Текст: Михил Швыдкой, доктор искусствоведения/РГ
Живые всегда виноваты перед мертвыми. Об этом писал А. Твардовский, В. Астафьев да многие другие писатели, прошедшие Великую Отечественную войну. В нынешнем году, когда Светлый праздник Пасхи оказался в соседстве с Днем Победы, слова пасхальной молитвы "Смертию смерть поправ" вновь утвердили свой универсальный смысл. Но в измерении светской истории наша жизнь оплачена миллионами жизней наших предшественников, своею смертью предотвративших истребление народов. И благодарность за это рождает и чувство неоплаченного долга, а потому и вины. Именно поэтому вот уже почти восемь десятилетий мы стараемся приблизиться к правде о той войне, которая в нашей стране прошла через каждую семью. Как писал К. Симонов, "военные это не только те, у кого на плечах погоны, военные это те, у кого на плечах война".
В 1978 году параллельно с масштабными военными учениями "Березина", которые проходили в районе Минска, Орши и Полоцка с 6 по 10 февраля, в столице Белоруссии состоялось Всесоюзное совещание писателей, посвященное военно-патриотической прозе. Выступая на нем, Константин Симонов, который оказался в этих краях в июле 1941 года в качестве военного корреспондента, сказал, что никто из писателей не может знать всей правды о войне, - всю правду о войне знает только народ. Через пятнадцать лет Виктор Астафьев в предисловии к своему роману "Прокляты и убиты" напишет: "Когда-то я подхватил и с энтузиазмом повторял слова Константина Симонова: "Всю правду о войне знает только народ". Увы, теперь я знаю, что всю правду о войне знает только Бог. Народ наш в большинстве своем не знал ее и, возможно, знать не хочет - слишком страшна она и отвратительна, слишком для усталых русских людей, прежде всего истинных вояк, правда эта неподъемна".
Но сколь бы ни были выстраданы эти слова о знании народа и Бога, они не отменяли необходимости выговориться не только профессиональным литераторам, но самим участникам войны, ее очевидцам и свидетелям, далеко не всегда способным осознать исторического масштаба событий, в которые они были вовлечены судьбой. Но именно они сохраняли те детали и подробности, которые впоследствии переплавляли правду жизни в правду искусства. Помните, как писал Виктор Некрасов: "Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большее, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом". Это из повести "В окопах Сталинграда". Написанная в 1946 году, она задала тон всей большой прозе о войне, тому трагическому пониманию, что смерть не может быть обыденностью, но на войне именно ею и становится. Именно из некрасовской повести позаимствовал название этих заметок, - истинно толстовское понимание патриотизма - скрытая его теплота. Не показушное, не официально-фанфарное, а именно скрытое, и потому глубоко личное, интимное. Как вера.
Понятно, что только народ и Бог знают всю правду о войне. "Глас народа глас Божий". Но складывалась она из личного опыта каждого бойца, каждого командира. Неслучайно летом 1941 года было принято решение создать "Летопись Отечественной войны". Известного советского историка И. И. Минца назначили главой Комиссии АН СССР, которой было поручено заниматься ее созданием. У него, бывшего комиссара Корпуса Червонного казачества РККА, уже был подобный опыт, - с 1931 года он руководил секретариатом главной редакции "Истории Гражданской войны". Но для новой работы была избрана своя методика - сотрудники И. Минца на передовой опрашивали солдат, только что вышедших из боя. 17 тысяч протоколов трудно назвать рассказами, - это та самая "неподъемная" правда о войне, о которой писал В. Астафьев. Зафиксированная с предельной правдивостью, когда еще зашкаливал адреналин, спасавший в бою. Историки фиксировали, а не сочиняли. Именно поэтому эти 17 тысяч протоколов были засекречены, а сразу после войны предназначены к уничтожению. Не знаю, кто разрабатывал план спасения этих бесценных документов, было ли известно о нем самому И. Минцу, который в 1946 году стал академиком и получил вторую Сталинскую премию. Но так или иначе в 2012 году они были обнаружены и в значительной своей части рассекречены.
Мой старший сын Сергей, которого продюсеры Данила Шарапов и Олег Вольнов пригласили в качестве одного из режиссеров фильма, задуманного как документальная драма, после знакомства с этими протоколами говорил только о них и только о войне. Эти протоколы стали своего рода "машиной времени", которая погрузила его в великое трагическое прошлое. Мне они во многом объяснили молчаливость моего отца. Дошедший до Сталинграда, как герои повести В. Некрасова, обожженный огненной Волгой, о которой писал В. Гроссман в "Жизни и судьбе", о войне он рассказывал мало и неохотно. Ему было за что мстить немцам, - а это не самое простое человеческое дело. Надо было пройти войну и остаться людьми. Сохранить добро в душе. И это тоже был подвиг.
Человек на войне - одна из вечных тем мировой литературы. Война испытывает на прочность все человеческие качества. Здесь невозможны полутона, - жизнь и смерть сходятся в непримиримой схватке. И всякий раз ты примеряешь на себя ее исход. Никто не бессмертен. Но жива надежда на бессмертие народной памяти.
Именно поэтому уже почти восемь десятилетий мы пытаемся приблизиться к тому, что называем правдой о войне. Без ее осознания, без осмысления прошлого трудно двигаться дальше. Неслучайно Ю. Бондарев писал: "Наше заблуждение в том, что мы ползаем вокруг истины, как слепые щенки, а думаем, что мы взрослые, солидные собаки". В любом случае одно непреложно, - наши отцы вернулись с войны победителями. И важно сохранить эту победу.
