Далекий, но сердцу родной. Петр Вяземский. 23 июля

Текст: Дмитрий Шеваров

Друзьям

• Я пью за здоровье не многих,
• Не многих, но верных друзей,
• Друзей неуклончиво строгих
• В соблазнах изменчивых дней.
• Я пью за здоровье далеких,
• Далеких, но милых друзей,
• Друзей, как и я, одиноких
• Средь чуждых сердцам их людей.
• В мой кубок с вином льются слезы,
• Но сладок и чист их поток;
• Так, с алыми - черные розы
• Вплелись в мой застольный венок.
• Мой кубок за здравье не многих,
• Не многих, но верных друзей,
• Друзей неуклончиво строгих
• В соблазнах изменчивых дней;
• За здравье и ближних далеких,
• Далеких, но сердцу родных,
• И в память друзей одиноких,
• Почивших в могилах немых.
• Петр Вяземский, 1862

В молодости князь Вяземский бравировал своим атеизмом, а в конце жизни написал: "Безбожие опустошает небо и будущую жизнь..." 

Бывая в Екатеринбурге, всегда стараюсь зайти в отдел редкой книги родного университета. На этот раз я искал прозу Вяземского, которая после 1917 года издавалась лишь фрагментарно, с купюрами. В каталоге нашелся седьмой том из собрания 1882 года - как раз то, что мне надо.

И вот хрупкая девушка в больших очках выносит тяжелый том Вяземского. Вместе с книгой она подает мне... нож. Он необычный - с узкой ручкой и широкий, закругленный на конце, каким бывает ножик для сливочного масла. Девушка объясняет: "Будете страницы разрезать, ведь до вас эту книгу никто не спрашивал..." Оказалось, я - первый читатель этого тома Вяземского за 135 лет.

На одной из страниц встречаю штамп: "Екатеринбургская мужская гимназия N 1". Значит, и там книгу никто не спрашивал, никому не интересно было узнать, как в 1812 году близорукий Вяземский, только вышедший из гимназического возраста, отправился на войну.

Было бы Вяземскому обидно узнать об этом - о том, что молодые люди не читают его книг? Огорчился бы он или удивился?.. Во всяком случае не удивился бы. Смолоду он был человеком без иллюзий.

Нож летал от нижнего края страницы к верхнему, разрезая тугую и нежную плоть старинной бумаги. Вдруг рука моя замерла, будто меня кто-то окликнул. На только открывшейся мне странице были вот эти строки: "Любовь объемлет и то, что есть, и то, что было, а бессмертным предчувствием и то, что будет..."

Эти строки можно было бы ожидать от Пушкина, но Вяземский?

Петр Андреевич создал себе такую прочную репутацию мизантропа, скептика и язвительного умника, что и двести лет спустя мы остаемся в ее плену.

С юности он был закрыт не только от людей, но, кажется, и от самого себя. Не потому ли он так отдавался страстям, что всякое углубление в себя страшило его? Вяземский мог обидеть человека и тут же совершить щедрое благодеяние.

Много огорчений доставлял он своим старшим друзьям Жуковскому и Батюшкову, которые видели в Вяземском великое дарование и не понимали, как можно растрачивать Божий дар на "площадные шутки". А сколько раз Батюшков пытался ласковым вразумлением умерить юношеское богоборчество Вяземского: "Ты бранишь Библию... и зачем?.."

Кажется, что свою молодость Вяземский отдал рискованной игре, в которой он азартно смешивал добро и зло.

А как же участие 20-летнего поручика Вяземского в Бородинской битве - разве то была игра? Под ним одну лошадь убило, другую ранило, но близорукий князь не потерял самообладания. Он вытащил с поля боя раненого генерала Алексея Бахметева и тем самым спас ему жизнь.

Но вот война минует, и Вяземский иронизирует над Жуковским, написавшим "Певца во стане русских воинов", высмеивает его романтическую душу.

Пройдет полвека, уйдет в вечность Василий Андреевич, и Петр Андреевич вдруг почувствует, что именно он, Жуковский, был для него одним из самых близких и родных людей на свете.

Узнав о том, что в Белеве, на Ершовской улице, сохранился ветхий дом, в котором некогда жил Василий Андреевич, 80-летний Вяземский обращается в министерство просвещения с предложением выкупить здание у владельцев и устроить в нем народное училище в память Жуковского. Старый и больной поэт, давно уже небогатый, собирает средства на приобретение и ремонт дома. Осенью 1872 года в Белеве открылось народное училище имени В. А. Жуковского.

В старости, пережив неисчислимые скорби (из семи детей шесть умерли в детстве или отрочестве), Петр Андреевич Вяземский явил редкое мужество: говорить о своей жизни с покаянием и болью.

• Я жизни таинства и смысла не постиг;
• Я не сумел нести святых ее вериг,
• И крест, ниспосланный мне свыше
• мудрой волей -
• Как воину хоругвь дается в ратном поле, -
• Безумно и грешно, чтобы вольней идти,
• Снимая с слабых плеч, бросал я на пути.
• Но догонял меня крест с ношею суровой...

Оригинал статьи: «Российская газета»