Григорий Бакланов. Вровень со своей военной юностью

Текст: Ксения Яковлева, начальник отдела РГАЛИ

Григорий Яковлевич Бакланов (11 сентября 1923, Воронеж – 23 декабря 2009, Москва)

Один из самых известных и ярких представителей «лейтенантской прозы», Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия Фридман) родился в семье служащего Якова Минаевича Фридмана и зубного врача Иды Григорьевны Кантор. В конце 1920-х годов отец будущего писателя был лишен избирательных прав и выслан в Курган, где покончил с собой в 1933 году. Ида Григорьевна пережила мужа на год, скончавшись от воспаления легких в ноябре 1934-го. Детей – 11-летнего Гришу и 13-летнего Юру – взяла к себе семья их тети по материнской линии − Берты Григорьевны Зелкинд.

В 1940 году по окончании девятого класса Григорий Фридман поступил в Воронежский авиационный техникум, одновременно подрабатывал клепальщиком на авиационном заводе. Сразу после начала Великой Отечественной войны они вместе с закадычным другом Димкой Мансуровым побежали в военкомат проситься на фронт, но подростков оттуда прогнали. Позднее распространился слух, что в армию будут брать только тех, кто окончил десятилетку. Тогда Григорий решил сдать выпускные экзамены экстерном. Он вспоминал позднее, как билеты у него учительница принимала прямо на скамейке в городском сквере.

Вскоре пришла похоронка на брата Юру, и он оказался у черты, «за которой столько осталось навечно», – родители, горячо любимый брат, довоенная юность. Вспоминая о том, как ему все-таки удалось прорваться на фронт, Г.Я. Бакланов писал: «…Мой путь на войну начался в декабре 1941 года на станции Верещагино Кировской области. Сюда отвели с фронта разбитый в боях и вышедший из окружения 387-й артиллерийский полк, и здесь набирали его новый состав и вооружение – пушки с завода в Мотовилихе. До сих пор поражаюсь, как меня пропустили в штаб полка, в гражданском пальто, сильно худого. Там был командир полка майор Миронов и приехавший из Москвы подполковник. Я попросил, чтобы меня взяли в полк. И этот подполковник, в полушубке, сидевший нога на ногу, сказал майору, не оборачиваясь в мою сторону: “На что он тебе нужен?! Мы тебе таких мужиков пришлем, которые еще паровозного крика не слыхали”». Майор Миронов спросил, знаю ли я буссоль. Я не знал. “Устройство телефонного аппарата?” Тоже не знал и, понимая, что меня не возьмут, дотронулся рукой до письменного стола, за которым он сидел, почему дотронулся, сам не знаю, и сказал: “Товарищ майор! У меня старший брат убит на фронте. Возьмите меня”. И майор сказал подполковнику: “Человек – это такой материал, из которого можно сделать что угодно, если он сам этого хочет”. И я эти слова всю жизнь помню. Вроде ничего в них особенного, но они решили мою судьбу».

В составе 387-го гаубичного полка, в котором он оказался самым молодым бойцом, 18-летний Григорий Фридман был направлен на Северо-Западный фронт и пробыл там до конца 1942 года. Для пехотинца продержаться так долго было большой удачей: как тогда говорили, «один бой – и ты в наркомземе». Кто знает, как долго продлилось бы это везение, но снова сыграл свою роль в его военной судьбе командир полка майор Миронов, который направил своего подопечного во 2-е Ленинградское артиллерийское училище, эвакуированное тогда в башкирский город Белорецк.

Уже в августе 1943 года, после ускоренного восьмимесячного курса обучения, его вместе с другими выпускниками училищ вернули на фронт. Порядком наголодавшись на Северо-Западном, где приходилось отогревать пайку мерзлого хлеба на печке и радоваться убитой лошади, он попросился куда-нибудь южнее. С покоряющей юношеской искренностью признавался потом – «думал, что на юге должно быть сытнее». Так он оказался на 3-м Украинском фронте, где был назначен командиром взвода управления.

Спустя годы Григорий Бакланов воскресит дни, проведенные тогда, в 1943-м, на 3-м Украинском фронте, в самых пронзительных строках своей повести «Навеки – девятнадцатилетние». Он посвятит ее всем, кто не вернулся с войны, в том числе своему погибшему школьному товарищу, танкисту «Диме Мансурову девятнадцати лет».

Г.Я. Бакланов никогда не скрывал, что многие герои его произведений автобиографичны, и главный герой этой повести, лейтенант-артиллерист Третьяков, не исключение. В одном из своих интервью, напечатанном в «Комсомольской правде» 14 марта 1982 года, на вопрос корреспондента: «Какой наградой Вы, солдат, более всего гордитесь?», Бакланов ответил: «В повести “Навеки – девятнадцатилетние” есть сцена, как под Запорожьем во время немецкой контратаки, когда пошли танки, один офицер-артиллерист растерялся, не смог открыть огонь. Вид чужой растерянности в бою не всегда вызывает панику, иных он побуждает к решительным действиям, и Третьяков, у которого в это время перебило связь, выхватил трубку и повел огонь его батареей. Технически тут нет ничего сложного: есть две точки на карте – огневая позиция батареи и наблюдательный пункт, – а третья точка – цель перед глазами: танки. Но что просто на полигоне – не так просто в бою. И оказавшийся рядом пехотный сержант крикнул Третьякову: “Молодец, лейтенант!” Его тут же убило разорвавшимся снарядом с танка, а Третьякова контузило. Все, что рассказано здесь про Третьякова, было со мной, под Запорожьем, в том бою, когда на нас шли танки, и взгляд благодарный этого сержанта за минуту до смерти я, наверное, никогда не забуду».

Будучи комментарием к одному из центральных эпизодов повести, это интервью, конечно, не передает и сотой доли его драматизма: «…Его ударило, сбило с ног. Комья земли рушились сверху, били по согнутой спине, по голове, когда он, стоя на коленях над аппаратом, сдерживал тошноту. Тягучая слюна текла изо рта, он рукавом вытирал ее. Подумал: “Вот оно...” И поразился: не страшно. […] Поднявшись на слабых ногах, не понимая, ранен он, не ранен, – но крови на нем нигде не было, – Третьяков увидел поле, разрывы, бегущих, падающих на землю людей. […] И чувствуя неотвратимость надвигающегося и остановившееся время, сквозь звон и глушь в ушах, как чужой, слыша свой голос, он передавал команду дивизиону».

Как и лейтенант Третьяков, Григорий Фридман в том бою под Запорожьем был контужен и тяжело ранен, полгода провел в госпитале. После выздоровления его признали ограниченно годным к военной службе, но ему удалось вернуться на фронт, и даже попасть обратно в свой полк и взвод. Впереди были тяжелейшие бои за Украину, освобождение Венгрии и Австрии. Словно отвечая на написанные в январе 1945-го слова Ильи Эренбурга о «душе молодого советского офицера, который сейчас умирает под зимними звездами», Григорий Бакланов, уже будучи зрелым человеком, в своей мемуарной книге «Жизнь, подаренная дважды» вспоминал те последние месяцы войны, когда им пришлось противостоять немецкому 4-му танковому корпусу: «Мы брали и отдавали, и вновь брали город Секешфехервар. И однажды я позавидовал убитым. Мела позёмка, секло лицо сухим снегом, а мы шли, сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. Да я еще и контужен был. А мертвые лежали в неубранной кукурузе – и те, что недавно убиты, и с прошлого раза, всех заметало снегом, ровняло с белой землей. И будто от сна очнувшись, я подумал, глядя на них: они лежат, им спокойно, а ты еще побегаешь, а потом будешь лежать так…»

За декабрьские бои 1944-го под венгерским Секешфехерваром командир огневого взвода 1232-го пушечного артиллерийского полка 115-й пушечной артиллерийской Криворожской бригады лейтенант Григорий Фридман был награжден орденом Красной Звезды. В наградном листе к нему подробно описаны события тех дней: «28.12.44 г. противник предпринял сильную контратаку силою до 18 танков и 8 бронетранспортеров. Тов. Фридман, находясь в боевых порядках пехоты, на передовом НП в расположении 16 стрелкового полка, открыл ураганный огонь из орудий своей батареи, в результате которого подбил один танк, сжег один бронетранспортер и уничтожил до 2-х взводов пехоты».

А потом была победа, когда «и пили, и стреляли вверх из автоматов, из пистолетов, но все вроде бы чего-то главного не хватало». Не хватало тех, кто не дошел, не дожил до этого дня, и «победные застолья сами собой становились поминальными».

Свой первый рассказ Григорий Фридман написал почти сразу после окончания войны, ожидая демобилизации. В 1946 году он поступил в Литературный институт, который успешно окончил в 1951-м. Вместе с ним учились фронтовики Юрий Бондарев, Владимир Тендряков и др. Первый раз ему удалось напечататься в 1950 году. С тех пор на страницах газет и журналов регулярно выходили его очерки и рассказы. Он много ездил по стране, и в 1955 году в издательстве «Советский писатель» была опубликована его первая повесть из колхозной жизни «В Снегирях», написанная на основе впечатлений от этих поездок и доброжелательно принятая критикой.

Вскоре он взял псевдоним Бакланов, под которым и получил известность. Впечатления военных лет долго не находили места на страницах его произведений, и лишь в 1958 году увидела свет повесть «Южнее главного удара», посвященная боям за Секешфехервар. Показанная в ней «неприкрашенная военная действительность», где были – за несколько месяцев до победы – и отступления, и выход из окружения, шла вразрез с официальной историографией этого периода Великой Отечественной.

Но если эта повесть Бакланова во многом была первой пробой пера, которой не везде хватило художественной выразительности, то вышедшая в 1959 году повесть «Пядь земли» стала настоящим событием в литературной жизни страны. Несмотря на резкие обвинения в «ремаркизме» и продвижении «окопной правды», она была представлена на соискание Ленинской премии. Выбранный автором исповедальный тон (повесть написана от первого лица, и все события читатель видит глазами главного героя, лейтенанта-артиллериста Мотовилова) позволил до предела обострить эффект присутствия и чувство сопереживания немногочисленным защитникам крошечного плацдарма на правом берегу Днестра, с которого их ожесточенно пытаются выбить немцы. Повесть была переведена на многие языки и издана почти в тридцати странах, а в 1964 году экранизирована режиссерами Андреем Смирновым и Борисом Яшиным.

За «Пядью земли» последовали повести «Мертвые сраму не имут» (1961) и «Карпухин» (1966), романы «Июль 41-го года» (1965) и «Друзья» (1975), повести «Навеки – девятнадцатилетние» (1979), за которую автору в 1982 г. была присуждена Государственная премия СССР, и «Меньший среди братьев» (1982), ряд киносценариев и пьес, две книги очерков. В 1986-1991 гг. Г.Я. Бакланов возглавлял журнал «Знамя». Все вместе произведения писателя охватывают события Великой Отечественной войны от ее первых дней до Победы, а затем и жизнь бывших фронтовиков в послевоенное время, которое предъявляло им свои вызовы и заставляло задуматься о том, почему теперь они зачастую живут не так, как хотели бы, «не вровень со своей военной юностью».

Сам Григорий Бакланов всегда старался жить и писать вровень с ней, как будто доказывая правоту горьких и емких строк А.Т. Твардовского:

• Я знаю, никакой моей вины
• В том, что другие не пришли с войны,
• В том, что они — кто старше, кто моложе —
• Остались там, и не о том же речь,
• Что я их мог, но не сумел сберечь, —
• Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
• 1966 г.

^{Перечень иллюстраций:}

• ^{1.Г.Я. Бакланов на фронте. Фотография. 1945 г. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{2.Г.Я. Бакланов в Москве после демобилизации из армии. Фотография. Май 1946 г. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{3.Г.Я. Бакланов (крайний справа во втором ряду) в группе студентов Литературного института. Фотография. Конец 1940-х – начало 1950-х гг. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{4.«Пядь земли». Повесть. Набросок. 1958 – январь 1959 гг. Автограф. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{5.Д.А. Гранин. Письмо Г.Я. Бакланову с отзывом на его неустановленную повесть. [1960-е – 1970-е гг.] Автограф. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{6.Д.А. Гранин. Письмо Г.Я. Бакланову с отзывом на его неустановленную повесть. [1960-е – 1970-е гг.] Автограф. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{7.Г.Я. Бакланов. Фотография А.Л. Лесса. 1960-е гг. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{8.Удостоверение главного редактора журнала «Знамя», выданное Г.Я. Бакланову издательством ЦК КПСС «Правда». Вторая половина 1980-х гг. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{9.«”Входите узкими вратами”. Невыдуманные рассказы». Сборник воспоминаний. [1990-е гг.] Автограф. РГАЛИ, ф. 3297.}
• ^{10. Г.Я. Бакланов. Фотография Л.Н. Шерстенникова. Весна 1995 г. РГАЛИ, ф. 3297.}