Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика

Текст: ГодЛитературы.РФ

Антон Носик всё время создавал что-то новое. Вся его повседневная деятельность была — по Маяковскому — «ездой в незнаемое», он всё время проверял: а так — можно? а что будет, если так?

Книга Михаила Визеля — переводчика с итальянского и английского, журналиста, шеф-редактора портала «Год Литературы», — не только биография Героя своего времени, в ней отражено само Время: невиданная свобода девяностых, зарождение и развитие Рунета, становление новых медиа в нулевых, феномен блогосферы…

Множество собранных свидетельств очевидцев и непосредственных акторов создают выпуклый и детальный портрет не одного человека — но целой эпохи. Как появился интернет, кто сделал первый сайт и написал первую новость, кто научил нас пользоваться поисковиками и блогами? Узнать всё это помогут герои книги.

Михаил Визель «Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России»

• Издательство Елены Шубиной, АСТ, 2023 г.

Глава из книги

В начале 1994 года Антон уехал делать русскую газету «Вести с Кипра». Эмоциональный порыв («всё бросить!») сочетался с рационалистическим обоснованием: русская община Кипра росла лавинообразно и, в отличие от Израиля, это всё были люди со средствами — отчего бы не предложить им газету не с греческими закорюками, а на понятном им языке?

Ревазов описывает полугодичную кипрскую одиссею своего друга с восхищением:

• Он издавал газету в одном лице: был автором, издателем, журналистом, верстальщиком, выпускающим редактором и главным редактором. Гениальный проект на русском языке на Кипре.

Газета была бесплатная. Антон собирал и верстал все материалы, что-то переводил, остальное писал сам. Кира Вольвовская — единственный соучастник этого кипрского приключения — «передирала» с разрешения Марка Галесника шутки из его журнала «Бесэдер» и готовила юмористическую полосу, а также занималась сбором рекламы. Сейчас Кира вспоминает начало их анабасиса так:

• 
  
• Идея Антона была в следующем: в Израиль приезжали люди, которые оставили всё. У основного клиента русскоязычных газет здесь [в Израиле] нет таких капиталов, чтобы покупать BMW или лететь «Люфтганзой». В отличие от них, на Кипр приезжали люди с капиталом. Соответственно, если открыть там газету, в ней можно давать рекламу.

Но, похоже, стартаперы не учли одного фактора:

• Кипр, конечно, удивительный: там живут совершенно в своём мире, — продолжает рассказ Вольвовская. — У них 250 каналов — но во время Пасхи на всех каналах показывают, как люди заходят в церковь, подходят к Иисусу, целуют ноги, проходят дальше. И всё время песнопения. По всем каналам. Во всём мире что-то происходит, а на Кипре новость — это кто-то отпахал у британской армии, у каких-то лугов, несколько гектаров картофельного поля. И это на первой полосе! Антон покупал все газеты, которые там были: и иностранные, и местные. И просто поразителен этот уровень. Они живут в каком-то своём баббле.

Большая часть рекламы поначалу была безденежной. Приходилось работать буквально за еду: множество прибрежных кафе завели себе русские меню, которые, усилиями выходцев с Балкан, «отвечавших» тогда за русских, выглядели совершенно фантастически: «Сэндвич “Клуб трёхэтажный с твёрдоварёными яйцами”». И Антон не стеснялся договариваться с владельцами: мы у вас обедаем — и переводим за это меню.

• …ходили и собирали [рекламу] по магазинам, по всяким лавкам. Много звонили во всякие фирмы. Я не думаю, что в итоге мы собрали столько рекламы, что она оплатила полгода нашего проживания там, с расходами на типографию. В типографию мы каждый раз ездили, на диске возили газету из Лимасола в Никосию, где её печатали. Какой-то у нас, конечно, был дистрибьютор, который распространял, но большое количество в машине тащили обратно и разносили по всяким ближайшим местам.

Но через полгода этот патриархальный греческий дауншифтинг, напоминающий пребывание Одиссея у лотофагов, Антону просто надоел. Он уехал в Израиль, чтобы возобновить полугодовую рабочую кипрскую визу… и понял, что не хочет возвращаться.

• Антон чем-то быстро увлекается и довольно быстро остывает. Закрыл ли он дела с партнёрами, не закрыл — я, честно говоря, не знаю. Но у меня подозрения, что нет.
• 
  
• — А не было предоплаченной рекламы на пару номеров вперёд?
• 
  
• Мне кажется, нет. Мы ещё были не в таком состоянии, чтобы нам кто-то давал предоплаченную рекламу вперёд; скорее, нам давали поразово.

Локальный еженедельник, собирающий рекламу поразово после полугода ежедневной работы, — это действительно не уровень недавнего главреда московского стартапа.

***

Но Антон и здесь рационализовал свой порыв: он вспомнил, что служба в армии — священный долг всякого израильтянина. И отправился проходить трёхмесячный резервистский сбор. В интервью 2001 года для «Jewish.ru» Носик представил свой армейский опыт в таком виде:

• — Почему Вы решили служить в израильской армии?
• 
  
• Мне это было интересно. У меня в Израиле было собственное дело. Я был сам себе советник, сам себе бухгалтер, и в то время, когда я стал «вставать на ноги», мне прислали повестку — и я согласился сменить обстановку.
• 
  
• — Как на Вас повлияла армия?
• 
  
• Меня — дипломированного врача и редактора крупнейшей русскоязычной газеты в Израиле — призвали в армию рядовым в возрасте 28 лет. Меня призвали в армию под начало 18-летних ребят, которые только закончили школу. Они не читали книг, не знали иностранные языки, и кроме группы «Prodigy» им было мало что интересно. Для меня это было хорошим социологическим опытом в общении с аборигенами.
• 
  
• — Вам приходилось участвовать в боевых действиях?
• 
  
• В армию призываются 100% населения, а в стычках принимали участие только специальные боевые подразделения. В то время, когда я служил, мирный процесс ещё не начался — и обстановка отличалась от сегодняшней. Я ходил с автоматом, охранял поселения, склады.

Как мы видим, Антон и впрямь осознавал необходимость пройти резервистскую службу, а не просто выйти с её помощью из патовой кипрской ситуации так, чтобы ни один израильтянин не бросил камень: служба — это святое.

Потому что это действительно так.

• Там, где я живу, защищать свою страну — это нормально и обыденно. Ну, представьте: взвод «ребят» (которым может быть уже за 40), которые в 18 лет вместе глотали пыль в пустыне, а потом каждый год встречаются на сборах, но по мере хода жизни кем-то становятся. Один заводит фалафельную, другой становится банковским служащим, третий создаёт несколько программистских стартапов, и к сорока годам он миллионер (что не освобождает его от резервистской службы). Только у нас может быть, чтобы резервист притащил на свою базу великолепную барную стойку — потому что вообще-то он владелец нескольких ресторанов. Я понимаю, российскому читателю в это трудно поверить, но это так. Такова домашняя реальность этой страны.

Так объясняла мне в 2014 году в интервью Дина Рубина.¹

Антон, впрочем, не разделял безоговорочного восхищения Дины Ильиничны призывом миллионеров и программистов. И отзывался о своём армейском опыте критически не только из-за несовпадения с музыкальными вкусами сослуживцев:

• Визитная карточка Израиля — армия. Помню, стоим мы, резервисты, на плацу. Менеджеры компьютерных фирм, врачи, адвокаты, финансисты. Нам раздают мётлы и лопаты, а мимо проходят восемнадцатилетние пигалицы. Их направили в вычислительный центр, в отдел публикаций, в прессслужбу ЦАХАЛа. Я уже не говорю об экономическом ущербе, когда человеку, машущему веником, государство компенсирует многотысячную зарплату. Нельзя было безработных нанять на должность дворника?²

А 8 мая 2004 года в собственном ЖЖ он написал ещё жёстче:

• Ровно 10 лет назад я был призван на действительную военную службу в рядах Армии обороны Израиля.
• 
  
• 8 мая 1994 года зафрахтованный под военные нужды автобус доставил меня из призывного пункта Шнеллер в Иерусалиме на сортировочную скотобазу Тель ха-Шомер.
• 
  
• За 100 дней армейской службы я больше узнал и понял про Израиль, чем за предшествующие 50 и последующие 13 месяцев жизни здесь.
• 
  
• Впечатления незабываемые.
• 
  
• Врагу не пожелаю.
• 
  
• Там, конечно, ничего не было из классических свинцовых мерзостей армии советской — ни дедовщины, ни драк, ни самострелов, ни издевательств со стороны офицерства, ни каких-нибудь тягот особенных, вроде кросса на 50 км по Негеву в противогазе.
• 
  
• Сравнительно лёгкая была служба, включая и курс молодого бойца на базе под Дженином. Кормили сносно, спать давали, домой отпускали в увольнение (а когда служил в Црифине — просто дома ночевал, на службу рейсовым автобусом добирался).
• 
  
• Но общее впечатление тупого бреда, почти китайской бессмысленности в распределении людских ресурсов, недоговороспособности разных слоёв израильского общества, вынудило к очень серьёзному пересмотру представлений об этой стране и моём в ней месте.
• 
  
• Может, я и не прав.
• 
  
• Но это не очень важно.³

Но газетные репортажи во время самой службы выполнены в совсем ином ключе. Виктория Мочалова уже после смерти Антона вывесила один такой репортаж у него в фейсбуке (платформа, принадлежащая экстремистской организации Meta, запрещенной на территории РФ. - Прим. ГЛ.).⁴

Он заставляет вспомнить «южную школу» (Катаев, Олеша) и, конечно, Бориса Носика. Но в первую очередь, пожалуй, Бориса Акунина (признан в РФ иностранным агентом. - Прим. ГЛ.) — точнее, коварного турецкого шпиона Анвара-эфенди, способного на пари написать блистательный репортаж о чём угодно, хоть о собственном старом сапоге.

Но резервистская служба состояла не только из описанных в том элегическом тексте одиноких медитаций под Моррисона. Приходилось и тесно общаться с палестинцами. Причём это общение было взаимонеприятно. Особенно для московского интеллигента, только несколько лет назад увлечённо игравшего в доктора Чехова. На них приходилось орать и заставлять под дулом автомата делать то, что им делать совершенно не хотелось.

• В Секторе Газа без моральной правоты никак. Невозможно подавлять огневые точки на территории больниц, школ и мечетей без сознания своей моральной правоты, —

напишет Антон в ЖЖ гораздо позже, 29 августа 2014 года, в комментах к записи о боевых действиях на территории Украины.

Впрочем, привычный образ жизни служба существенно скорректировала, но не отменила. Потому что, разумеется, состояла не только из патрулей, но и из заслуженных увольнительных. У солдата выходной — пуговицы в ряд.

• Я припарковался прямо возле дверей студии <…> В моей каморке только что потолок не обваливался. Впрочем, меня это как-то мало волновало. Функционально — значит красиво, как говаривал старик Корбюзье. А свою функцию холостяцкого гнезда разврата и творчества, иногда — творческого разврата, обшарпанная студия выполняла добросовестно. Я переснял её у популярного в Израиле писателя Аркана Карива. <…>
• 
  
• Чего мог хотеть Гарик? Скорее всего, просто забыл, что я уже две недели в армии, и решил поинтересоваться, почему присылаю в последнее время так мало материалов. У них там в редакционном конвейере те ещё понятия о бешеной эксплуатации в условиях полного бардака. Они нам и после смерти звонить будут — требовать некрологов. Подставляться было ни к чему, даже имея официальную отмазку, и перезванивать Гарику я не стал.
• 
  
• С животным удовольствием я смыл с себя под душем армейскую грязь, покидал в цивильную сумку тренировочный костюм и полотенца и поехал в «кантри клаб». Ничто не даёт мне такой заряд оптимизма и бодрости, как проведённый в качалке час.<…>
• 
  
• Качалка была, среди прочего, превосходным местом для медитации. Выполняя жим штанги лёжа, я пришёл к заключению, что, если Алина не материализуется в ближайшие час-два, надо будет обеспечивать себе на вечер альтернативное женское общество.
• 
  
• Закончив тягать железо, я попарился в сауне, принял душ и отправился на Бен-Иегуду в кафе «Атара», где мы часто тусовались, особенно по пятницам. Я занял столик, заказал кофе с круасоном и подошёл к телефонной стойке у кассы. У Алины опять никто не ответил. Записную книжку с девичьими номерами телефонов американцы называют little black notebook. Русское название более сочное и, к сожалению, более жизненное: «сто обломов». Но мне повезло: начав с наиболее достойной по ранжиру кандидатки, я её застал дома и заручился немедленным и радостным согласием провести вместе вечер. Ночь подразумевалась в скобках. У Светочки были зелёные глаза, светлые вьющиеся волосы и роскошные, прямо из шеи растущие, загорелые ноги. Будем надеяться, что загар за зиму не сошёл. Страшно довольный собой и жизнью, я вернулся за столик.

Это не блог, не репортаж, а начало романа «Операция “Кеннеди”», написанного Антоном Носиком в соавторстве с Арканом Каривом в конце 1995 – начале 1996 года и опубликованном Марком Галесником.⁵

И здесь пора рассказать об Аркане Кариве, которого Носик считал своим ближайшим другом. Несколько романтизируя, можно сказать, что Аркан-Аркадий был таким же «лунным близнецом» Носика в Иерусалиме, как Пепперштейн-Пивоваров — в Москве. Тоже сын хорошо известного в узких художественных кругах человека, Юрия Карабчиевского, жестоковыйного нонконформиста и автора яростной книги «Воскресение Маяковского»; тоже приехал в Израиль на волне «новой алии», в 1989 году; тоже преподавал иврит (и даже написал по нему учебник), тоже работал в «Вестях», в частности — был военкором на Балканах, вёл на пару с Носиком журналистские семинары при Иерусалимском Литературном клубе (где два друга-коллеги выдвигали для обсуждения, например, такие задорные темы, как «провинциальна ли русскоязычная журналистика Израиля»?). А ещё работал на радио и телевидении, для которого снимал фильмы. Ездил по миру — подолгу жил в Киргизии и Аргентине (откуда вывез горячую любовь к танго, которым позже кружил головы и другие части тела интеллигентным московским девушкам). В отличие от Носика, пошёл по стопам своего отца и хотел реализоваться в литературе — писал романы, рассказы, эссе… и, в отличие от Носика, ни в чём не достиг настоящей известности. Последние годы работал в московском «Коммерсанте», генеральным директором которого тогда был Демьян Кудрявцев, их с Антоном иерусалимский друг. Как и оба его родителя, покончил с собой, — не дожив трёх дней до 49-летия.

И поэтому когда Носику пришла в голову идея написать конспирологический роман об «истинной подоплёке» убийства Ицхака Рабина, потрясшего и расколовшего Израиль 4 ноября 1995 года, он, не чувствуя себя способным к серьёзному литературному труду в одиночку, предложил разделить труды, славу и будущие гонорары Кариву.

Сюжетная пружина романа сводится к тому, что Ицхак Рабин не был убит (как и Кеннеди), а согласился исчезнуть, чтобы его партия не потерпела поражения на выборах и смогла продолжить его политику — принёсшую ему не только Нобелевскую премию, но и непримиримых врагов внутри самого Израиля. При этом Рабин ставит спецслужбам рыцарское условие: если для сохранения тайны понадобится ликвидировать больше трёх человек, операция прекращается, и он выходит из уединения в Юго-Восточной Азии, куда его эвакуируют. И всё бы хорошо, но тайну вскрывают по наводке неких заинтересованных сил два израильских журналиста русского происхождения — Матвей и Илья, от лица которого ведётся повествование.

Чем же нам сейчас интересен этот небольшой роман?

Во-первых, сейчас заметно, до какой степени авторы горды своей продвинутостью в эзотерической тогда области Интернет-коммуникации:

• «Открыт ящик входящей почты с 0 писем», — сообщила программа Pine. Интересное кино. Ещё в субботу этих писем там было 60, и я ни одного не стирал… Я вышел в борновскую оболочку и попросил список файлов в своей домашней директории. Файлов не было. Вообще никаких, включая портрет Алины, который хранился на моем датасервовском счету⁶ последние полгода.

А главное — много откровенно автобиографического.

Но, поскольку авторов двое, это автобиографическое перетасовано, как две колоды в руках крупье. Имя «Илья Соболь» эквиритмически и отчасти семантически совпадает с «Антон Носик» (к тому же ведь именно он переснимает квартирку у Карива!); но Илья учился в физматшколе и Институте стали и сплавов, как Карив, а Матвей, напротив, поступил «по бзику» в Третий мед. Зато Илья, кося от советской армии, ложится на месяц в психушку.

• …из психушки я вышел пишущим человеком: носить в себе такой опыт и не давать ему выхода было немыслимо. Процесс пролетаризации шёл быстро. Вскоре я сменил булочную на дворницкую. По утрам убирал снег в районе Тверских улиц, потом шёл к себе в казённую коммуналку, читал по-испански, подучивал иврит.

Всё это, включая любовь к испанскому языку, — факты биографии Карива.

Но с какого-то момента биографии авторов так переплетаются, что отличать, где — чьё, становится затруднительно.

А поскольку оба они молоды, ироничны и сочатся цитатами на все случаи жизни, книга лопается по швам от реминисценций.

• В книге подчёркнуто много аллюзий: вспоминается и борхесовский «предатель и герой», и наш русский Фёдор Кузьмич (он же бывший император Александр). Больше всего, однако, впечатляет не это, а вера наших бывших соотечественников во всесилие государства, доведённая до своего логического конца: это американец может поверить, что президента могли убить коммунисты или наркомафия, русский человек прежде всего будет грешить на собственные спецслужбы.⁷

Так заканчивается единственная в российской прессе рецензия на «Операцию “Кеннеди”», опубликованная в «Коммерсанте» 14.05.1996 Сергеем Кузнецовым, незадолго до этого заочно познакомившимся с Носиком благодаря Бродскому. Да и как иначе могло быть, если в качестве даты окончания работы авторы выставили день смерти Бродского — 29 января 1996 года.

Марк Галесник уверяет, что это вовсе не было выпендрёжем. И даже не данью памяти. А, если угодно, мистическим совпадением.

• Я помню эту ночь, мы сидели, закрывали файлы книги. В 7 утра нужно было всё сдать в типографию. Обложку эту Арсен Даниэль дорисовывал в компьютере на ходу, тогда были не такие возможности у нашей техники. И вот они сидят вычитывают, последние ошибки выискивают, и тут заходит в 12 часов ночи, увидев, видимо, свет в окне, один местный поэт, видит, люди работают, надо к себе привлечь внимание, и он привлёк к себе внимание следующим сообщением: «Ребят, вы не слышали, наверное, — меланхолично сказал он. — Бродский умер». И дальше он с удивлением наблюдал, как все тут же подскочили с мест, стали что-то разыскивать в компьютере, переписывать в тексте и т.д. Он не мог понять, что происходит. А происходило следующее. В последних главах романа герой гуляет по Нью-Йорку — и встречает Бродского. Эту фразу нужно было изменить.
• …Скоро книжка вышла, в феврале была презентация. И отношение к ней было плохое у публики. Аудитория критично отнеслась: как это так, ещё не зажила рана, ещё люди помнят, ещё это тяжело и больно и т.д.
• 
  
• — А о том, чтобы её перевести на иврит, разговора не было?
• 
  
• Нет. Почему-то Антон не очень любил эту книгу. Не знаю, почему. Может, его обидело, что она не имела сразу бурного успеха, который всегда был связан со всем, что Антон делал.

Как выяснится совсем скоро, Бродскому, точнее, самому факту его смерти, окажется суждено сыграть примечательную роль в становлении русского Интернета.

• ¹ http://www.dinarubina.com/interview/izvestia2014.html.
• ² Интервью Шаулю Резнику. 03.11.2002.
• ³ жж
• ⁴ Запись от 24.11.2017 (https://clck.ru/RpRo6). Доступен также: Лытдыбр. С. 89–90.
• ⁵ Полностью доступен сейчас, как и произведения самого Карива, по адресу https://ogri.me/ru/hebroman.
• ⁶ Буквальный перевод слова «аккаунт». Тоже характерная примета времени, когда русский компьютерный язык ещё не устоялся.
• ⁷ https://www.kommersant.ru/doc/132461.