Текст: Павел Басинский
1902 год. Австрия. Тироль... Русская студентка Сорбонны Лиза Дьяконова уходит одна гулять в горы и не возвращается. Только через месяц местный пастух находит ее тело на краю уступа водопада. Она была голая, одежда лежала рядом. В дорожном сундучке Дьяконовой обнаружат рукопись, озаглавленную «Дневник русской женщины». Дневник будет опубликован и вызовет шквал откликов. Василий Розанов назовет его лучшим произведением в отечественной литературе, написанным женщиной. Павел Басинский на материале «Дневника» и архива Дьяконовой построил свой «невымышленный роман» о судьбе одной из первых русских феминисток, пытавшейся что-то доказать миру...
Читайте также: Интервью Павла Басинского: почему после нескольких книг о маститых старцах он написал документальный роман о юной девушке
Павел Басинский. «Посмотрите на меня: Тайная история Лизы Дьяконовой»
Фрагмент книги и фото предоставлены автором с согласия «Редакции Елены Шубиной» издательства АСТ.
Почему она была голой?
В августе 2004 года я бродил по центру столицы и зашел в книжный магазин «Москва» на Тверской. На стенде, где выложены мемуары и биографии, я увидел книгу: Елизавета Дьяконова. Дневник русской женщины. — М.: Захаров, 2004.
Меня привлекла фотография на обложке. В этой девушке было что-то от Мадонны и кающейся грешницы. Рассыпанные по плечам длинные волосы вызывали в памяти стихиры византийской монахини Кассии о блуднице, которые исполняются в православных церквях в Великий пост: «Отпусти мои грехи, как я распустила свои волосы».
Но замечательнее всего был взгляд этой девушки. Когда мы говорим «декаданс», то обычно понимаем под этим нечто изящное, утонченное. А декаданс — это упадок, болезнь. У Елизаветы Дьяконовой был больной взгляд. Очень тяжелый. И непреклонный. Было понятно, что эта девушка во всем пойдет до конца... Глядя на это фото, я сказал себе: «Вот портрет русского декадентства».
Книгу я прочитал быстро, как говорят в таких случаях, запоем и потом
перечитывал много раз, и в сокращенном «захаровском» варианте, и в полном издании В. М. Саблина 1912 года, которое сделал брат Елизаветы Александр Дьяконов, писатель и актер со сценическим псевдонимом Ставрогин. Я не понимал, что со мной происходит, но в течение 12 лет я постоянно возвращался к этому дневнику. Это стало какой-то манией, болезнью. Тогда я стал рассказывать историю жизни Дьяконовой знакомым. И убедился, что в сухом пересказе содержимое дневника им представляется не слишком интересным, в то время как мне оно казалось захватывающим, почти детективным!
Елизавета Александровна Дьяконова родилась 15 августа 1874 года в Нéрехте Костромской губернии в небогатой купеческой семье. Лиза была старшей. После появления пятого ребенка семья лишилась отца. Вдова, мать семейства, вынуждена была продать дело покойного мужа и переехать в Ярославль к своим родственникам. Лиза училась при Сиротском доме в одной из лучших в Ярославле женских гимназий. Кроме того, ее обучали гувернантки и домашние учителя, благодаря чему она прекрасно знала французский язык и познакомилась с литературой, скажем так, не вполне отвечающей ее возрасту и нравам провинциального купечества. Мечтая о продолжении образования, Елизавета вопреки воле матери поступила на высшие женские Бестужевские курсы в Санкт-Петербурге, закончила их и отправилась в Париж. Два года она проучилась на юридическом факультете Сорбонны. В это время она безнадежно влюбилась в своего психиатра, который лечил ее от мучивших головных болей и быстрой утомляемости. Это было то ли результатом ее чрезмерного умственного и нервного напряжения, то ли последствием «греховной болезни», возможно, наследственного сифилиса, доставшегося ей от покойного отца. Однако, несмотря на постоянные недомогания, девушка строила большие планы на будущее. Она хотела стать писательницей и активисткой женского движения, которое уже зародилось в России по примеру Англии и Франции. Но судьба сыграла с ней злую шутку. Летом 1902 года, в возрасте 27 лет, Дьяконова поехала на каникулы в Россию, собираясь в «милой Нерехте», в тишине, подготовиться к экзаменам за второй курс. По дороге она завернула в Тироль, где в это время отдыхали ее родная тетка Евпраксия Оловянишникова, богатая вдова знаменитого ярославского купца, ее дочь и муж дочери, еще не известный поэт Юргис Балтрушайтис. Здесь, в австрийском Тироле, в окрестностях неописуемой красоты озера Ахензее, случилось несчастье. Лиза одна пошла в горы в ненастную погоду и не вернулась. Ее безуспешно искали целый месяц, уже понимая, что найдут мертвое тело, но и его не могли найти и терялись в догадках. Наконец, тело девушки обнаружил случайный пастух на уступе водопада, причем рядом с гостиницей, из которой Дьяконова ушла в горы.
И здесь — внимание! Тело было совершенно голым, а одежда лежала невдалеке аккуратно связанным узлом. Это последнее обстоятельство всех поразило даже больше, чем само исчезновение Елизаветы и ее гибель.
Чего не случается в горах с неопытными людьми... Возможно, это был несчастный случай. Может быть, она покончила с собой из-за неразделенной любви или своей болезни. Но почему она была голой? Предположить, что она решила искупаться, нельзя. По достоверным данным, в горах в это время выпал снег, и температура была не выше +1º.
И вот, передавая знакомым историю Дьяконовой, я обратил внимание на то, что рассказывать ее необходимо с конца. И даже не с момента гибели девушки в горах, а со случайного нахождения ее тела. Но это, как вы понимаете, не отражено в дневнике, который был обретен после ее смерти и впервые опубликован братом в 1904 году в журнале «Всемирный вестник». Если между дневником и гибелью есть какая-то связь (в конце дневника Дьяконова обещает покончить с собой), то загадочные обстоятельства нахождения ее тела уж никак не связаны с дневником. Между тем именно они волнуют больше всего. Картина голой мертвой девушки на краю горного водопада вызывает гораздо больше вопросов, нежели любые подробности ее жизни, отраженные в дневнике.
«Почему она была голой?» — этот вопрос задавали мне все. Никто не спрашивал: почему Дьяконова так рвалась на Бестужевские курсы? Почему ее мать была против этого? Зачем поехала учиться в Париж? Как ее угораздило влюбиться в своего психиатра? Зачем пошла в горы одна? Не покончила ли с собой?
Почему она была голой?!
Дело в том, что все происходившее с ней до этого момента не просто объяснимо, но и в известной степени типично. Ничего удивительного, что провинциальная русская девушка конца XIX столетия мечтала об образовании. И, разумеется, девушке было трудно. Ее не понимали родственники, потому что она была девушкой и, по их представлениям, прежде всего невестой. Да, она смогла «выломиться» из своей среды, как говорили тогда. И даже поступила в Парижский университет. Еще и на юриста, что было в то время большой смелости шагом, даже для Франции.
Влюбилась в лечащего психиатра — ну, это уж совсем не удивительно. Скорее было бы странно, если бы она в него не влюбилась. В 26 лет, не имея ни мужа, ни жениха. С проблемной психикой. Как ей было не влюбиться в того, кто внимательно выслушивал ее жалобы и все же как-то ей помогал?
Пошла в горы одна, в плохую погоду. Хотя родня отговаривала. И тут все понятно. Скорее было бы странно, если бы ее уговорили. Ее родная мать не смогла уговорить не ехать в Петербург. А тут какие-то горы. И чтобы она их послушалась?
Несчастный случай в горах — частое явление. Был туман, заблудилась, упала с обрыва, пусть и невысокого, сломала ноги, болевой шок, разрыв сердца, смерть...
Страдала от безответной любви, не выдержала и покончила с собой, прыгнула с обрыва...
Почему она была голой?!
Сегодня мне становится даже смешно, что я столько лет не решался признаться самому себе в простой вещи. Именно вот этот, последний, поступок Лизы Дьяконовой и был главным в ее жизни. Все остальное было, разумеется, важным, серьезным и очень значительным с точки зрения изучения данной эпохи и конкретно — судьбы этой сложной девушки. Так и писала о дневнике Лизы русская критика, когда он вышел и вызвал целый шквал статей. Но ни один из этих критиков, даже умнейший Василий Васильевич Розанов, не решился задать один убийственный вопрос. Что было бы, если бы Дьяконова не погибла в Тироле, благополучно доехала до России и попыталась сама опубликовать свой дневник?
Что, если бы «Дневник русской женщины» (как она сама еще робко и не окончательно называет парижскую часть своей рукописи) был принесен в редакцию «Всемирного вестника» не братом русской девушки, погибшей в горах Тироля и найденной совершенно голой на краю уступа водопада, а самой студенткой Сорбонны Елизаветой Дьяконовой? Да, возможно, его бы и опубликовали. Но заметили бы?
Но представим себе и другой вариант. Пусть бы она и погибла и даже покончила с собой. Это было частое явление в те годы, когда девушки кончали с собой не только из-за несчастной личной жизни, но и как бы в знак протеста против своего бесправия в обществе. После «Бедной Лизы» Карамзина и Катерины в «Грозе» Островского женская эмансипация в России проделала большой путь, в том числе в суицидальном плане. От времени до времени в газетах появлялись статьи о купеческих дочках, насильно выданных замуж и наложивших на себя руки сразу же после венца. Что нового сказала бы Лиза своим самоубийством?
Возможно, поэтому брат покойной, поначалу склонявшийся к версии самоубийства сестры, в предисловиях к отдельным изданиям дневника методично доказывал, что это был не суицид, а именно несчастный случай.
Да, если бы она покончила с собой, это была бы более чем странная история... Разделась, связала все вещи в узел и прыгнула ногами вниз с небольшой высоты...
Согласно полицейским протоколам и результатам вскрытия, на теле не было обнаружено никаких механических повреждений, кроме переломов ног в области голеностопа. Если Лиза не умерла немедленно от болевого шока, она должна была мучиться долго и ужасно! К счастью (если можно так говорить о смерти), она едва ли не умерла сразу, потому что в противном случае нечеловеческие вопли Лизы услышали бы из гостиницы.
Брат Дьяконовой приложил немало стараний, чтобы посмертная слава сестры не была связана ни с самоубийством, ни с сумасшествием. Для полного издания ее дневника он написал обширную статью «Смерть Е. А. Дьяконовой», где выдвинул свою версию события. Лиза, заблудившись в горах, решила вернуться обратно кратчайшим путем по руслу ручья, который, как она знала, приведет к гостинице. Но ручей в конце склона обрывался уступами водопадов. Желая проделать этот крутой путь, девушка разделась до нижнего белья, чтобы не путаться в длинных полах женского платья, а всю одежду связала в узел и несла с собой.
Согласно полицейскому протоколу, в узле был найден башмак Лизы с правой ноги («ботинка из черной кожи»). Вторая «ботинка» лежала в метре от узла и, скорее всего, выпала из него. Итак, по версии брата, Лиза спокойно разделась и разулась и босой и раздетой (полуодетой) отправилась в путь. Во-первых, она закоченела бы от холода, еще не связав свой узел. Во-вторых, по пути изранила бы ноги в кровь. Но можно предположить, как это и делает брат, что Лиза просто решила перейти ручей в одном месте в надежде, что на другой стороне тропа не будет такой крутой. И там собиралась одеться, обуться и продолжить спуск. В таком случае можно подивиться ее спокойствию и бережливости! Да, но почему ее нашли совершенно голой? Так сказано в полицейском протоколе: «совершенно голое тело».
Но я не буду оспаривать версию брата. В конце концов, у него больше прав именно так, а не иначе трактовать поведение сестры в исключительной ситуации. Возможно, было так, как он пишет. Возможно, были правы те, кто первыми увидели тело и решили, что она «на обратном пути хотела выкупаться в одном из водоемов, но в воде умерла от разрыва сердца». Возможно, правы и те, кто после вскрытия тела и обнаружения переломов решили, что она «прыгнула в ручей в возбужденном состоянии духа». То есть в припадке сумасшествия.
Это не имеет принципиального значения. Это вопросы, на которые мы никогда не найдем ответов. И это — не та история, распутать которую можно в детективном ключе. Однажды я понял, почему так долго и маниакально перечитывал дневник Елизаветы Дьяконовой. Разгадка последнего и самого загадочного поступка ее жизни спрятана в нем. И там же — ответ на главный вопрос...
ГЛАВА ИЗ КНИГИ
Взойти на эшафот
«Стояло холодное, серое утро. Парижане не шли, а бежали по улицам, подпрыгивая на ходу, чтобы согреться».
Лиза села в омнибус на бульваре Сен-Жермен, и дорога до Сальпетриер показалась ей «бесконечной». Но название клиники вызывало у нее приятные чувства. Она связывала его с именем Шарко и «обрадовалась, увидя его статую при входе в больницу». Статую Жана Мартена Шарко, дань памяти великому доктору «от учеников и друзей», и сегодня можно видеть у стены здания клиники Сальпетриер. Но Дьяконова то ли не заметила, то ли не обратила внимания на главный памятник перед входом — бронзовую статую Филиппа Пинеля, который был основателем клиники.
Дело в том, что у этого места была очень дурная слава. До 1795 года, когда сюда пришел работать 50-летний Филипп Пинель, это была не больница, а тюрьма — место для сбора всевозможного человеческого хлама, мешавшего приличным парижанам наслаждаться спокойной жизнью в столице.
День рождения Сальпетриер — 28 мая 1612 года (не так давно клиника отмечала свое 400-летие), когда 11-летний король Людовик XIII подписал эдикт о необходимости изолировать всех парижских нищих и бродяг. Идея, разумеется, принадлежала не ему, а королеве-матери Марии Медичи. Она решила покончить с так называемыми «Дворами чудес», нищенскими кварталами, ярко описанными Виктором Гюго в романе «Собор Парижской Богоматери». Всего в Париже их было 12, а общее число нищих доходило до 40 000. В Париже практически ежед¬невно происходили убийства, при этом городской полиции еще не было как таковой.
Мера была вынужденной, но исполнение ее пришлось отложить из-за Тридцатилетней войны. Только в середине XVII века «король-солнце» Людовик XIV подписал эдикт о создании на месте порохового склада богадельни для нищих, которых власти могли использовать на любых работах по своему усмотрению. Тогда же в Париже была создана полиция и появились шесть с половиной тысяч уличных фонарей. Позже в Сальпетриер открыли тюрьму для проституток. Именно она описана в романе аббата Прево «История кавалера де Гриё и Манон Леско» как пересыльная тюрьма для «королевских девочек» («des fille du Roi»), проституток и преступниц, которых принудительно переселяли на Новые Земли — в Канаду, на Антильские острова и дальше. Здесь же пытали и заклеймили каленым железом знаменитую авантюристку Жанну де Ламотт, фигурантку так называемого дела «об ожерелье королевы», известную читателям всего мира благодаря романам Александра Дюма «Три мушкетера» и «Ожерелье королевы», где она выведена под именем миледи Винтер.
Но, пожалуй, самые страшные страницы истории Сальпетриер были связаны с содержанием здесь душевнобольных людей. В основном — женщин, страдавших истерией. Их здесь просто держали на цепях. И только в 1795 году назначенный сюда врачом прогрессивный психиатр Филипп Пинель приказал снять с них оковы. Эта историческая сцена запечатлена как на самом памятнике Пинелю, так и на картине художника Тони Робер-Флёри, которая так и называется — «Доктор Филипп Пинель освобождает от оков психически больных в больнице Сальпетриер в 1795 году». Интересно, что на картине и на памятнике изображена именно освобожденная от цепей женщина. А на картине Флёри эта молодая парижанка с распущенными волосами и наискось опущенным взглядом жутковато напоминает фотоснимок Елизаветы Дьяконовой 1899 года.
Пинель одним из первых пришел к идее, что душевно больных нужно не держать на цепях, как собак, а лечить, как лечат всех больных. Результаты анатомических вскрытий показали ему, что в мозге этих людей нет никаких патологических изменений. Он впервые выдвинул теорию морального объяснения психических заболеваний, которые могут быть связаны с душевными травмами: утрата близкого человека, неудовлетворенность своей жизнью... Собственно, это и было началом психиатрии.
Лиза приехала сюда с надеждой. «Вот она, эта знаменитая больница... За высокой каменной стеной — точно город, выстроенный на особый лад: пять огромных серых каменных корпусов, между ними — тихие — пустынные улицы...
«— Где клиника доктора Raimond'a?
— Третий дом налево.
Это был маленький, чистенький одноэтажный домик с двумя дверями». Она вошла и... «остолбенела».
Большая, с низким потолком комната была переполнена студентами и студентками... В середине «возвышалась эстрада, а на ней, небрежно развалясь в кресле, сидел, очевидно, один из медицинских богов, окруженный своими жрецами-ассистентами. Перед ним стоял стул, на нем сидела женщина в трауре и горько плакала; рядом с ней стоял мужчина средних лет — очевидно, ее супруг...
— Ну, всегда слезы, всегда черные мысли? — презрительно-свысока ронял слова профессор, не глядя на больную.
Несчастная женщина молчала, опустив голову и тихо всхлипывая.
— С самой смерти сына все так, — ответил за нее муж...
— Ну?!
Еще вопрос, еще ответ мужа, и опять снисходительное “ну?”.
Ее свели с эстрады по лесенке; профессор написал рецепт и протянул его мужу. По их уходе он стал объяснять студентам болезнь, симптомы и следствия».
После женщины на эстраду поднялся бледный, худенький мальчик в сопровождении родителей из рабочих... Он робел и растерянно озирался кругом.
«— Ну, и что мы видим? — снова раздался снисходительно-повелительный голос знаменитости, которая даже не шевельнулась при появлении больного».
Лиза пришла в ужас! «Так неужели же и мне надо взойти на эстраду, вынести весь этот допрос перед сотнями любопытных глаз, мне — и без того измученной жизнью — перенести еще все это унижение своей личности, служить материалом для науки, да еще с которым обращаются так презрительно?! Эстрада показалась мне эшафотом, профессор — палачом...»
Но и для этого осмотра еще нужно было ждать своей очереди в приемной, а когда она туда вошла, номерки кончились. Она поинтересовалась: сколько стоит прием профессора у него на дому? От 40 до 50 франков. Это очень дорого!
Она вышла из клиники совсем с другим настроением. «Я опять была на дворе, среди этих громадных серых каменных зданий... Отчаяние, холодное, безграничное отчаяние охватило душу... Да ведь тут душа живого человека, все горе, все несчастье — служит материалом, вещью, с которой не церемонятся...»
Но где взять 40 франков?
Как в тумане, не сознавая ясно, что происходит кругом, она возвращалась домой. На нее наезжали извозчики, звонила под самым ухом конка. Она ничего не замечала.
