Текст: Федор Косичкин
1. Александр Пушкин. X глава "Евгения Онегина" (1830)
"19 октября. Сожжена X песнь", - фиксирует Пушкин в Болдине для себя и для вечности в черновике "Метели" проведение в важный для себя день знакового "перфоманса". Он готовит "Онегина" к печати, а себя - к новой семейной жизни, в которой не должно оставаться места такой роскоши, как зависшие по причине внешней цензуры и прямо-таки сомнительные рукописи. И поэтому безжалостно уничтожает главу, в которой описывается зарождение и развитие декабристского движения. Но всё-таки не полностью. Он выписал вразнобой первые четыре строки всех строф, надеясь на свою профессиональную память и свою любимую поговорку "Всё перемелется - мука будет". Возможно, лет через двадцать Александр Сергеевич действительно смог бы представить своего "Онегина" в том виде, в котором он его сам задумал. Но выстрел на Черной речке обратил дошедший до нас листок с шифром в "ключ от шкатулки, выброшенной в море", говоря словами из другого его произведения.
2. Николай Гоголь. II том "Мертвых душ" (1852)
Как мы видим, не первый, но воистину самый знаменитый и даже парадигматичный пироманский перфоманс русской литературы. Который Гоголь совершил не в минуту усиления депрессии и не "случайно", желая всего лишь уничтожить некоторые неудачные фрагменты и незаметно увлекшись, как уверял он недоумевающих хозяев наутро. А по совершенно трезвому художественному расчету. Гоголь не знал слова "сиквел", но прекрасно чувствовал, что его любимому детищу грозит проклятье сиквела - он окажется гораздо слабее первого тома. Не столько в художественном отношении - дошедшие до нас главы с, например, великолепным помещиком-обжорой Петром Петровичем Петухом не дают основания так думать, сколько в концептуальном. Автор сам понял, что его замысел - "исправить" Чичикова и направить его энергию от афер с залогами к служению какой-то новой небесной России - ходулен и неправдоподобен. Радикальный художественный жест вполне удался - гарь "сожженного второго тома" явственно слышится до сих пор.
3. Исаак Бабель. Роман о ЧК (1939)
15 мая 1939 года Бабель был арестован на переделкинской даче. При аресте у него изъяли 15 папок, 11 записных книжек, 7 блокнотов с записями, которые пропали навсегда. Среди пропавшего - "роман о ЧК", над которым писатель работал. И который, возможно, и послужил реальной причиной ареста - чины политической полиции имели основания бояться гениального бабелевского пера. Впрочем, хватило бы и циркулирующих в писательской среде разговоров о «Великой Кринице» - романе о коллективизации, который Бабель писал на основании собственных наблюдений: "Страшнее, чем в гражданскую войну". Теоретически архивы на Лубянке еще могут открыться. Но когда это произойдет практически и что именно там откроется - неизвестно и непонятно.
4. Венедикт Ерофеев. Роман "Шостакович" (1972)
Рукопись-энигма, рукопись-мистификация, которую Ерофеев (якобы?) потерял по "пьяному делу". Впоследствии сам Ерофеев признавался, что сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович в его романе появлялся в качестве "ширмы": когда герои начинали "вести себя не так, как должно" (непонятно, в каком смысле - алкоголическом, эротическом или политическом) - тут-то рассказчик и начинал излагать сведения о великом советском композиторе. А когда герои приходили в себя, между ними снова начинался диалог. Можно представить, как реализовал эту затейливую романную конструкцию сам Ерофеев. Если она вообще была реализована. В 90-е годы его друг, поэт-авангардист Слава Лён заявил, что обнаружил утерянную рукопись и опубликовал три небольших фрагмента. В одном из них нашлись пересечения с аутентичным текстом Ерофеева «Благая весть», тогда неизвестным. Но всё-таки большинство специалистов предпочитают считать, что опубликованные фрагменты - фальшивка, или, мягче выражаясь, плод пылкой фантазии эксцентричного Славы Лёна - основанной, вероятно, на долгих беседах с почившим другом. В конце прошлого 2021 года он умер, и вместе с ним окончательно умер и гипотетический роман Ерофеева.
5. Саша Соколов. (1989)
"Великий немой" русской литературы, за долгую и весьма в житейском плане благополучную жизнь опубликовавший всего три романа и едва ли больше дюжины рассказов, сам уверяет, что создал еще один роман; да вот беда - рукопись сгорела при пожаре в Греции летом 1989 года, пока сам Соколов был в Москве. Почему канадец Соколов оставил единственную рукопись в Греции - не совсем понятно; как и то, почему он не предпринял попытку ее восстановить. Впрочем, Саша Соколов жив, активен - так что еще есть надежда, что пропавшая рукопись воспрянет из пепла.
Примеры таких воспрявших из небытия рукописей, к счастью, тоже существуют. Два самых известных в русской литературе - это:
Николай Чернышевский. "Что делать?" (1863)
Везя на извозчике рукопись в типографию, Николай Некрасов умудрился... выронить рукопись огромного романа. Автора, сидящего в Петропавловской крепости. История публикации на этом, вероятно, завершилась бы не начавшись, но Некрасов не растерялся и дал объявление о пропаже в газету «Ведомости С.-Петербургской городской полиции», посулив вернувшему "две прошнурованные рукописи с заглавием: ЧТО ДЕЛАТЬ?" 50 рублей серебром. Посул сработал, и роман вошел в русский культурный обиход. Странно представить сейчас, в какую сторону могла бы пойти русская история, если бы не эта счастливая случайность.
Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита" (1930-е)
Едва ли кого-то может удивить, что работа над романом, из которого мы знаем, что рукописи не горят, не обошлась без сожжения рукописи. Действительно, Булгаков попытался проделать это. Во-первых, чтобы избавиться от измучившего его романа. Ну и, наверно, в подражание любимому Гоголю. Но это не помогло: рукопись пришлось восстанавливать по памяти, а то было еще хуже. Рукописи действительно не горят. И это было понятно задолго до возникновения цифровых отпечатков.
.
