Текст: Борис Кутенков
В журнале «Носорог» — интервью Ирины Кравцовой, главного редактора легендарного «Издательства Ивана Лимбаха». О Ежи Гедройце: «…наш интерес к потрясающей фигуре Ежи Гедройца (вообще к кругу журнала “Культура”), который, находясь в эмиграции, всего с несколькими соратниками издавал два журнала с широчайшим интеллектуальным влиянием и тем самым подготовил грандиозные исторические перемены в Польше. Все важнейшие польские писатели XX века (все — эмигранты) были выпестованы Гедройцем». Об истоках работы: «Оглядываясь на свою работу, вижу, что многое в ней произросло из нескольких первоначальных импульсов: интереса к неофициальной культуре, пропущенным авторам Серебряного века, из ощущения необходимости издания на русском языке важнейших европейских авторов, без которых наше представление о культуре Европы не могло быть полным…»
О сложностях издательского дела: «Моей постоянной заботой всегда было удержание издательской формы, тем более что наш репертуар не может не быть достаточно пёстрым — этого требует необходимость отвечать разнообразным интересам, находясь в тесных экономических рамках. Сохранить внутреннюю связность при жанровом и тематическом разнообразии не так-то просто» и о многом другом.
В обновлённой «Лёгкой кавалерии» «Вопросов литературы» Елена Погорелая пишет о стихах Александра Переверзина в довольно неожиданном контексте взаимосвязи с поэтикой Татьяны Бек (которая, увы, подзабыта критикой, вот и пора напомнить. Тем более 21 апреля – 75 лет со дня рождения Татьяны Александровны: незабвенного поэта, критика, культуртрегера). «Ключевая мысль новой переверзинской книги, ее доминанта, ее «точка сборки» – мысль, по всей видимости упомянутая в начале века еще Т. Бек, обещавшей: “Я мысль о смерти сделаю настольной, / Как лампа, без которой не могу”. Именно так, как настольная лампа, светится мысль о смерти и у Переверзина» (Елена Погорелая).
Рекомендуем прочитать и новые стихи Александра Переверзина в февральском «Знамени»:
- Бледный Анатолий Найман
- в траурные сети пойман,
- странствует, причастный к тайнам,
- по обледенелым поймам.
- Расписная дельта Волги
- в ожидании заката.
- Камень, ножницы, иголки, —
- всем земля великовата.
- Утром в камышах костлявых
- встретят Анна и Иосиф,
- спать уложат в синих травах
- и о будущем не спросят.
На сайте «Москвич Mag» Сергей Чупринин рассказывает о советской тусовке «младофилологов», о симпатиях к тому, что делает с городом Собянин, и о том, как теперь выглядит жизнь толстых литературных журналов.
О себе как «человеке двух миров»: «Софью Власьевну, как мы называли советскую власть, терпеть не мог, но хотел писать, хотел печататься на родине, и мои товарищи из этой жизни собирались в Центральном Доме литераторов…» Об ощущении перемен: «Это уже не моя Москва, а то, что напоминает начальные сцены “Соляриса” Тарковского, когда машина летит по развязкам, магистралям и тоннелям — и нет ничего соразмерного человеку. Нынешняя перестроенная, реконструированная Москва — это уже не мой город…»
В «Звезде» — рецензия Дарьи Ледневой о книге Чупринина «Введение в современное литературное пространство: Курс лекций». «Книга Сергея Чупринина — не просто учебник для студентов Литературного института, но увлекательный роман-исследование о современном литературном пространстве, который будет интересен и полезен любому читателю, желающему лучше понять скрытые общественные и культурные механизмы как XXI века, так и ставшие уже фактами истории.
Почему о литературном пространстве, а не о литературном процессе? Разницу между двумя понятиями, которыми оперируют критики, филологи и преподаватели, автор подробно объясняет уже на первых страницах.…»
Интересный текст Ильи Фаликова об Александре Межирове как поэте и наставнике – в февральской «Дружбе народов». «Единственный за всю жизнь брак, единственная дочь, материальный достаток, квартира, дача, машина — всё это не сразу, но постепенно образовалось у советского литератора. У русского поэта было не так, прежде всего не хватало — душевного покоя…»
Размещён на сайте январский «Новый мир», в котором привлекает внимание филологическая проза Владимира Новикова «1924». О произведениях, писавшихся в тот год; о сопоставлении того года и нынешнего, своеобразных рифмах. «Со словом он работал осознанно и деловито. Сам выбор главного псевдонима — талантливая находка. Слово “Ленин” прочно вошло в язык, фонетически в нем обосновалось: [л’эн’ин]. Три сонорных звука, из которых два — носовые, один — плавный. Невозможно не расслышать, трудно не понять. Хорошо усвоено иностранными языками.
Слово не подвержено искажениям и открыто для творческого употребления, легко рифмуется, вступает в ассонансы» (о Ленине). О нём же как полемисте: «…можно подумать о том, как дальше эта тенденция к упрощению и снижению сказалась в политическом и медийном языке. Преднамеренная грубость, презрительное отношение к точке зрения оппонента, приземлённо-бытовая лексика — эта традиция воцарилась всерьез и надолго. Когда брань доносится из, так сказать, простонародных уст — это неприятно, но терпимо. А когда интеллигент с конъюнктурной целью оскорбляет плебейскими словами собеседников своего культурного уровня — в этом есть нечто пугающее. И к чему это систематически приводило — мы, увы, знаем из исторического опыта». Читается на одном дыхании.
На «Горьком» Борис Куприянов беседует с драматургом Андреем Ивановым. «Сборники пьес проходят мимо широкой публики, поскольку читают их в основном только театральные эксперты и сами драматурги.
Популяризировать этот жанр в нынешних реалиях, мне кажется, будет очень трудно. Драматургия не терпит ограничений, ее не запихнешь в какие-то рамки…» О драматургии как риске: «Есть много прекрасных текстов, которые так и не добрались до театра. Они занимают престижные места в конкурсах, о них хорошо отзываются критики, но их не ставят. Иногда пьеса просто не находит “своего” режиссера. Иногда она игнорируется театрами — как правило, государственными — из-за своей проблемной тематики. А частных театров у нас, увы, не так уж много. Я знаю драматургов, которым пришлось уйти из профессии и устроиться на обычную работу. И даже если ты драматург с именем, каждая твоя новая пьеса будет лежать в столе как минимум год, прежде чем попадёт на сцену…»
Там же – Лена Ека «о смешной и страшной поэзии» Леонида Якубовича: «Знаете ли вы, что Леонид Аркадьевич — не только успешный шоумен, но еще и мастер слова? В начале этого года вышел его поэтический сборник «День всего на свете», значительную часть которого составляют стихотворения, посвященные необычным праздникам: Дню граненого стакана, Дню дырки от бублика и даже Дню чипсов и валяния в стоге сена. Несмотря на обилие сальностей и грубого юмора, эти незамысловатые на первый взгляд стихи — таинственный черный ящик, где под инструкцией от бюджетной микроволновки спрятано начищенное до блеска зеркало».
Вышел новый номер «Таволги», в котором, как всегда, много отличной поэзии. «где ты был в те мгновенья, когда / замирала планета от ужаса / ...облака, будто дервиши / в белых одеждах, / кружатся, / кружатся, / кружатся» (Дариа Солдо); «после волнений и выпитой чашки чая / как ящерка прячусь в царстве моих мечтаний / как в ящик стола оставленного в чаще / среди золотых яблонь налитых настоящим / и расправляются плечи в резной деревянной оправе / самое тонкое дерево являет себя за правым» (Наталия Алексеева); «Я и сейчас – а ты помнишь ли? / Соберитесь, все звездочки и травинки, / И хвост лисий, и снежные соломинки, / И сложитесь в наш детский шалашик, сложитесь / В домик из ладоней, в дорожки гусиные» (Анна Аликевич);
«луч домой отдаёт тепло / но отражается некрасиво / молоко по луне текло / пахло луком или бензином / это олово и сурьма / это водка и окарина / переменчивая тюрьма / волны памяти оголила» (Григорий Батрынча); «а если когда-нибудь в этой стране / воздвигнуть задумают памятник мне / я вам сквозь могилу кричать стану утром / в психушку поставить мой бюст это мудро / ведь там я сидел ежедневно на стуле / и думал о выстреле в голову пули <…> / / и если уж статую надо поставить / то только в психушке. на долгую память» (Стас Мокин); «город сильно закружён / и название его / неразборчиво / от всеобщей радости / маму зашивают / и она / бежит как будто целая / снег и губы у неё / мамочки мои» (Влада Баронец); «будет гноиться — сплюньте: произнеси я сплю: / каждое слово слизь, мясо в осеннем грунте, / в справке о смерти сам себя умерщвлю, / сколько песка осталось в одной секунде, / в ниточках крови, синее как печать, / писчебумажное или в мозгу сновидца, / каждое слово хочется прокричать, / чтобы осуществиться» (Фёдор Терентьев) и многое другое.
В POETICA – интервью с литератором, филологом, редактором журнала «Флаги» Лизой Хереш. О современной критике: «…Мне кажется, очень много критических отзывов сегодня стремятся не сохранить сложность, переведя её на язык аналитического высказывания, а разобрать её, выразить формульно или манифестарно.
В какой-то мере это нормально — социальный кризис приводит к тому, что поэтические тексты можно видеть если не ответами, то по крайней мере носителями политических или философских альтернатив. Однако это достаточно сильно расходится с моим представлением о поэзии как о материи, напротив, усложняющей и “разламывающей” любой политический лозунг, находящий в ней какое-то смысловое ядро или образное допущение…» Советы молодым авторам: «Мне кажется, я бы посоветовала молодым (и любым вообще) авторам и авторкам как можно больше думать о том, почему им нравятся те тексты, которые нравятся. Хочется думать, что я пишу те стихи, которые бы хотела прочитать сама, но которых до моего написания просто не существовало. Поэтому, если человек знает, чем его конкретно привлекает тот или иной текст, ему будет легче прийти к тому, что бы на этом поле хотел сделать он…»
