбатова вышла новая книга. Она называется "Дневник". Автор доверил нам свою жизнь с 6 января 1970 года (именно с этой даты начинается "Дневник") до 1 декабря 2018-го (на этой дате повествование завершается).
О Курбатове, как и о других литературных критиках, читатель мало наслышан. Ведь удел критика - рецензии и статьи, предисловия и послесловия, то есть сопроводительные тексты не вполне ясного назначения.
И в самом деле: зачем повести или сборнику рассказов предисловие, а роману - послесловие? Разве недостаточно наляпать на "спинке" книги несколько звонких отзывов от знаменитостей? Сейчас издатели часто так и делают, позабыв, что предисловие - это рекомендательное письмо. С ним порядочный издатель и является к порогу читателя: "Тук-тук, к вам можно?.."
Помните, как Пушкин предуведомляет "Повести Белкина" письмом "одного почтенного мужа", называя этот документ "драгоценным памятником благородного образа мнений и трогательного дружества"?
Так вот предисловия Курбатова - именно такие рекомендательные письма, памятники благородного образа мыслей, а часто и трогательного дружества. В них - не разбор текста по косточкам, а ключ к пониманию написанного автором. Ключ теплый, согретый в ладони - из рук в руки.
Именно так Курбатов вводил в наш дом многие книги Виктора Астафьева, Евгения Носова, Булата Окуджавы, Юрия Нагибина, Валентина Распутина...
Помню, каким потрясением стали для меня в 1994 году три тома Валентина Распутина с предисловием Курбатова. Я купил их в книжном магазине, который ютился на Масловке.
Открыл в электричке предисловие и вдруг понял: книги Валентина Распутина - это не буквы на бумаге, а моя жизнь.
Сейчас торопливо открыл шкаф, нашел тот первый том Валентина Распутина. Бедная бумага пожелтела, а впечатление от напечатанных на ней слов - то же, обжигающее. И подчеркнуть карандашом хочется ту же строку, что подчеркнул тогда, 25 лет назад: "Книги Распутина - кардиограмма нашего задыхания..."
И вот теперь оглядываешься: а есть ли сейчас такие книги - с кардиограммой нашего задыхания? И если они где-то есть, то где тот, кто даст мне ключи к этим книгам?
И вот тут нам протягивает руку Валентин Курбатов - странный критик. Не книголюб, а писателелюб.
Книги любить легко. А попробуй полюбить писателя, который в жизни беспомощен как ребенок, и оттого столь часто невыносим даже для близких!
Другая "странность" Курбатова-критика в том, что свое мнение он стремится оставить за кадром, а наше мнение пытается реконструировать. Ему важно угадать, понять, что же обо всем этом думаем мы (даже если думать нам лень).
Причем "мы" Курбатова - это не "мы" патриотов, консерваторов, православных и т.д. Для него "нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос..." Его "мы" - родом из уральского чусовского детства, из 1945 года, из тех дней, когда мама, путевая обходчица, стояла с флажком у своей будки, а он, шестилетний, до онемения махал ручонкой солдатам, возвращавшимся домой с войны.
Оттуда же, из советского дворового и школьного братства, еще одна "странность" Курбатова - его отвращение к всяческим расколам, разделениям и упрямое стремление примирять непримиримых.
В драке больше всех рискуют не те, кто дерется, а тот, кто пытается дерущихся растащить. Поэтому Курбатов всю жизнь в зоне риска. И смотрят на него из окопов косо. Человек, почитающий коллег собратьями и без конца увещевающий их, не может сегодня не считаться юродивым.
Стоит только вспомнить, сколько раз в 1990-е годы Курбатову приходилось быть переводчиком с русского на русский между Виктором Петровичем Астафьевым и Валентином Григорьевичем Распутиным. Он, любя того и другого, тяжело болел их расхождением и с нетерпением чаял, чтобы два великих сердца встретились, обнялись как прежде. Эта встреча уже снилась ему. И произойди она, он, верно, был бы счастлив больше, чем они...
Нет, не случайно, что именно Валентин Курбатов выстрадал самое емкое и точное определение русской словесности как общего сердца.
И пишет он всегда не о литературе, а об этом общем сердце. О книгах, из которых складывается сердце.
Еще в самом начале 1990-х Курбатов увидел причину трагического разлада русской жизни в том, что общее сердце перестало стучать в унисон с нашими личными сердцами.
А ведь тогда вся очевидность происходящего кричала: невелика потеря - русская (а тем более советская) литература! Куда как лучше жить налегке, без книжек, которые все равно не подскажут, как заработать миллион, а лишь загрузят сомнениями и непростыми мыслями о том, что бренно, а что вечно.
Вот и стала литература в России комнатной собачкой, которая знает свое место. Ее водят по ярмаркам, подкармливают премиями, кличут "успешной". Но искать в ней общего сердца, сопряженности с твоей жизнью?..
Проще всего бросить камень в современных писателей: не знают жизни, поддались на наживку коммерции, исписались...
Когда в конце 1980-х замолчал Валентин Распутин, перестали выходить его новые повести и рассказы, многие так и говорили: исписался. И только Курбатов назвал истинную причину молчания Распутина: "Художника можно прикончить, не трогая ни пальцем, - достаточно уничтожить его героев..."
Так уходили солдатские вдовы, крестьянки и фабричные работницы, вытянувшие страну из послевоенной разрухи. Так уходят сейчас их дети. И это не "убыль населения", а убыль Родины, уход в иной мир народа. "Нагло помолодевшей предприимчивой жизни оказались не нужны мы сами - читатели..."
Психологи говорят, что всякую неизбежность надо принять. И чем скорее примешь - тем будет легче. Но глупая душа почему-то не соглашается. И в часы бессонницы, укрывшись от трезвого рассудка, наша душа пишет и пишет свой дневник.
А дневник пишет человека.
А не тебя ли, брат, я видел в 47-м...
Валентин Яковлевич Курбатов родился 29 сентября 1939 года в городке Салаван Ульяновской области. С начала войны отец был призван в трудовую армию на Урал, а мать, оставшись одна, стала путевым обходчиком на железной дороге.
В 1947 году Валя с мамой переехали к отцу в город Чусовой. А в 1945-м туда же, в Чусовой, приехали фронтовики-молодожены Виктор и Мария Астафьевы. Виктор был сиротой, податься ему было некуда, а Мария - чусовлянка.
Виктор Астафьев после долгих мытарств стал работать в "Чусовском рабочем". О существовании школьника Вали Курбатова он, понятное дело, не подозревал. Но когда в 1974 году они познакомились, Виктор Петрович, прищурившись единственным своим глазом, спросил: "А не тебя ли, брат, я видел году в 47-м в городе Чусовом у железной дороги собирающим окурки?" В 1959 году Валентина Курбатова на четыре года призвали во флот. Демобилизовавшись в 1963 году, Валентин по приглашению флотского товарища оказался во Пскове, где остался жить и работать грузчиком на чулочной фабрике. Потом был корреспондентом областной газеты "Молодой Ленинец". В 1972 году с отличием заочно окончил факультет киноведения ВГИКа. Валентин Курбатов - автор исследований о творчестве Михаила Пришвина, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Юрия Селиверстова, а также книг, изданных в содружестве с великим иркутским издателем Геннадием Сапроновым (1952—2009) и художником Сергеем Элояном. Среди них особенно выделяются "Подорожник" и "Крест бесконечный" (переписка с Виктором Астафьевым).
Из книги Валентина Курбатова "Дневник"*
13 октября 1977 года
А ведь скоро у нас не останется народа - тех мудрых деревенских, именно деревенских, стариков и старух, которые выросли среди трав и небес, на тяжёлой работе и умели слышать землю, как человека, и не знали врагов, кроме засухи, ранних морозов и града... Скоро явится новое поколение стариков, уже не исповедующих живую религию полей и облаков, и деревенские старики станут похожи на городских.
25 июля 1992 года<Об Астафьеве>
...После обхода уехали на озеро, сели с Виктором Петровичем на бережку и час проговорили.
- Я тут одного бондаря встретил. Ничё мужик. Сколько, говорит, учился, сколько этих бочек переделал, а вот только-только, говорит, чё-то стало нужное выходить. И уж последний, поди, бондарь-то. Ни одного печника, плотника не найдёшь. А писатель вон только перо взял, и гляди: уж заступник, уже совесть народная, уже учит. Да ты, падла, сам-то чё умеешь и чё видел, чтобы других учить? А эти другие, дураки, думают: и правда может. Всякому своё надо делать, а не соваться в чужой огород. А то писателишки-то совсем обнаглели: рассказишка путного написать не знают как (где теперь хороший-то рассказ?), а уж иронией всё засрали.
8 января 2011 года
Слушаю Анну Герман. Всё знаю, а слушаю как впервые. Потрясение сердца. Что это было? Только сейчас я понимаю Виктора Конецкого, который говорит радисту, уставшему в море слушать в рубке одну и ту же Герман, которую просит "поставить" Конецкий, и смеющемуся над Виктором, что она выше его на голову и у неё обувь 43-го размера: "Дурак, я бы пешком прошёл по водам, если бы она ещё была жива, чтобы поцеловать край её платья". Вот и я бы сейчас на коленях пришёл...
Неужели было время, когда можно было так петь? Куда всё делось? И как жить, зная, что этого уже не будет? Жизнь идёт как шла, но никто не скажет, не споёт о ней, потому что от неё остался один механизм, но навсегда ушло доверие и открытое сердце, которое ещё можно изобразить, но уже не пережить.
Время предаёт человеческое сердце и лишает его лучшего.
17 января 2017 года
А оказывается, мечта-то моя сбылась! Как в детстве завидовал брезентовым ссутулившимся мужикам, которые ехали на последней площадке товарных составов! Качался над ними тусклый фонарь, а перед ними - уходящая вдаль матушка Россия, во всю ширь, с полями, лесами, городами, полустанками сквозь солнце, тихий дождик, снег, долгая ночь. Теперь оглядываюсь и вижу, что так и проехал жизнь на подножках и площадках чужих текстов, сопровождая их до конечной станции - читателя - бедным часовым, автором предисловий и послесловий, такой же незаметный, как этот брезентовый человек под одиноким фонарём. Спасибо авторам и издателям, что нашли мне это для чего-то, значит, нужное место в конце состава, с которого так далеко видна жизнь.
*Книга выпущена издателем Сергеем Биговчим в издательстве "Красный пароход", 2019 год.
Оригинал статьи: "Российская газета"