Текст: Андрей Цунский
В ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября 1321 года Франческо в Ареццо, возможно, зубрил римское право, например – что такое Exceptio или Praescripte, и при каких условиях наступает Condemnatio. А возможно, перечитывал рукописную копию сочинений Вергилия, доставшуюся ему в наследство – больше наследовать оказалось и нечего.
А юному Джованни в Чертальдо было всего восемь лет и три месяца, хотя свою неспособность… да что там, просто отвращение к коммерции он уже вполне проявил, и несчастный учитель его уже понял это. Так что мы вполне можем допустить, что Джованни ночью не спал, а писал стихи.
Джованни еще не знает, что Франческо станет его близким и добрым другом. Именно Франческо сможет хотя бы иногда и ненадолго как-то уравновешивать ретивый темперамент Джованни дисциплиной, и склонность к развлечениям – трудом, хотя именно темперамент и склонности вкупе с талантом сделают его имя бессмертным.
Франческо еще неведомо, что пять с половиною лет спустя он встретит в соборе Святой Клары, в Авиньоне, ту, благодаря которой и его, и ее имена останутся в веках.
Никто не знал, насколько печальна эта ночь.
Франческо и Джованни утратили того, кто станет для них примером и чье имя всегда будут упоминать рядом с их именами – только первым. А их фамилии вы сейчас могли бы назвать?
Биче Портинари было все равно – уже тридцать с лишним лет лежала в могиле, в церкви Санта Маргарита де Черчи. Она так и не узнала, какое значение обретет ее образ в европейской и в мировой культуре. Вы знаете, кстати, кем была эта Биче?
Цветущий город на берегу реки Арно спал обычным средневековым ночным сном, не зная, что этой ночью совершенная его властями ошибка сделается непоправимой – и останется несмываемым пятном на истории города. Навсегда.
Ну хотя бы город-то назовите. Нет? Ну ладно. Хотя что уж тут хорошего.
Скорбь в Равенне
Еще ничего не знал и знал Гвидо де ла Полента, синьор Равенны. Он ждал со дня на день возвращения дипломатической миссии из Венеции, где его посол должен был попытаться заключить с могущественной Республикой Святого Марка мир.
Иногда судьба целого государства оказывается на волоске из-за нескольких идиотов. Десяток разбойников из Равенны на мелком суденышке ограбили богатый купеческий корабль и убили нескольких венецианцев. Теперь городу угрожала война с государством, несравнимо с ним величайшим по мощи и силе. Сиюминутная пожива грабителей и убийц могла обернуться для их земляков катастрофой.
Гвидо направил в Венецию лучшего мастера переговоров, какого он знал и которого, по счастью, мог попросить о таком труднейшем деле. Это было тем более непросто, потому что этот человек не мог ему отказать. Неудача могла кончиться для посла смертью, а «Мост вздохов» в Венеции построят только через четыреста лет – и если что, не дали бы даже вздохнуть. Венецианское дипломатическое искусство стояло чрезвычайно высоко, убедить венецианцев отменить принятое решение или отказаться от применения силы было почти неразрешимой задачей. Ситуация осложнялась тем, что Венеция склонялась к союзу с Чекко дельи Орделаффи, синьору Форли, который держал в своей власти Форлимпополи и Чезену. О, прошу вас. Полюбопытствуйте, что из этого имена, а что названия – иначе уподобитесь тому восточному мудрецу, который мог запомнить несколько тысяч слов на незнакомом языке – но не знал их значения.
Равенна – маленький город. Ее не защитят золотыми монетами могущественные банки, солдат совсем немного, ее еще не поглотили только потому, что делать это в общем и незачем. Да, в Равенне есть великолепные образцы раннехристианского искусства, ее история богата событиями, здесь великие люди принимали великие решения – так, Юлий Цезарь здесь принял решение начать гражданскую войну с Помпеем Великим… Но золота, оружия, кораблей или шерсти здесь нет. Порт – ну да. Но ведь у той же Венеции имеется свой. Равенну можно было прихватить разве что между делом, вот только дай она повод. И вот – его дали…
Однако посол Равенны справился с задачей блистательно. Венеция проглотит Равенну только в середине пятнадцатого века. Союз Венеции и Форли заключен не был, а дож и члены сената отложили начало войны – а потом как-то о ней позабыли. О большем не стоило и мечтать! Вот только посол не смог доложить синьору о достигнутых успехах.
Мы не знаем, возвращался ли он в Равенну морем или сушей. Возможно, лихорадкой посол заразился прямо в Венеции, и потом его продуло морским ветром. А может быть, может быть, ехал сушей – и заболел в болотистой местности около реки По. Известно только, что посол Равенны после тяжелейшей дипломатической победы умер в ночь с 13 на 14 сентября 1321 года в пути.
Синьор Гвидо Новелло да Полента был не просто опечален этим известием. Дипломат не был уроженцем Равенны. Пятью годами ранее Гвидо дал ему убежище в своем городе, зная, что это сделает Равенне честь, а ему создаст репутацию. А вскоре просто привязался к изгнаннику по-человечески. И теперь нужно было думать о достойных похоронах.
В Равенне сохранился саркофаг времен античного Рима. Саркофаг поставили у стены Францисканского монастыря и поместили туда тело. Перед тем, как каменный гроб накрыли крышкой, чело покойного Гвидо сам украсил лавровым венком, воздав ему почести не только как другу и дипломату – но и как величайшему поэту.
В день похорон подеста Равенны Гвидо да Полента произнес речь.
Я не знаю, как это было. Дрожал ли его голос, проронил ли он слезу. Но уверен, что горе его было искренним и настоящим. Человек, которого с глухим стуком укрыла каменная крышка, только что спас его город. Это был великий поэт, вызывавший у Гвидо, который и сам писал стихи, – восхищение. А кроме того, подеста Равенны – не самый сильный в Италии правитель, и от него требовалось мужество, чтобы дать приют тому, кто нажил себе врагов куда более могущественных, чем Гвидо да Полента. Это можно было сделать лишь из самой искренней симпатии, даже если он и надеялся на какую-то пользу от вероятного гостя.
И даже тогда, когда величию и славе почившего еще не исполнилось нескольких веков – непросто было произнести: «Мы стоим над могилой Дуранте дельи Алигьери».
Впрочем, у Гвидо была еще одна причина быть благодарным Данте Алигьери. Но об этом – в свое время. Терпение.
Ошибка поэта
На реке Арно в 59 году до нашей эры обосновались вышедшие в отставку римские легионеры. Кто же там поселился? Какими были эти люди?
Начнем с того, что они были римскими гражданами. Первые владельцы земли и домов в городке, который они назвали Colonia Julia Florentia – «Цветущая колония Юлия» – да-да, все того же Юлия Цезаря, – имели право на военную и гражданскую службу, полное имущественное право, право на законный брак – а стало быть, их дети тоже становились гражданами, и право это было неотъемлемым. Никто не мог подвергнуть их телесному наказанию. Гордые были это люди, и вести себя с ними стоило очень вежливо. Кроме того, это были люди богатые. После триумфов полководцы раздавали весьма неплохие денежные суммы – так, Цезарь выдал по шесть тысяч денариев своим ветеранам после галльской войны. Город имел изначально очертания castra hiberna – военного лагеря с зимними квартирами, по ночам город охраняли кустодии – ночные патрульные, во главе города стояли трибун и авгур… Я не буду подробно расписывать их обязанности и полномочия, у вас есть все возможности сделать это за минимальное время.
Среди основателей ветеранского поселения была и семья Элизеев. Спустя много поколений и веков их потомки из поколения в поколение рассказывали об этом детям. Так Данте Алигьери узнал о том, что его прародители участвовали в основании Флоренции.
Данте в 1300 году был избран флорентийским приором. Что это значит?
Исполнительной властью в городе была Синьория, в которую входили шесть представителей шести городских территориальных частей – сестьер, и представители такие должны были принадлежать к старшим цехам. А среди этих старших цехов – Калимала и Лана, цех судей и нотариусов, Пор Санта-Мария, Камбио, цех врачей и аптекарей, цех скорняков и меховщиков. Флорентийский цех – это не объединение ремесленников. Калимала, к примеру – это восемьдесят семейств: Адимари, Альберти, Амидеи, Альбицци, Барди, Каппони (ничего не напоминает? А вполне может быть), Кавальканти, Фрескобальди, Джанфильяцци, Моцци, Пацци, Перуцци, Портинари, Пуччи, Скали, Содерини, Убальдини, Веттори, Виллани… А еще это два совета – из двенадцати и из сорока представителей, четыре консула. За ними – производственные мощности, международные закупочные сети, мощные банки, юридические службы, представители во всех странах, готовые при помощи денег и связей прийти на помощь любому представителю Калималы в любом городе Европы. Основным товаром Калималы было сукно, но торговлю вел этот цех всем, что приносило прибыль – от шелка до пряностей, от благовоний до драгоценностей – но главным предметом торговли всегда были деньги. Ссуды и кредиты, инвестиции и залоги.
Вступить в цех, с занесением в его матрикулу, мог только настоящий мастер, флорентинский гражданин, который уплатил членский взнос и не был замечен в принадлежности к малодостойной профессии. Такими считались музыканты и певцы, актеры и могильщики. Также не могли вступать в цех духовные лица.
Вы, кажется, немного сомневаетесь – небольшой городок, вдали от моря – и у одного из городских цехов такие возможности, такое влияние, деньги! А я скажу больше – не у одного, а у всех, и это только начало, впереди – огромное будущее, золотой век. Впрочем – упадок тоже.
Да, по нынешним временам городок вдалеке от моря и с населением в сто тысяч человек на величие претендовать не сможет. Но тогда Флоренция догнала по населению и могуществу Венецию и Геную. Венецию, сделавшую такие деньги на крестовых походах! Геную, торгующую всем на свете, включая рабов! В Париже – примерно столько же жителей. Лондон в то время и вовсе мал, тысяч сорок, что ли. Флоренция – один из влиятельнейших городов мира, и находится лишь в начале своего пути.
Данте родился во Флоренции в небогатой, но весьма почтенной семье. Никуда из любимого города не уезжал. Нет, один раз – в Болонью, хотя почти на год.
Точно не известно, что делал Данте почти целый год в Болонье. Предположительно – он учился там в Университете праву. Но во Флоренции он вступил в цех врачей и аптекарей, так что в доме-музее Данте во Флоренции целый этаж посвящен этому цеху. Сам по себе «дом-музей» не его дом. Тот, что ему принадлежал, сожгли, а перед этим – разграбили, когда он еще и уехать толком не успел. Музей – скорее коллекция предметов, «имеющих отношение». Вот и насчет медицины: ступки, пестики, травки – явно не семивековой давности. Может, Данте учился и вовсе медицине, а не праву? Или и тому, и другому? Тогда медицину вполне можно было изучить факультативно и даже заочно. Список, что «от головы», а что «от живота», был совсем невелик.
Беатриче (Биче Портинари) давно умерла. Он женат, у него два сына и дочь – Пьетро, Якопо и Антония. Очень недолго прожил сын его Джованни, лишь единожды о нем упоминается в документах того времени. Супруга его Джемма, урожденная Донати, навсегда останется в тени Беатриче. После смерти отца он старший в роду, глава семьи. Родне нужны деньги… Данте – аристократ, его прапрадед – герой крестовых походов. Пусть род и беден – но горд. Так что все толкало его в политику. Все – кроме его собственной природы и души. Дуранте дельи Алигьери не хотел власти и не любил ее. Но получил. Тем больше ненависти вызывал он у тех, кто только власти и жаждет.
Именно от цеха врачей и аптекарей был Данте избран одним из шести приоров Синьории 15 июня 1300 года, кем и прослужил всего-то два месяца – по 15 августа. Это избрание он назовет «началом и причиной всех несчастий».
В политике Данте может быть только сторонником гвельфов, причем белых гвельфов. Не стану лишать вас удовольствия припомнить, чем отличались белые гвельфы от черных, и уж тем более – от гибеллинов. Но сперва Данте пришлось голосовать за изгнание из Флоренции брата своей жены, Корсо, устроившего в городе несколько кровавых стычек.
А вскоре он сам отправился в Рим с дипломатическим поручением. Быть послом в те годы – дело опасное. Посол в Средние века – он же и заложник. Наконец уехав из Рима, точнее – из очень тесных дипломатических объятий Папы, он спешит во Флоренцию – и узнает, что изгнан. К счастью, имущество родственники сберегли для жены, чье положение хуже, чем у вдовы.
Во Флоренцию он не вернется никогда. Шурин – Корсо Донати – грабит его дом, сочиняет клеветническое дело о присвоении городских средств, ему присуждают штраф в пять тысяч флоринов и два года изгнания, но требуют явиться на суд. Данте благоразумно не поехал, и тогда не заставил себя ждать новый приговор – сожжение на костре.
Пройдет тринадцать лет, и новая городская власть объявит амнистию, вот только нужно будет надеть на себя мешок и босиком пройти по улицам города в бумажном колпаке с надписью «казнокрад». На такое унижение Данте пойти не может.
6 ноября 1315 г. Флоренция подтверждает приговор в отношении Данте Алигьери, его сыновей и многих других, осудив их на казнь в случае, если они приедут в город.
Данте не вернется во Флоренцию никогда.
И никогда не простит ее.
Славный и прекрасный город не любит вспоминать черную страницу своей истории. Увы. Ночь с 13 на 14 сентября 1321 года перечеркнет возможность что-то исправить.
Изгнание
- «…Я, как чужестранец, почти что нищий, исходил все пределы, куда только проникает родная речь».
- Данте Алигьери, «Пир».
Почти всю оставшуюся жизнь Данте проведет в пути, в пути и умрет.
И ведь не то чтобы не было возможности осесть и начать сначала, добиться почета и благополучия.
Некоторые люди могут жить только так, как хотят. Компромиссы для них возможны только на время, и лишь на короткое. А потом – характер, натура и судьба начинают раскачиваться в резонанс, и снова нет у изгнанника ни дома, ни благополучия.
Данте не мог простить своих сограждан-флорентийцев за то, что, по его мнению, они не дорожили своей независимостью и свободой. Он точно определил причину их будущих успехов – и будущих страданий.
- Твоя отчизна, стебель окаянный
- Того, кто первым Богом пренебрег
- И завистью наполнил мир пространный,
- Растит и множит проклятый цветок,
- Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,
- А пастырь волком стал в короткий срок.
- (Рай, IX, 127–132)
Они с этим проклятым цветком почти ровесники. Этот цветок – золотой флорин, который старше поэта всего на двенадцать лет, его начали чеканить в 1252 году. В нем и сила любимого города – и слабость его, и гордость – и низость, и в конце концов – падение и утрата былого величия. И коварство Медичи, и кровожадность Пацци – но это уже потом. Данте уже не будет на свете.
Ему позволит приехать и поселиться в Вероне видный деятель гибеллинов – Кан Гранде делла Скала. У этого человека были и храбрость, и талант, и ум, и вкус – сочетание, редкое где угодно и когда угодно. В комплекте к этим качествам нередко достается и самомнение. Увы – у Кан Гранде делла Скала его было в избытке. Относясь с интересом и даже с уважением к поэтическому труду Данте, он в то же время мог попросить его почитать – за ужином, для гостей. Однажды придворный шут начал хвастаться перед Данте подаренным нарядом: «А ты со всей твоей премудростью никогда не получал такого подарка». Данте ответил: «Так ведь ты здесь среди себе подобных. Но не я».
В 1316 году Дуранте дельи Алигьери получает приглашение от подесты Равенны Гвидо де ла Поленты поселиться в его городке. Поэт согласился. Тон письма был дружеским, автор ценил его дар и образованность, проявил уважение. Но главное – это был племянник Франчески да Римини… Не помните? «Паоло и Франческа» – ничего не напоминает?
Я рассердился больше всего не на то,
- «Что целовались не мы, а голуби,
- И что прошли времена Паоло и Франчески»,
а на то что вы, девушка, даже не знаете, кто это! Не говоря уже, откуда цитата! Блока все же узнали? Ну так что же вы… боялись спросить?
О, великий Данте, для некоторых нерадивых учителей литературы нужно завести особый круг Ада – десятый. Учительница этой девушки туда явно просится.
Поисковый сервер – не ехидничает и не переспрашивает, в каком глухом лесу вас воспитывали. Он вежливый и точный. Немедленно наберите и прочитайте!
Итак, Гвидо Новелло да Полента пригласил Данте, создал условия для работы, подарил ему небольшой дом, снабдил деньгами. Но главное – наконец-то Данте смог регулярно видеться со своими детьми, Якопо жил с ним в доме, Пьетро часто приезжал из Вероны. Дочь Антония постриглась здесь в монастырь под именем… Беатриче.
Сюда Данте пригласил давнего друга – художника Джотто.
Здесь у поэта появились ученики – Дино Перини, Фидуччо де Милотти, Менгино Медзани, Пьетро Джардино. В разговорах о поэзии нередко принимал участие и сам подеста Равенны.
Отсюда приглашали его в Болонью, где обещали увенчать его лавром, как лучшего поэта своего времени. Но Данте предпочел лавровому венку доброту и уважение правителя, дружбу учеников и любовь детей.
Жаль только, что счастье длилось всего три года.
Как Данте отказался вернуться во Флоренцию даже после смерти
Через семь лет после смерти Данте Бернардо Поджетто, кардинал-легат папы Иоанна XXII, потребовал сжечь прах поэта. Равенна не позволила. Кардиналу пришлось сжечь только переписанные стихи, какие нашел. Нашел – немного. Жители маленькой, но очень старинной Равенны сумели оценить Данте по достоинству, и не забыли, что он умер, добиваясь для них мира. Если гордость и деловитость – несомненные черты флорентийцев, то не менее очевидная черта жителей Равенны – благодарность.
Вскоре до земляков Данте наконец дошло, что приговор и изгнание величайшего поэта – позор их города, а то, что он похоронен на чужбине – тем более. Начались сначала переговорные игры, затем откровенное принуждение. В 1519 году папа Лев Х (родом Медичи) послал своих людей, они приехали и забрали саркофаг с останками Данте. Вот только когда его доставили во Флоренцию, оказался гроб… пустым.
Разумеется, это монахи-францисканцы переместили прах поэта, как потом выяснилось, они погребли его в монастыре, прокопав тоннель под стеной. Но думаю, впечатление у открывших гроб было сильным. Возможно, кто-то даже услышал голос поэта, произнесший на любимом им vulgari eloquentia несколько горьких слов. А может быть – и не просто горьких.
Тосканцам пришлось довольствоваться тем, что прах поэта остался в Равенне, хотя теперь внутри гробницы Данте постоянно горит лампадка с маслом из Флоренции. Его завозят раз в год, в сентябре, когда начинается «Дантов месяц», приуроченный ко дню его кончины. На новый саркофаг нанесена эпитафия, написанная в 1327 году Бернардо Каначчо:
- Государевы права, небеса, воды Флегетонта, я воспевал, идя своей земной юдолью. Теперь душа моя ушла в лучший мир и блаженствует, созерцая среди светил своего Создателя, здесь покоюсь я, Данте, изгнанный из отечества, родной Флоренции, мало любящей матери.
И какие бы прекрасные деяния ни совершала Флоренция – а было их очень немало, какие бы шедевры ни создавали ее архитекторы и художники, какие бы строки ни написали ее поэты – а всего этого хватит во Флоренции на несколько стран с богатой историей – но навсегда останется Цветущей матерью, у которой не хватило любви для величайшего из своих поэтов. Да что там любви – милосердия, которое не купишь за флорины, даже если оно нужно не для себя.