Прорыв Боброва

Текст и фото: журнал «Родина»

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Так вышло, что книгу Евгения Евтушенко "Моя футболиада" ему по мере сил помогали издать - снабжая поэта фотографиями, вырезками из старых газет, контактными номерами - нынешние сотрудники журнала "Родина". Мы помним его неожиданное признание: "Я учился прорыву свободного русского слова не у профессоров - у великого Севы Боброва. Это чистая правда, что моими учителями в поэзии были не только наши классики, но и замечательные мастера мяча, которых я имел счастье видеть".

Он любил футбол, по которому мы так соскучились. Честный, искренний, беззаветный. Потому в канун московского чемпионата мира - эх, как болел бы на нем Евгений Александрович! - мы решили опубликовать подборку стихов из "Моей футболиады".

Шаляпин русского футбола

Вихрастый, с носом чуть картошкой -

ему в деревне бы с гармошкой,

а он - в футбол, а он - в хоккей.

Когда с обманным поворотом

он шел к динамовским воротам,

аж перекусывал с проглотом

свою "казбечину" Михей.

Кто - гений дриблинга, кто - финта,

А он вонзался, словно финка,

насквозь защиту пропоров.

И он останется счастливо

разбойным гением прорыва,

бессмертный Всеволод Бобров!

Насквозь - вот был закон Боброва.

Пыхтели тренеры багрово,

Но был Бобер необъясним.

А с тем, кто бьет всегда опасно,

быть рядом должен гений паса -

так был Федотов рядом с ним.

Он знал одно, вихрастый Севка,

что без мяча прокиснет сетка.

Не опускаясь до возни,

в безномерной футболке вольной

играл в футбол не протокольный -

в футбол воистину футбольный,

где забивают, черт возьми!

В его ударах с ходу, с лета

от русской песни было что-то.

Защита, мокрая от пота,

вцеплялась в майку и трусы,

но уходил он от любого,

Шаляпин русского футбола,

Гагарин шайбы на Руси!

И трепетал голкипер "Челси".

Ронял искусственную челюсть

надменный лорд с тоской в лице.

Опять ломали и хватали,

но со штырей на льду слетали,

трясясь, ворота ЛТЦ.

Держали зло, держали цепко.

Таланта высшая оценка,

когда рубают по ногам,

но и для гения несладок

почет подножек и накладок,

цветы с пинками пополам.

И кто-то с радостью тупою

уже вопил: "Боброва с поля!"

Попробуй сам не изменись,

когда заботятся так бодро,

что обработаны все ребра

и вновь то связки, то мениск.

Грубят бездарность, трусость, зависть,

а гений все же ускользает,

идя вперед, на штурм ворот.

Что ж, грубиян сыграл и канет,

а гений и тогда играет,

когда играть перестает.

И снова вверх взлетают шапки,

следя полет мяча и шайбы,

как бы полет иных миров,

и вечно - русский, самородный,

на поле памяти народной

играет Всеволод Бобров!

Эдуард Стрельцов

Ходивший на Боброва с батею

один из дерзких огольцов,

послебобровскую апатию

взорвал мальчишкою Стрельцов.

Что слава? Баба-надоедиха.

Была, как гения печать,

Боброва этика у Эдика -

на грубости не отвечать.

Изобретатель паса пяточного,

Стрельцов был часто обвинён

в том, что себя опять выпячивает,

и в том, что медленен, как слон.

Но мяч касался заколдованный

божественно ленивых ног,

и пробуждался в нём оплёванный

болельщиков российский бог.

И, затаив дыханье, нация

глазела, словно в сладком сне,

какая прорезалась грация

в центростремительном слоне.

В Стрельцове было предзидановское,

но гас он всё невеселей,

затасканный, перезатасканный

компашкой спаивателей.

Позор вам всем, льстецы и спаиватели.

Хотя вам люб футбол, и стих,

вы знаменитостей присваиватели,

влюблённые убийцы их.

Я по мячу с ним стукал в Дрокии -

молдавском чудном городке,

а он не ввязывался в драки и

со всеми был накоротке.

Большой и добрый, в чём-то слабенький,

он счастлив был не до конца.

Тень жгущей проволоки лагерной

всплывала изнутри лица.

Но было нечто в нём бесспорное -

талант без края и конца.

Его - и лагерником - в сборную

во сне включали все сердца.

Его любили, как Есенина,

и в нам неведомый футбол

он, как Есенин, так безвременно

своё доигрывать ушёл.

«Люблю футбольную дворовость! О, сколько в этом есть красы... »/Фото: В. Кругликов. РИА Новости

Дворовый футбол

Футбол дворовый, не ковровый,

со штангами из ржавых труб,

мне корешами был дарован,

и не был жлобским, не был груб.

Футбол был выше пионерства,

сорвиголовством хоть куда.

В нем не было легионерства,

а легион мальчишек - да!

Чья музыка в задорных зовах

заманивала все звончей?

Да это музыка кирзовых,

в заплатках, в трещинах, мячей!

Вся пацанва тогда болела

за Бабича и за Борэля*,

за Хомича и за Бобра.

Мы, чтоб добыть себе билеты,

всю ночь стояли до утра.

Плющиха, Разгуляй, Бутырка -

какая там была притирка! -

ребро к ребру, плечо к плечу,

но слаще все-таки протырка -

во мне все это не притихло -

туда протыриться хочу!

И под удар, симфоний стоящ,

был вдохновенен до седин,

отбив ладони, Шостакович -

болельщик наш номер один.

Люблю футбольную дворовость!

О, сколько в этом есть красы,

когда стрельцовость и бобровость

мне снятся в форвардах Руси.

Порой расстроишься, однако

надежда снова проблеснет.

Давно ли матч-шедевр в Монако

нас вновь объединил в народ?

А за бобровской той породой

по кромке шел и мой глагол,

и в несвободе был свободой

дворовых гениев футбол.

*Борэль - кличка футболиста и хоккеиста ЦДКА, а затем ВВС Александра Виноградова.

Футбол и победа

На станции Зима во время оно

мы собирали в поле колоски,-

не голенькие, словно волоски,

а лишь отяжеленные ядрено.

Там не садились на жнивье вороны -

в холщовых своих сумках изнуренно

до зернышка все дети волокли.

Тысячекратно кланялись мы полю,

чтобы на фронте в пламени, в дыму

солдаты наши ели хлеба вволю -

вот почему себе я не позволю

вновь кланяться на свете никому.

Вернулся я в Москву в чужой шинели,

заштопав еле дырки от шрапнели,

и посвящал стихи вожатой Нелли,

а во дворах мячи уже звенели,

и понял я, как бьет Москва с носка,

но это проходило все бесследно.

Мы жили восхитительно, хоть бедно -

салюты ввысь взметались

предпобедно,

и прорывались в Пруссию войска.

Футбол стал первым признаком

победы,

и с детства были мы футболоведы,

готовые стоять у касс всю ночь.

Кумиры наши после игр по-свойски

мячи носили за собой в "авоське",

и нашим счастьем было им помочь.

Я собираньем колосков испытан.

Я русским полем и войной воспитан.

Жнивьем не зря я ноги исколол.

Но, как во мне война неизгладима,

трава полей футбольных мне родима,

и пара слов с тех пор неразделима

в моей душе: "победа" и "футбол".

https://godliteratury.ru/slayder/top-10-knig-o-futbole.html

Оригинал статьи:

Журнал «Родина» - 1 июня 2018