Текст: Борис Кутенков
Журналы продолжают подводить итоги литературного года. В «Дружбе народов» — заочный круглый стол о главных книгах 2024-го. Из редакционного предисловия: «Мы попросили наших постоянных авторов — активно читающих и пишущих литературных критиков — назвать пять прочитанных в этом году книг и журнальных публикаций (художественных и нон-фикшн), которые, на их взгляд, будут жить долго, и обосновать свой выбор. Критики поделились на тех, кто: 1) точно ответил на поставленный редакцией вопрос; 2) решил покреативить и вопрос переформулировал; 3) пошёл по накатанной дорожке, представив на суд читателя традиционные итоговые списки, — маленький штрих к психологическому портрету творческой личности. Самоуправство, конечно, но — безусловно на пользу любознательным читателям».
Евгений Абдуллаев: «Книга, простите за тавтологию, живет ровно столько, сколько в нее заложено жизни. Жизни автора, который на нее ее тратит. Жизни, которая отражается в книге. Жизни, которую эта книга способна изменить. Хотя бы немного — на уровне другого взгляда на мир. Некоторые книги умирают уже на уровне замысла. Некоторые — в процессе написания. Некоторые, как ни странно, — после первого шумного успеха и попадания во всевозможные премиальные списки. А может, именно из-за этого шумного успеха». Александр Чанцев: «А журналы с их публикациями точно останутся надолго. Не только как архив (Интернет, как мы убедились особенно в последние годы, библиотека крайне скверная и ненадежная), но и как источник, где будущие читатели будут читать то, что к их времени станет классикой. А что станет, мы с точностью знать не можем. Мимолетное непредсказуемо и вечно».
Мария Бушуева: «Любопытно наблюдение прозаика, главного редактора издательства “Выргород»” Льва Наумова. Со своими студентами Наумов договорился, что каждый прочитает по два романа, которые прежде не читал. Когда “стали обсуждать результаты, выяснилось следующее: практически никто не взял книгу, написанную в XXI веке. Две трети пришлось на XIX столетие и одна треть — на XX”. (“Формаслов”, 15.06.2024). Вывод напрашивается сам: современную прозу студенты читать не хотят…»
Елена Сафронова: «…не очень доверяю вульгарной социологии и не думаю, что нынче книга живет год. Это какая-то “средняя температура по больнице”. Убежденные читатели в схему не вписываются…»
Литературная блогосфера скорбит о Льве Рубинштейне – 14 января исполнился год со дня трагической гибели поэта и эссеиста. На «Горьком» Ирина Сурат пишет о книге Рубинштейна «Тайный ход», изданной посмертно, — в сборник вошли стихи и проза, написанные в последний год его жизни. «Автор вступает с Пушкиным в разговор о “покое и воле” — есть ли они на свете или их нет, но по ходу дела вожделенный пушкинский покой переосмысляется в покой другой, тот самый, неизбежный — так завершается главная тема стихов-стиховичей. За плечами их автора стоит вся русская поэзия, он выстраивает свою поэтическую речь на фоне чужого слова и часто в диалоге с ним, иногда на волнах чужих ритмов, выговаривая при этом что-то лично важное. Наиболее важными оказываются темы начала и конца — детство и отчетливо просматриваемый финал личного пути…»
Там же интервью с Львом Обориным о новой книге, в которую вошли лекции по истории русской поэзии, написанные разными авторами и публиковавшиеся в течение прошлого года на сайте «Полка». О количественном факторе: «Я допускаю, что и тот поэтический бум, который характеризовал 1990–2010-е, довольно скоро пройдет фильтрацию временем. <…> А время неизбежно картину сглаживает и упрощает. Чтобы отнять у него побольше незаслуженно забытых авторов, нужна многотомная академическая история русской поэзии. И если бы наша книга стала первым шагом в этом направлении, я был бы счастлив». О Бродском: «Самая поляризующая фигура здесь — Бродский. При том, что и широкому читателю, и специалисту его значение очевидно, было и есть множество людей, которым хотелось бы сбросить его с пьедестала, отнять у него лавры первого поэта своего времени. И тут во всю эту литературную психологию и социологию входит новая проблема: насколько вообще продуктивно говорить о “величайших” и «самых», если можно говорить о “выдающихся”, или о поэтике и этосе целого круга авторов? Для меня это близкая постановка вопроса, а кто-то из наших авторов, обладающий, вероятно, большей критической решительностью, считает, что раздача мест вполне уместна».
В «НГ Ex Libris» Антон Ровнер вспоминает о своём отце, поэте, философе и мистике Аркадии Ровнере: «При жизни Аркадия Ровнера были выпущены три книги стихов: “Этажи Гадеса” (М.: Миф, 1992), «Рим и лев» (М.: Библиотека журнала “Комментарии”, 2002) и “Нерайские сады” (М.: Гнозис Пресс, 2017), а также поэма “Новый Гильгамеш” (М.: Русский Гулливер, 2013). О поэме я хочу сказать особо. В ней поэт пересказал шумерский миф, добавив туда собственные философские и космогонические концепции…»
В «Лиterrатуре» — Ксения Ковшова с предисловием Родиона Мариничева («Тексты напоминают пиксельный рисунок — настолько лаконичны и точны в них образы и детали. При этом сам рисунок получается вполне целостным и объёмным»):
- дула в ладони и укачивала
- перила общего балкона —
- сказали, это не плод,
- а опухоль,
- но я уже дала ей имя
- и вот теперь я отделяю
- плевелы от плевел
- (себя от себя)
- в горе и в радости,
- в буре циферблата
- <…>
Ольга Девш пишет о вышедшей недавно книге белорусского вундеркинда Игоря Поглазова (1966–1980): «Сколько жизни, в которой пишется поэту? У Игоря Поглазова она длилась всего около двух лет. Красивый тринадцатилетний мальчик, который выглядел на восемнадцать, родился и жил в Минске: единственный в семье, чудом выживший в родах ребенок рос, как Гвидон, стремительно, как герои Высоцкого и Шукшина, обладал дерзким характером и остро чувствовал несправедливость, как бунинский Митя, был раним. Поэтический архив Игоря за два с небольшим года напряженного сочинительства насчитывает около двухсот стихотворений…»
Олег Миннуллин на Prosodia предлагает перечитать стихотворение Мандельштама «Я не слыхал рассказов Оссиана…»: «”Скальд” – певец из другой, не средневековой шотландской, а древнескандинавской поэтической традиции. Русский поэт смешивает эти традиции в одну не столько по незнанию, а по принципу поэтического сближения. Это сближение можно сравнить с понятиями эпического времени (once upon a time...), когда разные исторические события, разбросанные на несколько столетий, являются в воображении сказителя как бы одновременными, или эпического пространства (так сказать, где-то в холодной средневековой, мрачно-зловещей, мужественно-воинственной и таинственной стране скальдов, бардов, всяких лютнистов, кельтов, англосаксов и викингов)…»
«Волга» публикует стихи Дмитрия Волкового:
- так прекрасно находиться в безвременье
- не знать который час
- и слышать только звук колокольчика с улицы
- (цветы или восточный механизм?)
- думая, что человечество перегрелось от поэзии
- не надо ему ее
- пока что
- я забыл фисташку в кармане куртки,
- которую больше никогда не надену
В «Знамени» — новые эссе Алексея Чипиги: «Должно быть, мораль появляется из необходимости хранить благодарность за память пробуждения, когда знаешь жену в качестве жены, младенца как младенца. Шварц в дневниках пишет о блокадном Ленинграде, когда летающие бомбардировщики детской части его сознания представлялись всего-навсего игрушками, когда он был уверен в своем бессмертии. Что ж, может, это тоже память, прощающая ужасную реальность? В конце концов (или в начале начал), мы откуда-то знаем: первое ощущение полета гибели не несло».
В январском «Новом мире» (обозначившем 100-летие журнала) — продолжение цикла эссе Владимира Новикова «Филологическая проза». На этот раз – о явлении «речевого лидерства»: «Лидер – не значит победитель. Лидеров нередко обходят на исторических виражах. По объёму вклада в русский язык Высоцкий посмертно обогнал всех корифеев-шестидесятников. Как речевой лидер народа и интеллигенции он обрёл других собратьев. По степени цитируемости в живой речи он теперь в связке с Пушкиным и Грибоедовым». О критике: «С высот поэзии приглашаю вас спуститься в подвал. Там сейчас обретается литературная критика. Когда-то Виктор Ерофеев, отрекаясь от своего филологического и критического прошлого, предложил поселить критику “в людской” литературного истеблишмента. Ну, в людской – это ещё ничего. Там обитателей хоть за людей считают и, кстати, за работу платят, кормят во всяком случае. А нынешняя критика без профессионально-гонорарного статуса рискует получить лейбл “БОМЖ”. И всё-таки я верю в дело своей жизни, в её изначальное призвание. Критика – не нарост на литературе, а её органичная часть…» Интересен и спор с Игорем Гулиным по поводу его нашумевшей статьи о Рыжем (подробнее об этой полемике см. в моём телеграм-канале).
Роман Сенчин публикует главы из книги об Александре Тинякове, готовящейся в «Редакции Елены Шубиной»: «Ну вот в таком положении оказалась отечественная литература в 1924 году. Места Тинякову в ней явно не предусматривалось…»
На «Формаслове» — стихи Яны Юшиной. Из предисловия Яны-Марии Курмангалиной к подборке: «В этой — нынешней — подборке много героев, сразу узнаваемых теми, кто вовлечен в мировую культуру: персоналии мгновенно угадываются по деталям, косвенным и прямым. Из глубины эпох проступают лица Фриды Кало и ее рокового мужчины Диего Риверы. Слышатся мотивы стихотворения Бориса Пастернака с его горевшей сквозь время свечой. А затем, — как удар под дых, — образ Марины Цветаевой, которая, собираясь в эвакуацию, кладет в чемодан книги, перевязанные веревкой, подаренной все тем же Борисом Леонидовичем…»
- хоть шаром покати золотым
- под кричащие окна хрущевок
- за песочниц грибные зонты
- и за остов качельный ещё вот
- стреказанской летишь сиротой
- вголоветром попутным приласкан
- и всесильна вода над водой
- и архангел гагарин в крылатском
- после штатского шире в плечах
- перед выходом выше ковчега
- и верандка такая ничья
- ради нас вымирает зачем-то
