Текст: Михаил Швыдкой/РГ
Гёте говорил, что искусство - прихлебатель жизни. То есть художественная рефлексия в любом случае зависит от равнодушного бытия, которое может и не ведать о творческих муках писателя, живописца или композитора. И даже об их результатах. Природный мир может и не ведать, а в человеческом восприятии реальность и вымысел довольно часто переплетаются в неразделимое единство, когда с трудом можно различить подлинность от вымысла. Конечно, мы предпочитаем обливаться слезами над вымышленными нежели над подлинными трагедиями. Но не всегда получается.
Роман Михаила Турбина «Выше ноги от земли» читал в те самые дни, когда каждое мое раннее утро начиналось в реанимации номер 52 двадцатого корпуса Боткинской больницы, куда по непредвиденным обстоятельствам (а какие удары судьбы предвидены?) попал мой младший сын. На какое-то неопределенное время Евгений Петрович, Дмитрий Ильич, Марина Сергеевна, Аня и еще немалое количество врачей и сестер во главе с Алексеем Васильевичем, сами того не ведая, без всякого их на то согласия, стали членами нашей семьи, причем самыми близкими.
И среди них оказался Илья Руднев, герой Михаила Турбина, врач детской реанимации в больнице одного из областных городов, расположенных неподалеку от Северной столицы.
Оказался тоже без его воли в моем воспаленном сознании, которое и сознанием трудно было назвать, насколько реальность казалась мне фантастически невозможной, а выдуманный молодым прозаиком из Великого Новгорода герой - вполне реальным. И хотя профессиональный быт врачей из Боткинской с их суперсовременным оборудованием и большим набором лекарственных препаратов, похоже, несопоставим с возможностями их коллег из больницы в небольшом областном центре, суть и смысл их деятельности совпадают, как у всех настоящих врачевателей в мире.
Реаниматологи - отдельная каста в медицинском мире. Особенно в скоропомощных клиниках, куда везут безнадежных, казалось, больных, которые находятся в пограничье между жизнью и смертью. Именно они попадают в руки тех, кто готов бороться за возвращение уходящего в небытие человека в подлунный мир, тех, кто знает, как остановить всевластие судьбы. Хотя бы на время. Здесь всегда подстерегают неожиданности - экстренных случаев куда больше плановых больных, которые попадают в реанимацию из операционной, для того чтобы избежать непредвиденных последствий вмешательства в человеческий организм.
Сюда привозят после несчастных случаев, которые подстерегают и старых, и малых, обеспеченных и не очень, детей, мужчин и женщин, которые в равной степени нуждаются в экстренной профессиональной помощи. В реанимации работают специалисты разных специальностей, но все их знания и умения направлены на то, чтобы обеспечить будущую работу своим коллегам в обычных отделениях, - они должны отвести от человека угрозу летального исхода. Здесь не до сантиментов, идет ежесекундная изнурительная борьба за человеческую жизнь - доводить их пациентов до совершенства будут в других местах.
Мне доводилось знакомиться с реаниматологами не в первый раз - старшему сыну скоро стукнет пятьдесят, а младшему уже сорок три года, и они, что называется, не боятся жизни. И всякий раз меня потрясала терпеливая готовность врачей, вырывающих своих пациентов из лап смерти, отвечать на вопросы родственников, которые искали в их словах, даже в интонациях, с которыми они эти слова произносили, надежду на счастливое развитие не самых счастливых событий. При встречах с ними всегда вспоминал известную мысль С.П. Боткина, которого А.П. Чехов называл Тургеневым среди медиков: "Лучший тот врач, который умеет внушить больному надежду: во многих случаях это является наиболее действенным лекарством". Но пока больной находился в коме, да и после того, как выходил из нее, эта надежда была не менее нужна его близким.
Буду честен, и больные, и их родственники, как правило, поглощены собственными драмами - требуя сочувствия и даже сострадания от врача, они эгоистично не думают, какими личными проблемами загружен доктор, работающий сутками, как правило, на полутора ставках, чтобы жить не хуже других. Да и неловко выспрашивать у людей, в руках которых судьба близкого тебе человека, чем они озабочены в повседневности. Что бы с ними ни происходило, они должны приходить на работу во всеоружии знания и опыта, в той бодрости духа, которая иной раз лечит не хуже любых лекарств. Они работают на больничном конвейере, но творят рукотворные чудеса. И многое, чаще всего помимо своей воли, узнают о пациентах и их родственниках, оставаясь загадочными персонажами в белых халатах.
Зато в это же время сполна узнал о жизни их коллеги, спасающего детей и самого себя. Михаил Турбин написал трагическую историю, в которой смешалось прошлое, настоящее и будущее, грубая реальность и фантасмагорические воспоминания, соединяющие любовь и безумие. Руднев живет мучительной памятью об умершей жене, страдавшей психическим расстройством, которая в состоянии безумия упустила их сына, наглотавшегося маминых таблеток. Он в каждом ребенке, которого надо спасать, видит своего маленького Ваню. И хочет, и не может полностью вернуться в реальность, которая мучает его опустевшей неухоженной квартирой в типовом доме, где он живет в близком соседстве с многодетным отцом Федором и его матушкой Олей. Фантастический реализм М. Турбина соединяет хрупкие образы, всплывающие в памяти Руднева и будоражащие его настоящее, с жесткой реальностью. Но и в этой реальности он сталкивается с чертовщиной - в сгоревшем доме деревенского пьяницы не было его детей, чьи имена написаны на кресте, воткнутом в могильный холмик. Чудом выжившие, благодаря горячечному упрямству Руднева, они оказываются чудом спасенными.
Реаниматологи - упрямые люди. Они не в ладах со смертью. Мой сын, очнувшись, поглядев на мою семенящую походку, сказал, как обычно, повторяя слова Андрона Кончаловского: "Шагай шире!"