Гоголь. Социальный философ. Часть 2

Текст: Ростислав Амелин

Коллаж ГодаЛитературы.РФ/ Ф. А Моллер «Портрет Гоголя», 1840

(Окончание. Начало «Гоголь. Тройка с мертвыми душами. Часть I»)

Гоголь — социальный философ.

В его художественно-социальную реальность вторгаются вещи.

Но эта реальность настолько тверда и неподвижна, что прецедент, в ней возникающий, растворяется, теряется из виду и быстро исчезает; так с вещами, так и с людьми.

В этой реальности нос человека может быть выше его по чину; хозяин носа вынужден говорить со сбежавшим органом учтиво, как полагается чину младшему. Возвращаясь на место, нос, скорее всего, заменяется другим носом; уже другой нос едет с визитами, занимает высокие должности и, возможно, так же быстро возвращается на место. Собачонка Меджи пишет светские письма ничуть не хуже своей хозяйки; ее заботят те же вещи, она благородна, грамотна и горда, ей приходится выполнять в семье барышни сложную социальную функцию.

Мертвые души ничуть не хуже живых, напротив — лучше, а в утилитарно-финансовом смысле — даже выгоднее.

Вторжение вещей в социальную реальность удивляет, даже оскорбляет героя — сходящий с ума чиновник живо удивляется грамотной речи собачки. Коробочка сомневается, можно и нужно ли так вообще поступать с душами. Полиция-таки ловит и возвращает зарвавшийся нос майора Ковалева хозяину. Но этих социальных действий оказывается недостаточно, чтобы возник прецедент, т. е. сама возможность дискуссии. Если он и возникает, то слишком поздно: когда Чичиков уже уехал, когда Башмачкин уже умер, когда чиновник уже сошел с ума, когда нос успел совершить ряд деловых визитов. Прецедент возникает лишь ненадолго, становится байкой, поводом посудачить, растворяется в реальности, где ревизором может быть кто угодно. Прецедент возникает не там и не тогда.

Гоголь не занимается обличением пороков отдельных личностей, напротив: он показывает, что все эти ситуации (как реалистичные, так и абсурдные) возникают в результате социализации такого общества, где основные функции выполняются не людьми, а статусами.

Действительно важным для этого мира оказывается статус носа, собачки, Хлестакова, мертвых крестьян и т д. Это реальность, где обмен происходит не между людьми, а между статусами, в которых люди спрятаны, как в футляры. Если же выясняется, что внутри социальной роли нет актора, или актор не является человеком, прецедент не возникает. Прецедент возникает лишь тогда, когда фиктивен сам статус: Хлестаков оказался не ревизором, Поприщин оказался королем Испании, Чичиков оказался плутом (хотя в покупке мертвых душ плутовства столько же, сколько и в покупке кратеров на Луне) и т. д.

Основная проблема этой реальности в безусловном подчинении индивида или вещи тому статусу, который ей приписывается - как в древнем Египте.

«Социальная сатира», приписываемая Гоголю, вырастает из фантасмагории, когда по прочтении читатель находит весь этот «абсурд» в реальной жизни. «Обличение пороков» вырастает как конструкт из попытки читающего найти виновных, козлов отпущения: кто виноват?

Дело в том, что никто не виноват — так работает почти любое общество. Но у каждого есть своя специфика — российское общество времен Гоголя имеет вот такую.

Кем бы Гоголь ни являлся для нас, чего бы он ни хотел на этой земле, в этом обществе он неизбежно оказывается лишь статусом, оторванным от человека, который никому не дорог.

Гоголь умирает одиноким мужчиной 42-х лет, в то время как его статусы (писатель-классик, пророк-выскочка и т. д.) живут свои жизни, не связанные друг с другом.

Потому что это не принято: связывать личность и произведения, видеть их взаимодействия, связи. Не принято обращать внимания на недостатки гения, иначе какой он гений. А сам он может быть кем угодно. Его может и не быть: под статусом может прятаться чей-то нос, или, в лучшем случае, собачка.

Мне хотелось бы, чтобы, читая национальную классику, мы чаще задумывались, что она не вырастает из земли, что шедевры не вырастают на головах у гениев подобно цветкам и фруктам так же, как не вырастают книги с этими же шедеврами на полках библиотек и книжных.

Судьба Гоголя несчастна. Я боюсь такой судьбы. Эту судьбу не окупает посмертная слава с памятником.

Из писем можно понять, что Гоголю важно быть услышанным в том, что он считает (верно или неверно) своим призванием. И если мы любим и ценим его произведения, их значение, статус (классика, великая литература и т д), мы должны уметь связывать эти статусы с человеком, с его душой. Иначе мы — Чичиковы и Коробочки, торгующие мертвыми душами, пустыми статусами. Для статуса не важно, какие плоть и кровь его наполняют, есть ли там человек вообще. Имя Гоголя живет уже 200 с лишним лет, и нашими усилиями проживет еще дольше, но сам Гоголь умер, не закончив поэму своей жизни.

Он видел Вия, сходил с ума, обретал и терял веру в людей и Бога, любил Пушкина как друга, ценил общение с ним (не только стихи), имел много сумбурных мыслей сказать таким же людям, как ты и я, и был отвергнут, и презирал их в ответ, ходил надменно, сжигал свои чистовики, потому что они не вызывали восхищения, жил в Риме и верил в будущее России.

Ссылки по теме:

Гоголь и паспорт, 01.04.2016

Владислав Отрошенко рассказал, от чего умер Гоголь, 17.04.2015

Гоголь — составитель поэтической антологии  , 04.02.2015