Дмитрий Бавильский: «Родина всегда подразумевается в нашем сознании»

Интервью: Михаил Визель

Почему Италия? Почему не Франция, не Испания, не Германия? О каждой из этих стран найдется что сказать.

Дмитрий Бавильский: Потому что Италию любят. Италия понятна. Когда любишь искусство, ходить по музеям, смотреть фрески, здесь можно «развернуться на всю катушку», воспользовавшись «дополнительной реальностью». Например, Википедией, сайтами пинакотек, путеводителями. Еще со времен Гранд Тура XVII–XVIII веков путешествие по Италии – общемировая игра, в которой можно сэкономить массу текстовых усилий. Не надо объяснять вводные, по которым играешь, – все само собой понятно: родина европейской культуры. Можно передоверить фактическую информацию справочникам, а самому двигать книгу своими мыслями и наблюдениями.

Путешествие было совершено осенью 2017 года. Но книга вышла в 2021 году. Почему такая пауза?

Дмитрий Бавильский: Потому что эта книга не только об Италии, но и о восприятии современного человека. О том, как мы воспринимаем Италию, искусство, себя, свое место в мире и т.д. Там три уровня восприятия. Первый – это подготовка путешествия. Чтобы объехать тридцать пять городов, я готовился больше трех лет. Прокладывал маршруты, настраивал эквалайзер восприятия. Важно знать, куда я еду. Образы этих городов выращивались заранее, чтобы потом сравнить с тем, что я найду в Италии на самом деле.

Второй момент начинается, когда приезжаешь, начинаешь обживаться. Тело книги возникло на этом этапе, когда я публиковал в фейсбуке и твиттере путевые заметочки, а Галина Ельшевская, редактор из «Нового литературного обозрения», увидела в этом ворохе наблюдений цельную книгу. Когда вернулся, пришлось перерабатывать их в отдельный том. Разворачивать. Заполнять какие-то паузы, пробелы, переводить эти записочки в иное агрегатное состояние. Одно дело, как они существуют в новостной ленте соцсетей, смешиваясь там с другими. За счет перепада информации, стиля и сюжета они воспринимаются там одним образом, но, собранные под единой обложкой, образуют агрегатно другую среду. Их нужно дописывать. Там, где в фейсбуке или твиттере есть фотография, ее нужно расшифровать словами.

Пять лет я работал в театре завлитом и однажды делал мемуары режиссеру Науму Орлову, стенографировал его речь. На треть она состояла из мимики и жестов. Вот я и облекал движения его рук в слова. Здесь процесс был схожим: многое надо было перевести из регистра простых, бытовых действий в текст, который не будет скучным. Опять же: при посещении 35 городов нужно рассказать, как минимум, про 35 пинакотек и музеев. А также про гигантское количество церквей, соборов, храмов. Не хотелось, чтобы «Желание быть городом» выглядело путеводителем. Нужно было почувствовать и придумать к каждому городу отдельный ключ, новую тему, неповторимого гения местности. А еще проложить это главами, посвященными кинорежиссерам, поэтам, художникам, философам, царям, так как о Боэции невозможно говорить, не упоминая Теодориха, а о Равенне без Павии.

Важно было выстроить книгу по канве развития истории искусства. «Желание быть городом» начинается в Равенне, с ее ранних византийских мозаик, а заканчивается в Венеции на Венецианской биеннале современного искусства. Между ними – города, где жили и творили Пьеро делла Франческа, Учелло, Симоне Мартини, Джотто. То есть Урбино, Пиза, Перуджа, Сиена. Тосканский Ренессанс, мантуанские маньеристы, болонские академики, венецианское барокко. Я строил намеренно сложную конструкцию – во-первых, такую же многоэтажную, как классическая культура, во-вторых, чтобы каждый мог найти в книге что-то свое.

Отложило ли отпечаток на эту конструкцию то, что книга писалась и собиралась в период, непосредственно примыкающий к прошлогодней самоизоляции?

Дмитрий Бавильский: Она стала более драматичной и глубокой. Прочувствованной. К тому же, если бы не случился локдаун, я ее не собрал бы. У меня появилось дополнительное время, и это – один из результатов ковидного «самоукорота». Ведь книги пишутся и делаются в то время, когда другие смотрят футбол, гуляют или просто ковыряют в носу. У взрослых свободного времени не бывает – мы уже долго живем и все возможные ниши заняты. Для того, что кажется важным, нужно уметь вырвать время из череды дел, постоянно валящихся со всех сторон. Тем более что мудришь сложную, многосоставную конструкцию.

Рабочими вариантами названия этой книги были «Вместо Италии» и «В место Италии». Но когда началась пандемия и всех заперли по домам, нам с Ельшевской такой вариант показался слишком игровым и прямолинейным.

Твиты непосредственно «с мест» включены прямо в книгу – обнажая прием. С какой целью?

Дмитрий Бавильский: Самое интересное в современной литературе сегодня – жанр «автофикшн». Думаю, лучший и главный писатель XXI века – норвежец Карл Уве Кнаусгор, работающий со своей настоящей биографией. Я вижу, что в экспериментах по самоописанию мы идем с ним (Кнаусгор, к тому же, – мой ровесник) какими-то параллельными путями. «Желание быть городом», с одной стороны, можно использовать как путеводитель (многие так и делают), а с другой, это вполне радикальный автофикшн, где самое важное остается за кадром. Это художественный текст, главным героем которого является не только путешественник, не только Италия, но и Россия. Родина всегда подразумевается в нашем сознании. И «ностальгия по настоящему» – важнейшая составляющая проекта. Чем хуже в России, чем тяжелее и труднее мы живем, тем больше мы хотим в Италию. Тем больше из Италии нас тянет обратно на родину, тем больше мы понимаем через Италию самих себя. Помните, как Левша, умирая, кричал, что англичане ружья кирпичом не чистят?

Итальянский гений Палладио, в свою очередь, опиравшийся на древнеримскую культуру, нужен был нашему архитектору Львову, чтобы палладианство легло в основу дворянской усадьбы. Русского усадебного мифа. Выходит, без Палладио не было ни Толстого, ни Чехова, ни Чайковского, ни Серебряного века, каким мы его любим…

Я уж не говорю об итальянских строителях московского Кремля и Санкт-Петербургских ансамблей. От Италии, как важнейшей части Европы, мы взяли крайне много, нашей культуры бы без Италии попросту не было. И когда приезжаешь к стенам мантуанского замка с ласточкиными хвостами как в Кремле, оказываешься как бы внутри первооснов русской жизни. Однажды я вдруг увидел: в Италию приезжаешь, как в идеальную Россию.