«…И стеклянная хмарь Бухары»

Текст: Валентин Баюканский

Фото: ru.wikipedia.org

Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с издательским домом «Липецкая газета» (Липецк)

С поэзией Сергея Есенина я впервые познакомился, когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать. Тогда всей глубины и пророческих озарений поэта я, естественно, не понимал, но обратил внимание на мелодичность и образность есенинских стихов, напоминающих восточную поэзию. Когда же прочитал «Персидские мотивы», то почувствовал какую-то щемящую русскую тоску, сквозившую сквозь загадочную вязь восточных символов, как говорил Есенин, «через орнамент в слове».

• Шаганэ ты моя, Шаганэ!
• Потому, что я с севера, что ли,
• Я хочу рассказать тебе поле,
• Про волнистую рожь при луне.
• Шаганэ ты моя, Шаганэ.
• 
  
• Потому, что я с севера, что ли,
• Что луна там огромней в сто раз,
• Как бы ни был красив Шираз,
• Он не лучше рязанских раздолий.
• Потому, что я с севера, что ли.

На самом деле Сергей Есенин никогда не был в Персии, но его кратковременная поездка в Туркестан (с мая по июнь 1921 года) и позже в Азербайджан (с сентября 1924-го по сентябрь 1925 года) помогли поэту впитать особый восточный колорит, обобщить, переосмыслить увиденное и создать свою, сказочную Персию, которая стала реальной для миллионов читателей.

Партийный руководитель Азербайджана Пётр Чагин в своих воспоминаниях о посещении Есениным Баку написал:

«...После этого поехали на дачу в Мардакянах, под Баку, где Есенин в присутствии Сергея Мироновича Кирова неповторимо задушевно читал новые стихи из цикла «Персидские мотивы».

Киров, человек большого эстетического вкуса, в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной: «Почему ты до сих пор не создал Есенину иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, какие его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай! Чего не хватит - довообразит. Он же поэт, да какой!»

Есенин не только «довообразил», но и смог приблизиться к глубинам восточного миропонимания. Философским созерцанием Востока («стеклянная хмарь Бухары», «Золотая дремотная Азия опочила на куполах…»), попыткой прикосновения к загадочному учению суфиев, восхищением красотой восточных красавиц проникнуты его «Персидские мотивы».

Что же помогло Сергею Есенину разглядеть в неизвестных краях то, что сокрыто от посторонних?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно узнать в первую очередь, какой же Восток увидел великий русский поэт.

Вот как описывает пребывание Есенина в Ташкенте его друг поэт Валентин Вольпин:

«…Есенина манил не “Ташкент - город хлебный”, а Ташкент - столица Туркестана. Поездку Есенина в Туркестан следует рассматривать как путешествие на Восток, куда его очень давно, по его словам, тянуло.

Приехал Есенин в Ташкент в начале мая, когда весна уже начала переходить в лето. Приехал радостный, взволнованный, жадно на всё глядел, как бы впитывая в себя пышную туркестанскую природу, необычайно синее небо и весь тот необычный для европейца вид туземного города с его узкими улочками и безглазыми домами, с пестрой толпой и пряными запахами.

Он приехал в праздник уразы, когда мусульмане до заката солнца постятся, изнемогая от голода и жары, а с сумерек, когда солнце уйдет за горы, нагромождают на стойках под навесами у лавок целые горы угощений для себя и для гостей. Цветы в это время одуряюще пахнут, а туземные оркестры, в которых преобладают трубы и барабаны, неистово гремят.

В узких запутанных закоулках тысячи людей в пестрых, слепящих, ярких тонов халатах разгуливают, толкаются и объедаются жирным пловом, сочным шашлыком, запивая зеленым ароматным кок-чаем из низеньких пиал, переходящих от одного к другому.

Чайханы, убранные пестрыми коврами и сюзане, залиты светом керосиновых ламп, а улочки, словно вынырнувшие из столетий, ибо такими они были века назад, освещены тысячесвечными электрическими лампионами, свет которых как бы усиливает пышность этого незабываемого зрелища. Толпа разношерстная: здесь и местные узбеки, и приезжие таджики, и чарджуйские туркмены в страшных высоких шапках, и преклонных лет муллы в белоснежных чалмах, и смуглые юноши в золотых тюбетейках, и приезжие из «русского города», и разносчики с мороженым, мишалдой (взбитые белки и сахарный сироп. - Прим. ред) и прохладительными напитками. Всё это неумолчно шевелится, толкается, течет, теряя основные цвета и вновь находя их, чтобы через секунду снова расколоться на тысячу оттенков.

И в такую обстановку попал Есенин - молодой рязанец, попал из голодной Москвы. Он сначала теряется, а затем начинает во всё вглядываться, чтобы запомнить».

Тот же Вольпин вспоминает: «…Я помню, мы пришли в старый город небольшой компанией, долго толкались в толпе, а затем уселись на верхней террасе какого-то ош-хане. Вровень с нами раскинулась пышная шапка высокого карагача - дерева, которое Есенин видел впервые. Сверху зрелище было еще ослепительнее, и мы долго не могли заставить Есенина приступить к еде…»

Неудивительно, что чуткая ко всему прекрасному душа поэта буквально затрепетала от свежести южных красок и неведомых ароматов. Подобно своему собрату по перу Николаю Клюеву, который восторженно восклицал: «Я был на Кавказе и положительно ошалел от Востока. По-моему, это красота неизреченная», Сергей Есенин был тоже очарован Туркестаном. Поэт, часто искавший вдохновение в спиртном, обнаружил неведомый для себя мир, который помогает мыслить философскими категориями без помощи алкоголя.

Снова обратимся к воспоминания Вольпина: «…Чаще всего ехали на Шейхантаур - там была отличная чайхана недалеко от мечети и мавзолея Ширдор, - вспоминал художник Ф. В. Лихолетов. - Усаживались на помосте - Есенину никак не удавалось сесть по-восточному, скрестив ноги, и он спускал их вниз, по-мальчишески болтая блестящими, всегда свежевычищенными коричневыми туфлями, которые он протирал тряпочкой, он был, что называется, франтом. Несмотря на жару, он почти всегда был в костюме и галстуке, а сорочек у него с собой было - не счесть. Стирала и гладила их какая-либо из поклонниц поэта, которые в нашей компании нередко бывали. Иногда это делала мать Ширяевца, Мария Ермолаевна, но ее Есенин не хотел затруднять, стеснялся. Что меня поразило - пил Есенин в Ташкенте мало. Разговоров о его разгулах московских я наслышался, а когда встретились, счел все это враньем. Сергей Александрович вел себя очень сдержанно и спокойно, утром к вину не прикасался, а вечерами у Ширяевца или даже в «Регине» (ресторан. - Прим. ред.) никогда границ не переходил…»

• Улеглась моя былая рана -
• Пьяный бред не гложет сердце мне.
• Синими цветами Тегерана
• Я лечу их нынче в чайхане.

По воспоминаниям друзей, Есенин любил посидеть с пиалой чая в чайханах Шейхантаура и Урды, с большим интересом слушал узбекские стихи, музыку и песни. Интерес его к культуре и обычаям Туркестана был не показным и поверхностным, а настоящим и глубоким. Где бы он ни находился, всегда старался осмыслить происходящее и понять истоки и суть восточной жизни.

Об этом красноречиво говорит в своих воспоминаниях Елена Макеева, ташкентская знакомая поэта, описавшая встречу Есенина с местным любителем восточной поэзии, у которого они были в гостях:

«…Есенина ему представили как большого “русского хафиза” (человек, знающий Коран наизусть. Таджикский или узбекский певец, исполняющий традиционную музыку. - Прим. ред). На супе (топчан или лежак из глины. - Прим. ред.) у арыка, текущего рядом с его красивым двухэтажным домом, мы сидели довольно долго, ели сладости, а потом плов. Затем Алимбай начал нараспев читать стихи, по-моему, не только по-узбекски, но и, видимо, на фарси (говорю об этом потому, что узбекский я немного понимала). Есенин как бы в ответ прочел что-то свое, тоже очень напевное и музыкальное. Алимбай и его гости одобрительно кивали головами, цокали языками, но мне трудно было понять, действительно ли нравятся им стихи Есенина, или это обычная дань восточной вежливости и гостеприимству. Но что я ясно ощущала - это то, что сам Есенин слушал стихи поэтов Востока очень внимательно и напряженно, он весь подался вперед и вслушивался в чужую гортанную речь, силясь словно воспринять ее внутренний ритм, смысл, музыку. Он расслабил галстук, распустил ворот сорочки, пот стекал по его лицу (было жарко, и мы выпили много чая), но он как будто не замечал этого, слушал, ничего не комментировал и не хвалил, был задумчив и молчалив. Казалось, он сопоставляет услышанное с чем-то, и в нем идет невидимая работа: но, может быть, это только представилось мне?»

Хотя Сергей Есенин находился в Ташкенте всего несколько недель, он сумел открыть для себя много нового и даже перенять некоторые привычки местных жителей.

Мать поэта Александра Ширяевца, Мария Ермолаевна, старалась каждый раз приготовить к обеду или к ужину какое-нибудь новое блюдо, в том числе предлагала и узбекские национальные кушанья. Маргарита Петровна Костёлова (невеста Ширяевца. - Прим. ред.) вспоминала, как ей Сергей Есенин жаловался, что его в Ташкенте приучили есть помногу, чего за ним никогда не водилось, а постоянное ощущение сытости даже как-то мешает ему. Он особенно пристрастился к зеленому узбекскому чаю, который Мария Ермолаевна заваривала по-особенному вкусно, смешивая различные сорта.

Кратковременное пребывание Есенина в Ташкенте стало важной вехой его творческой биографии. Здесь он вчерне закончил свою драматическую поэму «Пугачёв», которую и прочитал местным жителям. Посещение Туркестана вызвало к жизни и книгу стихов «Персидские мотивы».

Он выступал с чтением своих стихов и на вечерах «Студии искусств» в Туркестанской публичной библиотеке, и в клубе Красной Армии, и перед показом фильмов в кинотеатрах «Туран» и «Зимняя Хива». Популярность «русского гостя» в Ташкенте была огромной: почитатели несколько раз устроили поэту овацию. Есенина окружали поэты, с которыми его познакомил Александр Ширяевец, и представители других творческих профессий и местной интеллигенции. Товарищеские отношения установились у Есенина с ташкентским художником Александром Волковым. Поэт неоднократно бывал у него на квартире по улице Садовой. Это было по пути от вокзала, где жил Есенин к дому Ширяевца - во время пребывания в Ташкенте Сергей жил в служебном вагоне, стоявшем на дальних путях Ташкентского железнодорожного вокзала. Проживание в гостинице его не привлекало.

Волков выделялся своим темпераментом, авторитетностью высказываний и суждений. Он много рассказывал Сергею Есенину о Ташкенте и Средней Азии, так как любил путешествовать и пешком обошел весь Туркестан.

В городе Волков слыл чудаком. Рассказывали, как на спор он обошел вокруг Ташкента без копейки, хотя во время своего «путешествия» ему приходилось ночевать и в чайхане, и под открытым небом, и в незнакомом доме. В свою очередь, художник считал странным самого Есенина. Видимо, непохожесть на обычных людей и привлекала их друг к другу. «Да, что-то было в нем странное, - вспоминал А. Волков. - В 1921 году приехал в Ташкент неожиданно… Я тогда писал картину «Свидание». Углы глаз и дуги бровей, круг солнца… Есенину нравилось. Он всегда неожиданно уходил и неожиданно возвращался… Что-то в нем было такое! «Суровые, грозные годы! Да разве всего описать?» Как мне дорога эта неправильность - «да разве всего описать». Вернее сказать: мне нравится истинность этой строки. Не знаю, почему он тогда приехал в Ташкент. Впрочем, тогда многие сюда приезжали. Но он чувствовал, что здесь что-то важное должно совершиться для России. Настоящие поэты не выбирают случайных дорог…»

Волков был не только талантливым художником, но и неплохим поэтом. Он всегда чувствовал хорошую поэзию и восторгался удачными литературными образами Есенина.

Художник вспоминал: «В Ташкенте на всё была мода… на танец шимми, на Джимми, остроносые ботинки. В кинотеатре «Хива» шёл фильм «Кабинет профессора Калигари» с Конрадом Вейтдом в главной роли. Есенин в кино не пошел. Сказал: «Надоело». Пробовали его затащить в концерт, где заезжая певица пела «Шумит ночной Марсель». Но он и оттуда удрал - по ногам со скандалом. «Пустите, - говорит, - меня, не за тем я сюда приехал». Вышел на улицу, а там верблюд стоит, склонил к нему свою голову. Есенин обнял его за шею и говорит: «Милый, унеси ты меня отсюда, как Меджнуна…» Пришел ко мне, сел на пол в комнате возле окна и стал читать стихи «Всё познать, ничего не взять пришел в этот мир поэт». Потом он написал о Бухаре, которую никогда не видел: «И стеклянная хмарь Бухары». Хоть всю жизнь проживи в Туркестане, лучше не скажешь. Эта хмарь, знаете, что? Зной, смешанный с пылью веков, зной, оплавляющий камни бухарских куполов, их голубые изразцы. И откуда он это знал? Ведь он никогда не видел Бухары. Где же начинается Восток? И еще это, помните: «Я люблю этот город вязевый». Как там сказано? «Золотая дремотная Азия опочила на куполах…»

Находясь в Ташкенте, Сергей Есенин неоднократно выказывал желание посетить древний Самарканд, чтобы познакомиться с «истинным Востоком». Знакомый Есенина, Гавриил Михайлов, попросил персидского консула Ахмедова, резиденция которого находилась как раз в этом городе, приютить там на несколько дней российского поэта. Консул согласился, и вместе с Есениным в Самарканд поехала сопровождающей Елена Михайлова, которая оставила о поездке свои воспоминания. По ее мнению, Есенин очень хотел «осмотреть старинные архитектурные ансамбли, ступить на древнюю землю Согдианы, познавшей многих завоевателей и властителей, ушедших в небытие, но сохранявшей одну лишь власть - нетленную и вечную власть красоты».

Для осмотра Самарканда консул выделил автомобиль, поездка на котором позволила Есенину увидеть многие исторические памятники города. Ахмедов также прикрепил к гостям переводчика, который по ходу экскурсии давал пояснения.

Самарканд надолго запомнился Есенину. Это в разные годы отмечали его друзья.

«Несколько дней тому назад я видел Есенина, ты его знаешь, - писал художник К. Петров-Водкин в 1921 году своей жене. - Он вернулся в полном восторге от Самарканда и очень посвежел».

В июле 1924-го корреспондент «Туркестанской правды» писал: «Находясь по пути в Харбин по приглашению тов. Карахана, Айседора Дункан решила поехать в Самарканд, а на обратном пути остановилась в Ташкенте. А. Дункан восхищена городами-садами Туркестана и колоритностью местных костюмов. «Уже давно, - рассказывала артистка, - путешествуя по странам с поэтом Сергеем Есениным, слышала о красоте Туркестана. Указывая Есенину на величественные пейзажи Италии и других мест, я всегда наталкивалась на неизменный ответ: «А всё же это не Самарканд».

В Самарканде Есенин пробыл три дня и вернулся обратно в Ташкент, после чего поехал в Бухару и Полторацк (ныне Ашхабад), чтобы оттуда навсегда покинуть полюбившийся край.

• Мне пора обратно ехать в Русь.
• Персия! Тебя ли покидаю?
• Навсегда ль с тобою расстаюсь
• Из любви к родимому мне краю?
• Мне пора обратно ехать в Русь.
• 
  
• До свиданья, пери, до свиданья,
• Пусть не смог я двери отпереть,
• Ты дала красивое страданье,
• Про тебя на родине мне петь.
• До свиданья, пери, до свиданья.

В воспоминаниях художника Ф. В. Лихолетова можно прочитать об оценке Есениным своей поездки в Туркестан: «Мне показалось, что Есенину очень понравилось в Туркестане. Иногда он говорил о той свободе от мелочных дел и ненужных затей, которую испытывал здесь, о счастье жить, как хочется, рядом с милыми и добрыми людьми, под этим вечно голубым, жарким небом, среди зеленых садов и журчащих арыков (он называл их ручьями). Но когда я однажды спросил его, мог бы он написать о Востоке, о туркестанской природе, которая вдохновляет нас, русских художников, он отрицательно закачал головой и сказал, что не представляет себе этого, что восточные стихи Ширяевца, хоть они и хороши, всё же слабее, как ему кажется, тех, где русская душа поэта рвется из каждого слова. Когда позже, через несколько лет, я прочел «Персидские мотивы» - прочел не сразу, а отдельными стихами, - я решил, что Есенину удалось побывать в Иране, и именно это изменило его мнение о Востоке как возможном источнике поэтического вдохновения. Но потом я узнал, что Персия у Есенина выдумана, и подумал: «Видимо, всё же взял что-то русский поэт у неба и земли Туркестана, подметил на ташкентской улице, в чайхане, в узбекском дворике - во всем, что так легко проглядывается сквозь «персидские» пейзажи и детали его восточного цикла».

* * *

Мы можем гордиться, что у нас в Липецке есть интересный музей Сергея Есенина. Его основу составляет коллекция страстного почитателя творчества знаменитого поэта Валентина Ивановича Синельникова. Это не только память о выдающемся стихотворце, но и о его преданном почитателе.

Есть подобный есенинский музей и в Ташкенте. В музейную экспозицию входят 3 000 экспонатов, включая рукописи и автографы Есенина, его публикации, фотографии и памятные предметы. Они собраны такими же влюбленными в его поэзию людьми. Сергей Есенин оставил после себя не только прекрасные стихи, но и навёл прочные духовные мосты между людьми, живущими в разных уголках планеты.

Оригинал статьи: литературный журнал "Петровский мост"