Текст: Денис Краснов
Пскович
В само звучание имени – Антонин Ладинский – легко можно вчитать то, что его носителю суждено стать поэтом. Хотя на свет он появился далеко не в творческой семье. Отец, Пётр Семёнович, окончил Порховское духовное училище и служил полицейским чиновником, а мать, Ольга Васильевна, вышла из крестьян.
Антонин родился в 1895 году в селе Скугры Псковской губернии, но в 1898-м семья переехала в Псков по служебным надобностям Петра Семёновича. Ладинский окончил губернскую мужскую гимназию, оказавшись в выпускном классе вместе с Давидом Зильбером, братом одного из известнейших литературных псковичей – Вениамина Каверина.
В 1915 году Ладинский поступает на юридический факультет Петроградского университета, где успевает отучиться лишь один семестр: Первая мировая война зовёт студентов на фронт. Получив чин прапорщика, в 1916 году Ладинский отправляется в полк, расквартированный в Симбирске. В боевых действиях из-за болезни не участвует и в 1917-м возвращается в родной Псков, который вскоре занимают немцы.
«Ничего своего, кроме носового платка»
Военно-революционные перипетии вынуждают молодого офицера поочерёдно служить и в белых, и в красных формированиях. В 1919 году, как сообщает Ладинский в поздней автобиографии, он уходит на фронт в рядах Крестьянско-рабочей бригады, в сражении под Купянском попадает в плен и оказывается в Добровольческой армии Антона Деникина. В августе того же года Ладинский получает тяжелое ранение под Харьковом и почти год проводит в лазарете. Хорошо знавшая писателя Нина Берберова отмечала, что у него «на ноге тридцать лет не закрывалась рана».
В 1920 году вместе с ростовским госпиталем раненый офицер эвакуируется в Новороссийск, а затем, в 1921-м, в Александрию. В Египте Ладинскому какое-то время приходится работать на заводе, но освоение английского языка позволяет переключиться на переводы детективных романов и устроиться на службу в Международный суд в качестве писца. Тогда же он знакомится с Татьяной Дриженко-Турской, дочерью контр-адмирала, которая становится почти на 20 лет его спутницей.
В 1924 году удаётся перебраться в один из главных центров русской эмиграции – Париж. Ладинский учит французский, поступает в Сорбонну, но вскоре бросает учёбу – нет возможности. Материальные тяготы заставляют его устроиться на обойную фабрику.
В 1925-м случается важное – первая журнальная публикация в парижском «Звене».
- …Народная любовь! Как тяжкий флот,
- Плыву к тебе, в ночных морях взывая,
- Мне руки простирает мой народ,
- Поют куранты, полночь отпевая…
- Антонин Ладинский (1925)
Ладинский входит в Союз молодых поэтов и писателей во Франции, а год спустя становится его вторым председателем. Перед начинающим литератором распахиваются двери ведущих изданий русского зарубежья, которые охотно печатают его нарядную неоромантическую лирику.
«Оставил всех далеко позади»
В 1930-м приходит первый настоящий успех. Первый сборник стихотворений Ладинского, «Чёрное и голубое», выходит в Париже при содействии Михаила Осоргина – и ведущие критики почти единодушно возводят автора в число ведущих поэтов-младоэмигрантов.
- …Но под дырявым голубым плащом
- Не жалуется муза на невзгоды –
- Так рядовым солдатом переходы
- Ты с мушкетёрским делала полком.
- Да и теперь: ты бредишь о войне
- И с третьими ложишься петухами,
- А время бы заняться нам стихами
- О розах, о любви и о луне.
Антонин Ладинский. «Муза» (1926)
В первой же из вышедших рецензий Владимир Сирин (Набоков) не скупится на похвалы:
Подчёркивая самостоятельность поэтического таланта Ладинского, Набоков всё же обнаруживает «отдалённые литературные влияния» Ивана Бунина и Владислава Ходасевича. Другой видный поэт эмиграции, Юрий Терапиано, утверждает:
Литературовед Глеб Струве отмечает сложность поэтической родословной Ладинского ввиду его ярко выраженной индивидуальности. Кроме Мандельштама, Струве указывает на черты, роднящие Ладинского с Державиным и Ломоносовым, Лермонтовым и Тютчевым, Гумилёвым и Багрицким, а также с представителями «Мира искусства».
Не только Струве, но и многие другие критики используют театральные эпитеты применительно к лирике Ладинского: «романтический балет» (Георгий Адамович), «картонный мир в балете» (Пётр Пильский), «бутафорский театр» (Илья Голенищев-Кутузов). Владислав Ходасевич усматривает «маленькую балерину» в «живом, пёстром, но весёлом реквизите его поэзии», Владимир Вейдле – «танцующие размеры», а Константин Мочульский – «эфирный мир, светлый и прозрачный».
Вслед за «Чёрным и голубым» выходят сборники «Северное сердце» (1931), «Стихи о Европе» (1937) и «Пять чувств» (1938). К поэту приходит полноценное литературное признание, но парижские будни почти не радуют его.
«Судьбой к телефону приставлен»
12 сентября 1932 года в дневнике Ладинского появляется запись:
«…проклятый коридор, телефон, жалкая служба, полное равнодушие господ редакторов».
Что это?
Ещё в 1926 году он устроился в штат популярнейшей эмигрантской газеты «Последние новости», выходившей в Париже под руководством Павла Милюкова. Должность Ладинского звучала довольно весомо: заведующий телефонным бюро – но на деле сводилась к положению дежурного на редакционном телефоне.
Георгий Адамович оставил шаржированный портрет Ладинского в игривом стихотворении по случаю 10-летия «Последних новостей»:
- Судьбой к телефону приставлен Ладинский,
- Всему человечеству, видно, назло:
- Он – гений, он – Пушкин, он – бард исполинский,
- А тут не угодно ль – алло да алло!
А всё тот же Василий Яновский в своих мемуарах так рисует Ладинского: «Высокий, худощавый, несколько северной (шведской) внешности, но с русским красным, армейским, носом, он в ту пору напоминал [Николая] Тихонова – тоже романтического поэта и солдата». Не испытывая особенного интереса к личности Ладинского, Яновский, однако, делает любопытное признание: «Чем бы Ладинский ни занимался: телефон, перевод бульварного романа, очерк или стихи – всюду он проявлял одну и ту же "органическую" добросовестность, характерную для русского мастерового, труженика, пахаря и солдата».
Труженик и пахарь, пришпиленный к редакционному телефону, – конечно, совсем не о такой участи мечтается талантливому писателю. В ноябре 1937 года 42-летний Ладинский с горечью отмечает в дневнике: «Написал Милюкову письмо. Старался доказать ему, что мне надо дать что-нибудь более приличное, чем место телефонного мальчика. Говорит, "конечно, вы правы, но как это осуществить?"».
- Душа моя, ты – чужестранка.
- С твоей ли небесной гордыней
- И жить на земле, как служанка,
- Быть трудолюбивой рабыней?
- …
- И весь этот мир только сцена,
- Где мы кое-как разыграем
- Коротенький фарс и средь тлена
- И прелести хрупкой растаем.
- Антонин Ладинский (1933)
Жизнь в столице Франции становится нестерпимой, одолевают проблемы со здоровьем: «Я всё хвораю, вожусь со своею печёнкой. У нас в Париже жарко, скучно. На Монпарнасе тоска смертная», – пишет Ладинский в июле 1934-го Зинаиде Шаховской.
В том же году из-под пера поэта выходят такие строки:
- Быть может, в северной Пальмире,
- На чёрной ледяной реке,
- Средь русских зим глухой Сибири
- Иль в гарнизонном городке
- Мы вспоминать с улыбкой станем
- (Сугробы с шубами деля)
- Французскую зиму в тумане
- И Елисейские Поля.
- …
- На Монпарнасе разговоры
- В насквозь прокуренных кафе,
- В дыму табачном наши споры
- О незадачливой строфе…
- Антонин Ладинский. «О Париже» (1934)
«Предчувствие близкого конца»
Отдушиной в работе, наполненной звонками, встречами и прочей журналистской рутиной, для Ладинского становятся заграничные командировки. Как специальный корреспондент «Последних новостей» он побывал в Польше, Чехословакии, Египте, Ливане, Тунисе. В 1937 году в Софии выходят путевые очерки «Путешествие в Палестину», а в Таллинне – роман «XV легион» о Древнем Риме, позднее переработанный и переизданный в Москве под названием «В дни Каракаллы». Почти следом, в 1938-м, Ладинский издаёт второй роман, «Голубь над Понтом» (теперь уже из истории Византии), открывший трилогию о становлении государства Российского.
Глеб Струве подмечает, что «интерес Ладинского к истории был не археологический. Его, как и Алданова, интересовала связь времён – в прошлом он искал отражений настоящего времени». Сравнение с Марком Алдановым как главным историческим романистом зарубежья проводил и Гайто Газданов – не в пользу Ладинского: «Его римские и византийские романы – это, конечно, вещи уголовные... Например, римский сенатор, глядя на обнажённую вакханку, думал, по наивному представлению автора, о том, как в её теле мерно вращается кровь – римляне, как известно, считали, что кровь неподвижна, и кровообращение было открыто английским учёным Harvey [Уильямом Гарвеем] в семнадцатом веке».
А вот Георгий Федотов видел новизну римского романа Ладинского в преломлении личной судьбы писателя, «чего не заменит блестящая эрудиция. Читая сцены походной жизни римского легиона, мы чувствуем, что автор вносит в неё свой опыт войны, казармы. Комната опустившегося римского поэта напоминает мансарду Парижа, а беседы христиан и платоников – религиозные диспуты наших дней. Всё это не простая модернизация. Автора прельщает в третьем веке Рима хрупкость и обречённость, предчувствие близкого конца. Это ощущение составляет душу книги, спасает её от археологического омертвления и ставит её в ряд с прекрасными стихами автора, посвящёнными гибели Европы».
Георгий Иванов, в свою очередь, полагал: «Как бы хорошо Ладинский ни писал прозу, он никогда не победит ею собственных стихов». А Юрий Иваск годы спустя как бы подытожил: «Одержимый историей Ладинский – странствующий энтузиаст, романтический бродяга. Лучший эпитет для него – лёгкий, легчайший поэт».
«Быть вместе со своим народом»
«Романтическому бродяге» Ладинскому предстояло ещё немало жизненных странствий, которые в итоге завершились возвращением на родину. В 1944 году, когда Париж был освобождён от нацистов, писатель вступает в Союз русских (позднее – советских) патриотов и входит в редакцию газеты «Советский патриот».
Активная просоветская позиция приводит к тому, что в 1946 году Ладинский одним из первых в послевоенное время принимает гражданство СССР. На торжественном собрании с участием советского посла во Франции Александра Богомолова новоиспечённый советский гражданин заявляет:
Тем временем «железный занавес» опускается всё ниже, и в 1948 году французское правительство запрещает Союз советских патриотов и его печатный орган. Ладинский работает переводчиком Юрия Жукова, спецкора газеты «Правда» в Париже, переводит для журнала «Обозрение сторонников мира» и сотрудничает с газетой «Русские новости».
В 1950-м выходит последний поэтический сборник Ладинского, «Роза и чума», и тогда же заканчиваются его мытарства в нелюбимой Франции. После высылки он переезжает в Дрезден (это уже ГДР), где работает на очередной скромной должности – корректором в переводческой конторе завода «Заксенверк».
- Когда приходят мысли
- О гибели и страх,
- Не трепещи! Помысли,
- Что ты не только прах,
- А некое сиянье
- В бессмертном веществе,
- Что ветерок дыханья
- Прошелестит в листве.
- И потому, что гробом
- Кончается наш путь,
- С волнением особым
- Подумать не забудь
- О том, что в этой жизни
- Всего дороже нам, –
- О верности отчизне
- И о любви к стихам…
- О, с нежностью печальной,
- Как розу или плод,
- Садовник гениальный
- Взрастит нас и сорвёт.
- Антонин Ладинский (1949)
В 1955 году Ладинский наконец-то получает возможность приехать в СССР. Первое время в Москве живёт у младшего брата Бориса, выдвинувшегося по линии НКВД-МВД и ставшего полковником инженерных войск. Отец и мать Антонина, а также два других брата, Владимир и Николай, были репрессированы ещё в довоенные годы.
Оказавшись на родине, Ладинский вновь погружается в тихую, незаметную работу: переводит Вольтера, Экзюпери, Элюара, стихи арабских, казахских и чешских авторов, публикует в «Литературной газете» статью «Последние годы Бунина» (1955). Вплоть до конца 1950-х он не может издать в СССР ни одного из своих художественных сочинений. В конце концов, в 1959 году благодаря поддержке Веры Инбер выходит роман «Когда пал Херсонес» (изданный в эмиграции как «Голубь над Понтом»).
В 1961-м Ладинского принимают в Союз писателей СССР, публикуются романы «В дни Каракаллы» и «Анна Ярославна – королева Франции», а в 1966-м (уже посмертно) – «Последний путь Владимира Мономаха».
В последний земной путь отправляется и сам автор. В 1960 году он навещает родную Псковщину, деревню Скугры.
А 16 мая 1961 года, за день до рокового инфаркта, Ладинский пишет стихотворение с холодящим названием – «После смерти»:
- Не будет там
- ни вам, ни нам,
- не будет в доме стёкол,
- даже рам,
- умолкнет воробьиный гам.
- Не будет ничего,
- не будет никого –
- ни девушки, что так его
- с такою нежностью поцеловала,
- не будет ни конца
- и ни начала.
- Растает всё как дым
- Средь фимиамных зим…
4 июня 1961 года Антонин Ладинский скончался.
