Текст: Александр Беляев
В читалке «Года Литературы» недавно был опубликован отрывок из мемуаров одной отечественной рок-звезды. Там содержался такой пассаж: «И шаги у нее были огромные, как у Гулливера». Это про ее няню. Известная рок-музыкантша (музыкантка?) особо ценима поклонницами «за стихи».
Какого роста Гулливер?
В том и юмор, что символ великанов был среднего роста. Джонатан Свифт рост Гулливера указывает приблизительно: персонаж-де ниже шести футов, то есть метра восьмидесяти. Даже если Гулливер ростом метр семьдесят девять, то для своего времени он высок, для нашего – нормален, но никак не великан. Нормальный рослый мужик. Но в мозгах засело, что Гулливер – великан. Хотя великаном он кажется только лилипутам. А в следующей части книги и вовсе сам становится крошечным.
Тургеневские девушки = кисейные барышни?
Тургеневские девушки – популярный образ. «Она – тургеневская девушка», говорят про некое интеллигентное и тихое существо, когда хотят выпукло охарактеризовать и не хотят при этом обидеть. «Робкая, нерешительная, ни на что не способная»? Ничего подобного! Эти самые тургеневские девушки пришли из романов, собственно, Ивана Сергеевича Тургенева. Романов, которые помимо прочего ставили серьезные социальные вопросы.
Тургенев вообще открыл несколько типажей социальных – тех же нигилистов (которые в реальной жизни трансформировались в революционеров, террористов, панков). Так вот: важные героини тургеневских романов, особенно включая поздние «Дым» и «Новь», – очень ярки и решительны. Это не кисейные барышни (читай: бездельницы, провинциальные модницы, задрапированные «кисеей»), с которыми мы их теперь почему-то путаем. Они умны, начитанны, независимы и радикальны в суждениях; не красотки и не кокетки, они необщительны, бывают резки и грубы; бескомпромиссные и идейные, они готовы пожертвовать комфортом, привычной жизнью… и действительно: идут на войну и в революцию (Елена из «Накануне» и Марианна из «Нови»).
во времена, когда женщина была бесправным человеком, а девушка вообще каким-то не то чтобы прямо недочеловеком, но уж точно – товаром на ярмарке невест.
Старичьё?
Все как-то привыкли к тому, что баснописец Иван Крылов – дедушка во всех смыслах: и русской сатирической литературы, и вообще. Известный портрет – рыхлый старик в уютном халате… Крылов умер в возрасте 75 лет – действительно, в то время очень почтенный возраст (да и сейчас никто не скажет «мало пожил…» – «десятка» после пенсии). Литературой автодидакт Крылов занимался с детства. Он в 18 (!) лет уволился с казённой службы, чтобы посвятить себя литературе. Его первая публикация, правда, подписанная инициалами «И. Кр.», – смешная эпиграмма, журнал «Лекарство от скуки и забот», декабрь 1786 года. То есть ему как раз 18. А до своей жанровой «фишки», басен, он добрался к 36 годам, в 1805 году, когда попробовал перевести любимого Лафонтена, и старшие коллеги сказали что-то типа: «Басни – это твоё, парень». А уже к 1807 году он – успешный автор пьес. Ну и кто здесь старик?
Вообще в литературе случается иногда такой «чёрный пиар», когда молодые авторы начинают нахваливать предшественника двусмысленно, манипулятивно: типа он наш предшественник, наш дедушка, пращур и так далее. И в этом читается: мы вот молодая кровь, новое слово, а те все – устарели, на пенсию давно пора.
Кстати, у «деда» внуков не было: Крылов никогда не был женат, и у него просто нет официальных потомков.
Фёдор Михайлович Достоевский тоже почему-то в сознании многих –дряхлый старик, причём молодым он как бы никогда и не был, похоже. Как говорит одна моя знакомая барышня-филолог, вот «бывают такие люди, с юности не очень молодые. И Достоевский точно был именно такой зануда!». И вроде как сам Тургенев его обзывал стариком и даже – старым сатиром! Но это всё имидж бородатого насупленного Достоевского, а даты его жизни таковы: Эф Эм родился в 1821 году, умер в 1881-м в возрасте 59 лет. Имея, между прочим, 35-летнюю жену и детей 11 и 9 лет.
Да и Лев Толстой не всегда был босоногим дедом с кустистыми бровями. Был он и франтоватым молодым офицером, и полным сил помещиком, отцом многочисленного семейства…
А вот с персонажами похуже. Например, все жалеют пушкинскую Татьяну Ларину, якобы вышедшую замуж за старика. Если Татьянина проблема только в возрасте супруга, то это вообще не проблема, потому что у Пушкина в «Евгении Онегине» этот самый генерал – мужчина в расцвете сил. Разве что полноватым показался тоненькой барышне. Стариком (и Греминым) его сделали братья Пётр и Модест Ильичи Чайковские для своей оперы. Впрочем, старик Гремин, выводящий баритоном «Онегин, я скрывать не стану / Безумно я люблю Татьяну», – отдельная драма!
Извращенцы
Набоков – педофил! Вот это просто страшно. И страшно несправедливо. Осквернение дома писателя в Санкт-Петербурге. Я как поклонник ВВ просто «в шоке». Конечно, виноват главный бестселлер Набокова «Лолита». Которую некоторые принимают чуть ли не за апологию педофилии. Хотя там ведь сразу позиция автора обозначена: герой, Гумберт Гумберт, пишет свои записки – то есть собственно роман «Лолита» – в тюрьме. Он арестован за убийство, ждёт суда, и исход этого суда ни у кого не вызывает сомнений. Он и сам не скрывает, что история его сожительства с пубертатной девочкой закончилась трагически, и однозначно по его вине, а шаткая «версия» «ненадежного рассказчика» о том, что это Лолита, ягодка такая скороспелка, соблазнила 45-летнего вдовца, ну совсем уже неубедительная. Да, такова уж «фишка» ненадежного рассказчика: Гумберт очень талантливо втягивает читателя в свой больной мир интеллектуала-сноба-извращенца-манипулятора, и тут уж наше дело – повестись или нет. В меру своей испорченности, как говорится. Как в том анекдоте: «Откуда, доктор, у вас такие картинки?»
Образцовый интеллигент?
Моя личная боль – это непреходящая любовь соотечественников к профессору Преображенскому, герою «Собачьего сердца» Михаила Булгакова. Любовь взялась, понятно, из фильма «Собачье сердце» режиссера Бортко, картины, наделавшей много шуму в год выхода. И вот как с тех пор вошли в речь эти брезгливо-снобские «не читайте до завтрака советских газет», про водку в сорок градусов и разруху в головах, так никак и не уйдут. Привычно цитируем профессорские мудрости. Я помню премьеру фильма – действительно, смотрелось это как чудо. Булгаков только-только разрешенный, черно-белая пленка, гениальная игра классика Евстигнеева, безумный гений-самородок Толоконников, словно рожденный для этой роли…
Но что-то смущало. Как много лет спустя напишет популярный психолог Петрановская, «<С>тиль <фильма Бортко> отмечен удивительным сплавом профессионального мастерства и феноменальной этической глухоты».
Таково же восприятие зрителей: доктор-де гений, светило, утонченный интеллигент. А по сути: Преображенский делает властным и присосавшимся операции, чтоб, извините, трахаться слаще было. Да и абортами их несовершеннолетним любовницам, на зависть Гумберту Гумберту, не брезгует. («Да ведь я же не юрист, голубчик…») В голодном городе рассуждает про сорта колбасы. И напевает самые популярные мелодии из оперы Верди «Аида». «Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в Большом — «Аида». А я давно не слышал. Люблю... Помните? Дуэт... тари-ра-рим». Это для нас сейчас «ах, опера, классика!», а для того времени – попса попсой. Кроме Верди, Преображенский так же охотно напевает романс Чайковского «Серенада Дон Жуана» («Много крови, много песен…») – и ему радостно подпевает омоложенный ответработник в шелковых кальсонах с вышитыми черными кошками. Два меломана и эстета.
Что хотел сказать автор?
Конечно, сила талантливого художественного текста в многозначности и открытости к интерпретации. Гамлет – рефлексирующий интеллигент или хитроумный интриган? Отелло – черный как уголь нубиец или смугловатый араб? Швейк – идиот или тролль?
Не хотел сказать, а – сказал. А потом уже – всё остальное.
