Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Давно не было такой пасмурной и безнадежной зимы, как 30 лет назад в декабря 1991 года. Пустота, тревога и безнадежность. Чаще всего в те дни звучали слова «распад», «катастрофа», «кризис». Их произносили и высоколобые властители дум, и печальники за народ, и заезжие иностранцы. И еще одно – «выживание». Не жизнь, а именно выживание. А когда человек загнан в такой угол – ему не до рефлексий. А самоназванием эпохи надолго – лет на двадцать – стало замечательно емкое слово «бардак». О прощании заговорили позже. Литературный жанр, в котором мы все оказались в то время – антиутопия, неуютная, шершавая, не лучшим образом написанная. И, конечно, без счастливого конца.
Август 1991 года многие воспринимали как великое историческое событие. С пафосом, без которого не выжить. Но он быстро выветрился – к первым заморозкам.
21 ноября покончила с собой поэтесса Юлия Друнина, фронтовичка, которую принято было считать оптимисткой. Ее последние строки можно считать прологом к декабрьским событиям:
- Как летит под откос Россия,
- Не хочу, не могу смотреть!
Простой и искренний вопль в болоте – так это случилось.
«Не хочу!» - этот возглас потом повторится еще не раз.
А эпиграфом к этой драме можно поставить строки Тимура Кибирова из поэмы со знаменательным названием «Сквозь прощальные слезы»: «Господь! Прости Советскому Союзу!» Это 1987 год, если не раньше. Но настроение подходящее.
Слишком зябко стало и безнадежно. И новость о том, как в Беловежской пуще три президента подписали приговор Советскому Союзу, прошла тише, чем это можно ожидать с исторической дистанции. Общество поначалу оказалось равнодушным к распаду. Нужно было отдышаться – и ощущение трагизма, и ностальгия придут несколько позже. Тем более, что информационные агентства не без лукавства преподнесли новость с акцентом на новое межгосударственное образование – СНГ, Содружество Независимых Государств, в которое первоначально вошли три страны, но приглашались все желающие. Тут должна была блеснуть мысль: вот она, достойная замена Советскому Союзу с поднадоевшим Горбачевым, с долгами и разоблачениями последних лет… Может быть, так и нужно – всё стряхнуть в два счёта? Многое удивлялись, а почему столица нового Союза вроде бы переносится в Минск? А сегодня вспоминать про СНГ смешно и грустно. Пространство русского языка с тех пор только сужалось.
Некоторые утешались иллюзией, что уж наша-то замечательная республика, выйдя из Союза, станет новой Швейцарией – маленькой или огромной. Эти надежды разбились быстро, но отзвуки их звучали еще не один месяц.
Помню, как удивительно было смотреть в то время среди ночи на почетный караул у Мавзолея. Он стоял и сменялся по-прежнему – круглые сутки. И куранты били, как положено. Удивительно! Это продержалось до 1993 года. Впрочем, это, кажется, из другой пьесы. Помните? «Да, братец, испортились главные часы в государстве. Молчат кремлевские куранты». Бывало и так – по крайней мере, у драматурга Николая Погодина. Но и в 1991-м казалось, что прочного в наших краях мало и спасаться придётся поодиночке.
В кругах «творческой интеллигенции» – и в России, и в других союзных республиках – многим казалось, что «Народолюбие» вышло из моды. Казалось, что можно будет обустроить маленький элитарный рай для своих – и одичание масс не повредит нашим «фарфоровым домикам». Это результат поздней перестройки с ее модой на отрицание всего советского. Настоящий праздник непослушания.
Народнические святыни в те годы высмеивали не менее усердно, чем товарища Брежнева. С холодным презрением, высокомерно. Одна из иллюзий того времени – демократия без демократизма. Наши «властители дум» стали гораздо меньшими социалистами, чем немцы или даже американцы. И не случайно тогда всплыла идея о необходимости русского (украинского, латышского и т.п.) Пиночета. О том, что они – актеры погорелого театра, эти мечтатели не думали. Жаль. Хотя, конечно, и тридцать лет назад, и нынче есть те, для кого Советский Союз (даже горбачевский) – это империя зла, а его распад – благо, даже подвиг. Но таких всегда было меньшинство, даже в литературном цеху.
Какие-то строки, комментирующие распад, появились позже. Реквиемы по СССР и личные признания:
- Не хочу, не могу, не смирился
- И в душе все границы сотру,
- Я в Советском Союзе родился
- И в Советском Союзе умру! –
Это самый популярный у читателей, но не у критиков, поэт Эдуард Асадов.
Уже в 1993-м стали известны стихи Бориса Примерова:
- Боже, который Советской державе
- Дал процвести в дивной силе и славе,
- Боже, спасавший Советы от бед,
- Боже, венчавший их громом побед.
- Боже, помилуй нас в смутные дни,
- Боже, Советскую власть нам верни!
Такой возглас должен был появиться, иначе – несправедливо было бы, ведь так думали миллионы людей.
Несколько томов посвятил этой теме Александр Проханов, прощавшийся с империей. Приведу одну цитату:
- И вот стою в палате Грановитой.
- Здесь что ни гость, то мой заклятый враг.
- Пирует демонов разнузданная свита,
- Как скатерть, постелив мой красный флаг.
- Повсюду клювы, спутанные гривы.
- Здесь каждый адской серою пропах.
- Вот самка, гузку выставив игриво,
- К самцу когтистой лапкой лезет в пах.
- Там жабы квакают какой-то тост победный.
- Их кожа скользкая синей, чем купорос.
- Там кровосос от наслажденья бледный.
- Там клювами целуются взасос.
- Там две змеи сплелись в совокупленьи,
- Там извергает семя нетопырь,
- Могильный червь разносит запах тленья,
- Кровавой пеной хлюпает упырь.
- Они на флаг плюют, кидают корки,
- Им вытирают чресла и носы.
- И флаг дымит от сатанинских оргий,
- Лишен былого света и красы.
- Я прислонился к фреске золоченой.
- Я долго ждал, когда погаснут свечи.
- Когда замрут блудливые ручонки
- И в мертвом сне угомонится нечисть.
- Застыл в объятьях устрицы кузнечик.
- Упырь во сне кричал и хохотал,
- Вонзив в клопа свой острый наконечник.
- Тогда мой пистолет загрохотал.
- Я разбивал их черепа и клювы.
- Их мозг летел, как мерзкие фонтаны.
- Мне их прыжки и корчи были любы.
- И я стрелял в них точно, непрестанно.
- Когда клубки лягушек и тритонов,
- Комки химер и жужелиц ужасных
- Лежали ниц, не издавая стонов,
- Я отряхнул от них мой флаг прекрасный.
- Я целовал его священный шелк.
- Я обмотал его вкруг тела, под рубахой.
- И на меня Дух Божий снизошел.
- Я вышел из Кремля, не зная страха.
- Я флаг сберег. Он жив, мой флаг священный.
- Он в моем сердце верящем полощет.
- Я знаю, будет день благословенный,
- Когда я вместе с ним приду на площадь.
Тогдашний оппонент Проханова – Евгений Евтушенко – после распада Союза ушел из политики (а в конце 1980-х был активен!) и стал, в большей степени, жить в США, чем в Новой России, в которой не захотел «при Логовазе быть певцом». Он – продолжая миссию летописца своего времени – откликнулся на событие в 1992 году – своим «Прощанием с красным флагом»:
- Прощай, наш красный флаг...
- Ты не принёс нам благ.
- Ты с кровью, и тебя
- мы с кровью отдираем.
- Вот почему сейчас
- не выдрать слёз из глаз
- так зверски по зрачкам
- хлестнул ты алым краем.
- …Лежит наш красный флаг
- в Измайлове врастяг.
- За доллары его
- толкают наудачу.
- Я зимнего не брал.
- Не штурмовал рейхстаг.
- Я - не из "коммуняк".
- Но глажу флаг и плачу...
В истории литературы Евтушенко все-таки скорее останется стихами, в которых не отделял себя от коммунистов. Примеров – тьма, цитировать можно долго: «Я коммунист по совести своей», «И если б коммунистом не был я, то в эту ночь я стал бы коммунистом», «Считайте меня коммунистом!» — вся жизнь моя скажет вам», «Чтобы пуля достала до сердца - Надо прежде пробить партбилет» и так далее…
Но для смутного 1992-го шершавые строки про красный флаг, быть может, подходят лучше, чем его лучшие стихи 1950 – 60-х. В декабре 1991-го понижение в классе последовало для всех нас – даже для тех, кто самому себе в этом никогда не признается.
А что сказать тридцать немушкетерских лет спустя? Мы стали гораздо беднее, потеряв большую страну. Содружество и другие все еще не показали себя с лучшей стороны. Снявши голову, по волосам не плачут, но и от ностальгии ещё никто не умирал.
Может быть, и нас ждет что-то подобное? В финале истории всегда необходим просвет, даже в самые темные и короткие декабрьские дни.