Текст: Дмитрий Захаров
Я довольно много ездил по миру, долгое время это было моей едва ли не главной страстью. Оказаться в неизвестном месте, включить режим спортивного ориентирования и ходить по улицам, сворачивать в проулки, пробовать понять надписи, поймать ритм местной жизни. Складывать из маленьких, зачастую не подходящих друг к другу кусочков пазл Куала-Лумпура или, например, Эдинбурга.
Я играл в эту игру в Японии и Сингапуре, в США и Китае. Но до Индии не добирался. Не складывалось.
И вот под конец прошлого года Институт Перевода, благодаря которому в списке моих открытий уже были Армения и Монголия, поинтересовался, что я думаю о поездке на книжную ярмарку в Калькутту. И отдельно – что я думаю о выступлении в Калькутте на английском языке.
Я в тот момент подумал, что всерьез не говорил на языке лет десять, а про Калькутту знаю, пожалуй, только ее название. В общем, надо бросить себе вызов, раз есть такая возможность.
Согласившись, я засел за подготовку лекций – предстояло прочитать три в разных калькуттских университетах.
Так ближе к концу января я оказался сначала в пустынном, явно рассчитанном на совсем другой трафик международном терминале аэропорта Домодедово (временами казалось, что я в нем один), затем в переполненном аэропорту Дубая, а еще через пять с половиной часов (в Индии время отличается от московского именно так, на часы с половиной) в аэропорту Калькутты.
На российской таможне меня строго спросили, сколько я везу денег (точно именно столько?), зачем и куда я еду, оглядели подозрительно. На индийской таможне – вопреки предупреждениям, что могут проверять долго – не спросили ничего. Щелчок штампа, и я могу ехать в город.
Что я и делаю.
Калькутта оказалась как тот Нью-Йорк из знаменитой лекции – город контрастов. Богатство в кольце нищеты, вспышки ярких цветов – одежды, вывесок, флагов – среди серых фасадов и повисшего над городом смога.
Калькутта напоминает постапокалиптический город: уже схлынул мировой катаклизм, жизнь снова как-то упорядочила себя на обломках старого мира, люди в непривычных нарядах погрузились в свою непонятную нам, предтечам, рутину. Они бредут мимо маленьких домиков будто бы кума Тыквы, сбитых из подручных материалов: старых кирпичей, досок, обрезков металла, – и больших, пока недособранных небоскребов, циклопических транспортных развязок, под которыми самые обездоленные развешивают одежду на проволоке ограждений.
Ты едешь сквозь хаос лишь только отчасти организованного дорожного движения, мимо несутся (причем иногда и в обратную сторону, будь у тебя сто раз односторонняя дорога) тук-туки, мотоциклы, велосипеды и разрисованные рифленые короба набитых под завязку автобусов с настежь открытыми окнами и дверьми.
Пятизвездочный отель «Оберой Гранд», в котором живет русская делегация – лучший портрет города, отражение его контрастной природы. Роскошный, светлый и просторный, с бассейном в окружении пальм во внутреннем дворике, отель отгорожен от внешнего города несколькими линиями охраны в белоснежных перчатках, улыбчивого кланяющегося персонала и дверей в золотых орнаментах. Но вот ты оставил свой «лагерь», кивнул на прощание стерегущим «Оберой» «гвардейцам» и сразу же провалился в беснующийся полустихийный рынок: прямо среди колонн внешней стены отеля готовится уличная еда, примеряется «абибас», покупается фальшивое золото и настоящая синтетика. Здесь гудит, сигналит, кричит голосами зазывал улица.
И ты сразу проваливаешься в ее нутро. А там бездомные собаки, дети-попрошайки, торговцы, стремящиеся всучить какой-нибудь блестящий неликвид.
После первого знакомства с Калькуттой от книжной ярмарки ждешь уже чего угодно. Однако это «что угодно» оказывается довольно большим пространством под открытым небом в самом центре города. Вход бесплатный, территория большая, павильоны стран сменяют друг друга, между книжными стендами развернута бойкая торговля едой, то там, то здесь танцуют и поют артисты. И даже большущий стенд полицейского участка (да-да, полицейского участка) посреди всего этого – со всеми развешенными по стенам наручниками, дубинками, пистолетами – не кажется чем-то запредельно странным. Такой жанр.
На российском стенде, где современные авторы соседствуют с Горьким и Достоевским, посетители идут сплошным потоком. Смотрят интервью с Ольгой Славниковой, Гузелью Яхиной, Натальей Ломыкиной на большом телевизионным экране. Покупают детские книжки, восхищаясь оформлением. Спрашивают современную женскую прозу (так находит покупателя роман Саши Шалашовой) и берут с полки книжку про Виктора Цоя.
Я отправляюсь на свою первую лекцию – про миф в творчестве современных и не очень авторов – в университет ADAMAS. Большой, но уютный кампус, аудитория-амфитеатр и больше ста студентов-слушателей.
После лекции меня спрашивают о способности культуры (положительно) влиять на людей.
Мне хочется сказать, что мы все о таком влиянии мечтаем. Вот только влияние это слишком непрямое, слишком опосредованное. Что дистанция, на которой могут произойти изменения, рискует оказаться слишком длинной, чтобы ее можно было однозначно оценить. Что в нашей стране люди читали одни и те же книги братьев Стругацких, но, как показали последние два года, все равно радикально разошлись в понимании самой природы добра и зла.
Но я говорю: каждый автор рассказывает историю, которая должна в пределе подвигнуть изменить взгляд, заставить переосмыслить, открыть глаза на что-то неизвестное, скрытое. Но получится ли это, удастся ли автору его игра – ответ есть только у читателя.
На следующий день новая лекция – про историю антиутопии – в университете Swami Vivekananda. Здесь меня спрашивают, научили ли нас антиутопии хоть чему-то? В самом деле, как верно подмечал в свое время критик Василий Владимирский, «Мы» Замятина написаны в 1924 году, «О дивный новый мир» Хаксли – в 1932-м, «1984» Оруэлла – в 1948-м. Очень многие в мире читали эти романы или по крайней мере о них слышали. Но это не предотвратило ни создание новых диктаторских режимов, ни ограничение свобод, не смогло сдержать алчность корпораций.
Так зачем же они, эти антиутопии, нужны?
Аудитории – хоть в России, хоть в Индии – хочется увидеть в писателе пророка. Ее трудно винить. Человек ждет однозначных ответов, а лучше – инструкций. Вот и антиутопии – хорошо бы они оказались панацеей от того, с чем разные народы не смогли справиться за столетия.
Я говорю, что приходится признать положение дел: антиутопии действительно не могут предотвратить печальные общественные, политические и прочие изменения. Но они могут научить очень многих людей ориентироваться в наступившей – отнюдь не всегда приятной – реальности гораздо лучше. Избежать многих ошибок. И понимать, что – как у тех же Стругацких в «Обитаемом острове» – выход из антиутопической реальности может стоить куда более дорого, чем нам кажется. Что приходится учитывать обстоятельства места и времени, а не бездумно пытаться насадить свою волю. И только тогда может появиться шанс. И что он реализуется (если реализуется) не писателями.
В следующий раз мы вместе с ректором Литинститута Алексеем Варламовым разговариваем на книжной ярмарке со студентами, и нас просят рассказать, как именно мы решили стать писателями. Алексей Николаевич рассказывает трогательную историю из своего детства, я – ту, что помню из своего. Даже пробую объяснить индийцам, кто такой Урфин Джюс, приключения которого мне хотелось продолжить. Кстати, думаю, угрюмый столяр из книг Александра Волкова вполне мог бы их заинтересовать.
После мероприятий подходит девушка и, стесняясь, поясняет: вот я – молодой автор, что бы вы, как выдающийся (простите, эпитет не мой) русский писатель, могли мне посоветовать?
В этот момент я думаю, что выдающийся русский писатель – это Достоевский (но он, скорее всего, девушке не ответит). Что нужно иметь совершенно отчаянную смелость, чтобы советовать молодому автору. Да еще в другой стране. Да еще в стране, где Шива и Кали (нам с коллегами удалось побывать в ее храме и видеть жертвоприношения, впечатления во всех смыслах непередаваемые) заместо привычных христианских констант.
И я говорю, что советовать не умею. Девушка расстраивается.
Тогда я оговариваюсь: знаете, есть не совет, а идея по самодиагностике. Если вы вдруг поймете, что у вас может получиться не быть автором, значит, все хорошо. Книги (в России, но, скорее всего, и в Индии тоже) – это наверняка не про деньги, наверняка не про вселенскую славу, не факт, что про счастье. Это про то, без чего (некоторым) невозможно себя представить. Это профессиональное заболевание. И если вы вдруг среди таких пациентов, среди нас… ну что же, добро пожаловать в клуб.
Будет нескучно, а если совсем повезет, можно будет даже поехать в Калькутту.
Русские писатели не дадут соврать.