Самое сильное переживание года - утраты и страх потерять тех, кто тебе дорог.
Пандемия собирает трагическую дань со всех: бедных и богатых, одиноких и женатых, всемирно известных и знаменитых лишь в своей семье.
Но сколько облегчения и радости, когда родные и близкие возвращаются из "красной зоны".
Как ни прозвучит странно, ковид нас упорно обучает человечности. Мудрости думать про другого больше, чем про себя. Пониманию, что важнейшим из всех искусств для нас является искусство жить.
У нас в редакции люди тоже болели, в том числе и "стабильно тяжело". А это пограничное состояние уже не терпит суеты. Допускает только исповеди.
Раньше говорили, что у России два союзника: армия и флот. Ковидный год всех убедил, что есть у нас еще два незаменимых союзника: учитель и врач.
Хорошо, что оптимизация здравоохранения не коснулась благодарности врачам, которые, без сомнения, стали героями уходящего года.
Спасибо армии медиков, которая спасает свой народ. Отдельное исповедальное спасибо читайте сегодня в "РГ".
Необъяснимо многое. Где я нашел треклятый вирус, я не знаю. Да никто не знает. Как многие, уже сидел на "удаленке". Маску надевал. Не выезжал. Ни с кем предосудительно не контактировал. Не человеком чувствовал себя - хрустальной вазой. И пожалуйста.
Еще в апреле, в первый же призыв, попал в больницу. "Скорая" на выбор предложила несколько - я выбрал ту, которая поближе к дому: на Песчаной улице. Ненадолго же. Но вышло, что провел в больнице даже больше месяца.
Температурил как последний грешник. Вроде бы и обоняние не пропадало. И кажется, не то чтоб задыхался. Мне объяснили позже дома: это мне так кажется. Болезнь такая: все плыло. И сил вдруг просто никаких. Необъяснимо. В пятьдесят второй больнице я попал в ревматологию. Хотя название в теперешнем осадном положении ничего не значило: все отделения больницы - одна "ковидология". Слово, ставшее за этот год привычным - сплошная "красная зона".
Это как очутиться в космосе. Или, может быть, в раю. Вокруг ходили доктора, медсестры, санитарки, волонтеры, задрапированные сплошь в такие мягкие хрустящие скафандры. Или маскхалаты. В общем, люди-облака. То пробегают, то сгущаются, собравшись над тобой. Сначала различать их было трудно. Со временем приноровился. Облака смотрели на меня небесными глазами. Такие светло-серые - это Алена Игоревна, облако-завотделением. Чуть больше синевы, как васильки Шагала - это облако-доктор, собственно Екатерина Валерьевна. Как-то она исчезла дня на три - и появились потемней глаза - а это Синдирелла Алексеевна. Потом Екатерина Валерьевна будто бы оправдывалась - надо было хоть немного отдохнуть, в счет отпуска. Казалось бы - что ей оправдываться? Ну вот не представляю, как бы я такое выдержал - в непроницаемом костюме, в беготне без перерыва - и вокруг таких, как я, зануд. Куда ни повернись - необъяснимо. Непривычно. Человечно.
По соседству дядечка, заросший бородой, заплакал: он тут, а в соседней палате его дочь. Спрашивает у меня: а вы как думаете, что с нами будет? Не знаю, что сказать. Советую терпеть, а что еще. Он успокоился. Хватило полуслова - просто теплоты. От этого непредсказуемого вируса - и взрослые, и умные становятся детьми.
Тут все уходит в сторону - казавшаяся важной суета, многозначительные новости.
Вокруг все время что-то происходит. Таблетки щедрыми горстями, капельницы веером, томограф. Р-раз - я не успел сообразить - и увезли в реанимацию.
Просторный зал тут делится на секции. Свободных мест, пожалуй, нет. Аншлаг. Все молчаливо соблюдают ритуал: лежать на животе - и в маске с кислородом. Лежат совсем не старики, не развалины. Рядом - такой крепыш, качок из фитнес-клубов. Пугающее ИВЛ меня, по счастью, миновало.
Хватало сильных ощущений. Вкатили пациентку - рядом, в двух шагах. Набежали, загалдели, подключили, что-то попытались. Потом вдруг скисли: отошла. Была - и нет. Лежит тут рядом.
В реанимацию заглянула как-то Марьяна Анатольевна, главврач - нависли над каким-то аппаратом с завреанимацией Александром Владимировичем. Спросила близлежащих пациентов: как они? И попросила: мы вас тут стараемся не подвести - и вы уж нас не подводите. Никто не спорил - подвести и сами не хотели.
В конце концов меня вернули в отделение, где облака, небесные глаза, и дело потихоньку пошло к завершению моей болезни. Хотя я, кажется, уже привык: здесь был свой мир - а все снаружи параллельно. Приветы от того, другого мира казались иногда ужасно странными.
Одно из сильных впечатлений. Не было сил отвечать на все звонки - извинялся, силы оставлял для главных разговоров, со своей семьей. Но попросили на один звонок ответить - обо мне волнуется давний приятель. Конечно, я поговорил.
Назавтра оказалось: добрый старина, дружище, видный обозреватель, не успев договорить, оповестил соцсети. Сообщил, что только он - он первый, он успел! - владеет эксклюзивной информацией о моем здоровье! Кто напишет ему в личку - тому он даст мой телефон. Это попахивало бредом. Да, я тут болел, возможно, крыша ехала - но вот теперь вопрос: кто же сошел с ума? Дело даже не в том, что я совсем не тяну на героя светской хроники. Просто меня-то радовала дружеская рука - а оказалось, все. Конец. Какой приятель? Это папарацци. Он раздобыл, он выудил, он все расскажет миру и будет в топе новостей - такая логика, как оказалось.
Не то чтоб мир перевернулся - нет, в больницу грубо, зримо входило Время. Нынешнее, новое, другое. Время вывихнутой головы. В ней вместо дружб, тепла или приличий - мышки мелкие, цели суетливые и нет брезгливости: не грязно?
Спросил у доктора Екатерины Валерьевны - нет ли прогнозов: когда закончится весь этот страшный сон - "красная зона", спецодежда, страхи? Она надеялась: хотя бы к концу лета?
Не случилось. Там, у них, по-прежнему. Откуда силы в хрупких людях-облаках - с прекрасными небесными глазами? Необъяснимо. Ясно только: если б не они...
Прошло полгода, даже больше. Скучаю ли по кислородной маске? Конечно. Боже, упаси.
К ковид-диссидентам я не относился с самого начала: несколько месяцев не видел никого, кроме членов семьи, добросовестно носил маски, литрами распылял антисептики на руки, двери от себя открывал ногами, а на себя тянул за ручки сувальдным ключом, протирал салфетками гаджеты, даже все товары из магазина дома мыл с мылом. Выражаясь языком моего математического образования, я минимизировал риски, что, как мне казалось, давало некую гарантию от вируса.
Когда в октябре друг позвал в гости, я подумал примерно так: в Москве на тот момент было около 100-150 тысяч активных случаев заболевания, это всего 1 процент населения. Даже если допустить, что подхвачу, размышлял я, то тяжело переносят в основном старики, а мне и 40 еще нет, хроническими болезнями не страдаю. Так что вероятность влететь по-серьезному мне казалась ничтожно малой, чтобы отказать себе в послаблении всего на один вечер.
Через три дня после встречи приглашавший друг позвонил и сообщил, что у него COVID-19. Сначала переболел ходивший со мной близкий, затем еще один, потом пришел и мой черед. Когда я наконец осознал, что это корона, первым охватившим меня чувством была обида: "Как же так? Почему при таком мизерном риске выпало именно на меня?" Но жаловаться было некому: когда дошло до встречи с вирусом, ему оказалось все равно, каким осторожным я был до этой встречи и сколько мне лет.
Картина моего заболевания вышла нетипичной, но с коронавирусом аномалии не такая уж редкость. Лечившая меня завотделением Галия Сафиновна рассказывала, что если весной повально поступали с острыми респираторными симптомами и поражением легких, то осенью картина более разнообразная: от сильной головной боли до диареи. "Вирус же не дурак, искоренять всю популяцию, он меняется, приспосабливается", - наполовину шутила она.
Начать с того, что я сдавал ПЦР-тест всего за два дня до первых симптомов. И он оказался отрицательным. Забегая вперед - как и остальные шесть тестов, которые я сдал за время и после госпитализации. Это поначалу меня и успокоило, когда температура поднялась до 38,5. А зря. Температура так и не уходила, на пятый день пошла за 39,5 и перестала сбиваться парацетамолом, а боль в голове и разбитость были такие, что принять сидячее положение было за подвиг. Стало понятно, что отсидеться дома не получится, и я засобирался в больницу.
Даже и там COVID-19 мне поставили не сразу: пневмония по КТ проявилась, но вероятность коронавируса оценили как среднюю, вкусы-запахи на месте, анализы и кислород в крови тоже выглядели неплохо. А состояние все равно ухудшалось. День-второй-третий, жаропонижающее помогало все меньше, температура не уходила все дольше и изматывала, ведь хотелось верить, что сразу после госпитализации как по волшебству станет лучше, сделают какой-то спасительный укол или дадут таблетку. Но пришлось запастить терпением. Вирус вел себя необычно и не сразу "показал личико" даже опытным врачам, которые за месяцы пандемии уже набили руку и поставили на ноги не одну тысячу заболевших. Закончилось ростом характерных антител в крови и диагнозом "цитокиновый шторм", введением иммунодепрессанта, а затем многодневной профилактикой и восстановлением.
Если правильно понимаю, "цитокиновый шторм" означает, что на биологическом уровне иммунная система поддалась панике, слишком остро реагировала на возбудителя, что и проявлялось в неукротимой температуре. Но психологически паниковать перед лицом вируса не стоит. Мне в каком-то смысле "повезло" с опытом - раньше не раз подолгу лежал в больницах, а потому в этот раз было с чем сравнить.
Коронавирус необычен тем, как он изменил мир, но для заболевшего в палате - это хоть и изматывающий, но лишь один из многих возможных недугов. В большинстве случаев излечимый теми же подходами, что и остальные: самодисциплина, выполнение рекомендаций врачей через "не хочу" и следование правилу, которое якобы любил повторять Барак Обама: "Don"t do stupid shit" (если переводить цензурно, то "Не делай глупостей"), например, не увлекаться самолечением, в том числе антибиотиками, не затягивать с госпитализацией.
Когда меня выписывали из "красной зоны" после двухнедельного лечения, на прощание предложили заполнить опросник, и один пункт запал в память. Дословно не повторю, но спрашивали примерно так: "Были ли вы согласны с утверждениями о том, что коронавирус - это выдумка, сговор?". После двух недель с COVID-19 в больнице вопрос показался забавным, но, поразмышляв, я был вынужден признать, что за месяцы пандемии слышал такую точку зрения не раз и не два, причем вполне серьезно. И становится уже не смешно.
Достаточно вспомнить первые часы в госпитале, где с порога бьет по глазам: много стариков, тяжело дышащих, хрипящих, кашляющих, застигнутых госпитализацией врасплох. Но есть и довольно молодые люди, которым, как и мне, не повезло со статистикой. Позже, когда после всех обследований вели в палату, у лифта встретились каталки с телами тех, чьи жизни унес COVID-19. И вроде по уже привычным виджетам на "Яндексе" знаешь, что от коронавируса в Москве ежедневно умирают десятки человек, но столкнуться с ними в больничном коридоре - совсем другое ощущение.
Нас четверо на больничных койках - финансовый аналитик, наперсточник с двумя ходками в заполярную Воркуту, фитнес-тренер и я.
Она сама "лежачая" - валится с ног. Некому сменить третью смену подряд. После скандалов на четвертый день нам дали гидроксихлорохин. У меня сразу затек глаз, у аналитика рвота, у тренера паника и почесывание. Только наперсточник как огурчик: "После тубазида в зоне, это что за "вкусняшка"?"
Висим на телефонах. Из Cети узнаем, что ВОЗ отказалась от этого препарата от малярии как от устаревшего и медленного яда. Таблетки сливаем в унитаз. Легче. Температура только у тренера. Фанат здорового образа жизни и тела психически чудит: ест только "чистую" еду, пьет свою "очищенную" воду и вслух объясняется в любви девушке, которая его оставила, как только узнала, что у него ковид.
Я вспоминаю: влюбленный, я двух слов связать не мог, был как пугливый баран, а тут клиническое красноречие. И от него никуда не спрячешься. Ковидная демократия, она нараспашку.
Нам делают кроверазжижающие уколы в живот. Тренеру хуже. Температурит. Нам, грешникам, лучше праведного. А ходок с зоны прет в гору: "Я в больничке распускаюсь гуще пшеницы".
Тесты на корону сдаем на восьмой день. И, о, чудо - у всех они отрицательные, но нас оставляют взаперти "красной зоны". Обсервация (профилактика). Нужен третий тест. Это потом выяснится, что лукавый не может сделать привлекательным ад, поэтому делает приятным путь туда. Обсервируемся дальше - вкусности из ресторана в изолированных пакетах, кофе, вода на заказ.
На двенадцатый день на телефон приходят результаты заветного третьего теста. Паника у меня и счастье у наперсточника: только у нас двоих он положительный. "В больничке, как в Париже, глупо кончать с собой, когда можно поужинать", - он беззаботно провожает нас.
Финаналитик прямо из палаты на своей машине едет в Санкт-Петербург на биржу и в карантин - восполнять "подаренные" конкурентам не то полмиллиона, не то больше. У меня смятение пополам с непониманием, что делать. Мелькает: "Если деньги мерить кучками, то у меня две ямки: за купленную квартиру и ремонт". Тренер давит заботой о здоровье, похожей на страх смерти: "Господи, слава тебе, Господи". Гляжу на него и заражаюсь: "Я собственник, выйду, квартиру надо завещать жене".
Решение приходит само собой - от госпитализации отказываюсь категорически: доконали слухи о разгуле внутрибольничной инфекции. До сих пор уверен, что "корону" уже средней тяжести мне подарили там. Еду на на карантин в квартиру тещи.
Выписка - жуть. Пять человек загрузили в "скорую" и в ночь мотали по улицам до четырех часов утра. Прокаженные же. В "скорой" впервые поднимается температура и настигает слабость. Чуть не сдох и не описался. Но дома сначала надо установить "социальный мониторинг" - иначе штраф и принудительная госпитализация. Отправляю запрос. Программа его подтверждает мгновенно, от чего еще хуже. Личность в полиции подтверждаю через селфи, после чего должен приходить врач. Он не пришел ни разу. Все пытался отчитать по телефону. Мол, почему дома. Еще в ковид-центре другой врач шепнула: "Не принимай выписанные лекарства. Они плацебо". Дала свой рецепт. В аптеках этих препаратов нет. Спасли (своровали) знакомые врачи. Когда лекарств не хватило, жена по "народному" телефону составила свой сборный рецепт. И клала таблетки под дверь. Раз в три - пять дней с ней общались в масках и в коридоре длиной метров в десять. Я отвернулся от всех. Все отвернулись от меня. Пусто. Иначе не выжить.
На десятый день анализ крови из вены на антитела IgM, которые отвечают за заразность, показал, что она есть, а антител нет. Психоз. Он рвет на части, когда сын в трубку спрашивает: "Пап, когда ты уже из своей Антарктиды вернешься?" Не могу спать. Не могу есть. На четырнадцатый день - отрицательный тест. Так вот он, какой рай даром.
Теперь знаю, что жизнь - талант и дается как испытание. Оно в глазах пятилетнего сына: "Где ты был так долго?" Выдерживаешь - энергия жизни уходит на небо. В страшном случае она попадает под землю. Или барахтается между. Только с неба энергия возвращается на Землю, а из-под земли ничего не возвращается.
Мы привыкли к московским ковидным сюжетам, но болела вся страна - до последней деревни.
Хотя деревня объективно менее уязвима для мучительной заразы, чем город - далеко стоящие друг от друга дома, полупустые улицы, на которых и в не карантинное время никто не приближается к тебе ближе, чем на 1,5 метра. Дистанция тут правит бал без ее государственного объявления.
Отчасти в надежде на это, отчасти просто соскучившись, я приехала в середине апреля к маме в отпуск в станицу напротив знаменитой Вешенской. И первое, что услышала в деревенском магазине "Ну и зачем вы тут? Мы не хотим от вас заразиться".
Разозлившись, перестала заходить в этот магазин, однако в словах продавщицы была хоть и грубая, но правда. Все, кто тогда болел в нашей и соседней станице, были москвичами. Только к ноябрю болезнь стала окончательно местной. А в апреле москвичи в деревне чувствовали себя как афроамериканцы в XIX веке.
сверхосторожная в городе (первая надела маску в редакции, мыла руки у трех санитайзеров ), я все-таки привезла в деревню непонятно где взятую, но еще не проявившуюся болезнь. Соскучившиеся мама и брат уговорили меня не отселяться на две карантинных недели в старый дом. Чувства взяли верх над разумом, я их послушалась. Через неделю вся семья кашляла и температурила так, как не температурят при обычной простуде.
Просила молитв духовника, священников и епископов в "Фейсбуке", любимых старушек из московского храма… Было тяжело и морально (чувствовала вину за то, что заразила родных, переживала за лежащих в московских реанимациях знакомых), и физически. Стараниями моей подруги - московского врача с научной степенью - мы болели не тяжело, средне. Но эта болезнь трудна и в нетяжелом варианте. Незнакомое, не похожее на простудный опыт состояние слабости и тяжелого трехнедельного жара.
Кардинальное отличие деревенского ковида от городского - здесь нет компьютерного томографа (КТ), главного определителя, насколько захвачены болезнью легкие, а значит, угрожающе твое состояние. Течение болезни непрозрачно.
- Нет КТ? - удивленно переспросили коллеги из большого города, сейчас позвоним областному министру. Но министр не помог. "При нашей плотности населения КТ не положен", - объяснила мне самый опытный и профессиональный местный врач.
Плотность населения, она и в Америке плотность населения, местный народ привык ездить на КТ в областной центр и в соседние районы. Но как ехать за 150 или 300 км при жестком карантине? Оставалась надежда на профессионализм врачей, вслепую, по прямым и косвенным признакам определяющим опасность твоего состояния. Я с упованием вспоминала все легендарные местные врачебные династии, о которых мне рассказывали мама с бабушкой, особенно знаменитых Жбанниковых, и вдруг обнаружила, что в госпиталь мою маму отправляет Дмитрий Жбанников, внук знаменитого у нас хирурга.
В деревне, конечно, больше почвы для ковиддиссидентства. Но оно от этого не теряет свой предательский характер. Так что наматывая медленные круги по цветущему маминому саду, я недаром чувствовала себя будто на дне колодца с прозрачными, но непроницаемыми стенами.
Однако мы выздоровели. Первой - 83-летняя мама в Каменском госпитале. И тогда я поняла, что мир глобален. И в 12-миллионной Москве, и 90-тысячном Каменске лечат по одним схемам. И в Москве, и в Каменске есть хорошие врачи. Мэр Каменска Константин Фетисов, в прошлом журналист, рассказывал мне по телефону о форс-мажорном строительстве и оборудовании госпиталя, о больных и схемах лечения, а когда маму выписали, помог привезти ее.
Местные сюжеты убеждали меня в том, что медицинское сражение с эпидемией все-таки было выстроено во всей стране - и в Москве, и в Ростовской области - решениями высшего руководства, контролем за их исполнением, вниманием на губернаторском и вице-губернаторском уровнях, усилиями мэров, в 7 утра клавших себе на стол ковидные сводки.
В чем здесь отставали? Вначале неохотно делали дефицитные тесты, однако потом ситуация исправилась. Заметна была провинциальная медленность. Про приехавшую из большого города больную семейную пару вся улица рассказывала, что они вызывали "скорую", а та не ехала. Этих больных в конце концов отправили в госпиталь, но, возможно, не угадали время - городской гость умер, его местная родственница тоже. К осени у врачей окончательно набрался опыт, и все отладилось. Людей направляли в госпиталь, главное - вызывай врача. Среди недавно умерших - один рискнувший не обратиться к врачам вообще. Таких горе-диссидентов должно спасать соседское внимание, звонки, подсунутые под дверь лекарства. Среди последствий коронавируса, описанием которых забиты статьи на Яндекс.дзене, у себя заметила только большую теплоту к родственникам. И добавление любви - поняла, что помимо деревенских людей, с их особым крестьянским, еще Бердяевым отмеченным, аристократизмом, люблю городских. Их тут узнаешь даже не по одежке, а по всегда уловимой сдержанности и знанию цены - всему происходящему вокруг.
Наша благодарность
Главному врачу Московской больницы № 15 Валерию Ивановичу Вечорко, заместителю главного врача Московской больницы № 15 Олегу Валерьевичу Аверкову, завотделением той же больницы Галие Сафиновне Андриановой; главврачу Московской больницы № 52 Марьяне Анатольевне Лысенко, завотделением Алене Игоревне Загребневой, завотделением Александру Владимировичу Калмыкову, врачам Екатерине Валерьевне Рязанцевой, Синдиреле Алексеевне Сифуэнтес-Волчковой; врачу-фтизиатру, заведующей "Ковид-центром" Московского научно-практического центра борьбы с туберкулезом Юлии Алексеевне Степановой; врачу Наталье Сергеевне Попович, врачам ковидного госпиталя г. Каменска-Шахтинского, врачам Вешенской больницы Валентине Алексеевне Кудряшовой, Дмитрию Андреевичу Жбанникову, Анжеле Ивановне Авдеевой, Ивану Александровичу Алифанову и медсестрам Татьяне Бараевой и Ирине Боярсковой.
Источник: rg.ru
![Памятник И.А. Крылову в Летнем саду в Санкт-Петербурге. Фотография на открытке [Ок. 1905 г.] РГАЛИ](https://glstatic.rg.ru/crop767x482/uploads/images/2024/11/20/rgali_561.png "Памятник И.А. Крылову в Летнем саду в Санкт-Петербурге. Фотография на открытке [Ок. 1905 г.] РГАЛИ")
