Текст: Павел Басинский/РГ
Фото: Виктор Погонецев/РГ
82-летний поэт дважды за две недели января выступил перед переполненными аудиториями — в КЦ ЗИЛ и в Российском государственном социальном университете.
Все-таки Евгений Александрович Евтушенко — человек невероятный! После тяжелой черепно-мозговой травмы, полученной в гостинице во время выступления в Ростове-на-Дону в конце декабря прошлого года, он был доставлен самолетом в Москву, в клинику Бурденко, где проходил курс лечения. Но уже 7 января сбежал из больницы на свой вечер в культурный центр завода ЗИЛ.
Зал московского Культурного центра ЗИЛ был забит под завязку — под тысячу человек. Мороз не отбил у людей охоту увидеть любимого поэта. Если бы не предупредительность организаторов, заранее предупредивших в интернет-рассылке, что свободных мест не осталось, — кажется, набилось бы сюда и больше. Вместе с Евтушенко на вечере выступали его друзья Валентин Гафт, Вениамин Смехов, Аркадий Арканов и Илья Фаликов.
На этом вечере Евтушенко сделал важное заявление об открытии Года литературы, которым Указом президента РФ объявлен 2015 год. «Нас ожидает Год литературы, — сказал поэт. — Он, собственно, начался. И я надеюсь, что мы не превратим это в бюрократическое мероприятие. Что превратим мы этот год в народное празднество. Всем народом поклонимся — начиная от наших классиков до совсем недавно ушедших поэтов-шестидесятников...».
И вот сегодня (17 января. — Прим. "Года литературы") в конференц-зале РГСУ состоялась уже вторая в этом году встреча поэта с поклонниками. И опять — зал, вмещавший около четырехсот человек, был не просто полон, но забит до отказа. Не успевшие занять места в партере несчастливцы перебирались на балкон, окружавший весь периметр внушительного конференц-зала. Люди стояли в проходах. По беглому подсчету на встречу с Евтушенко пришло не менее полутысячи человек. И это тоже невероятно, ввиду того, что сегодняшние поэтические вечера обычно носят камерный, «клубный» характер.
Евтушенко выглядел отлично (не забудем, что ему 82 года, и ему не так давно в Америке ампутировали ногу). На сцену в своем шикарном пиджаке змеиной кожи и белых брюках он, конечно, не взбежал, но взошел с помощью трости весьма бодро. Впрочем, выступал сидя, что понятно. Но голос чистый, молодой, уверенный. Память чудесная — все стихи, свои и чужие, помнит наизусть. Зрение отменное. Когда во время встречи с другого конца огромного зала вошла его жена Мария, он увидел мгновенно и представил собравшимся, сказав, что она спасла ему жизнь. Но и не стал скрывать, что это его четвертая жена. «Но всех своих жен я искренне любил», — признался он.
Стихов он читал мало. Больше говорил о том, что его тревожит. Так, его тревожит то, как мы отметим Год литературы, а также юбилей Победы. «Эти два праздника нужно объединить», — считает поэт. Он уверен, что русская интеллигенция не выжила бы в ХХ веке без нашей великой литературы.
Второе, что заботит Евтушенко — это поднимающийся во всем мире, и наша страна не исключение, национализм. Поэт выступил с горячей проповедью интернационализма, о котором мы стали забывать, как об одной из основополагающих ценностей жизни нашей страны в ее прошлом. «В братских могилах страшной войны лежат люди всех национальностей СССР, — напомнил он и призвал не бояться борьбы с людьми, исповедующими национализм. — Их просто не должно быть у нас. Потому что они у нас есть, нас и боится весь мир». С такой же жесткостью говорил о разгуле национализма на Украине.
И наконец, третье — пафос против войны. Евтушенко не согласен с проповедью военной силы, охватившей весь мир. «Никакая проповедь военной силы не остановит войну», — твердо убежден он...
Самым сильным моментом встречи было чтение стихотворения «Матч СССР — ФРГ 1955 года. Репортаж из прошлого века».
Незримые струпья от ран отдирая,
катили с медалями и орденами,
обрубки войны к стадиону «Динамо» —
в единственный действующий храм,
тогда заменявший религию нам.
Катили и прямо, и наискосок,
как бюсты героев,
кому не пристало
на досках подшипниковых пьедесталов
прихлебывать, скажем, березовый сок
из фронтовых алюминьевых фляжек,
а тянет хлебнуть поскорей, без оттяжек,
лишь то, без чего и футбол был бы тяжек:
напиток барачный, по цвету табачный,
отнюдь не бутылочный,
по вкусу обмылочный,
и может, опилочный —
из табуретов
Страны Советов,
непобедимейший самогон,
который можно,
его отведав,
подзакусить рукавом, сапогом.
И может, египетские пирамиды,
чуть вздрогнув, услышали где-то в песках,
как с грохотом катят в Москве инвалиды
с татуировками на руках.
Увидела даже статуя Либерти —
за фронт припоздавший второй со стыдом,
как грозно движутся инвалиды те —
виденьем отмщения
на стадион...
Он рассказал о том, что когда читал это стихотворение с переводчицей в Германии, на площади, где собралось 17 тысяч человек, толпа немцев рыдала... Встреча завершилась вопросами слушателей к поэту и нескончаемыми аплодисментами.
