Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Весною, когда в Михайловском начинается всё заново и люди выходят на волю…
С.С. Гейченко. У Лукоморья
Апрель в Пушкинском заповеднике — санитарный. На две недели вплоть до Пасхи музеи закрываются. Что же происходит здесь в эту пору?
А происходит, быть может, самое важное — заповедник набирается сил. Отдыхают истоптанные тропинки парков и половицы усадеб Михайловского, Тригорского и Петровского.
Сотрудники заповедника чутко, как врачи, вслушиваются в состояние всех экспонатов, ступенек и комнат.
Сокровенное торжество происходит тем временем в парках и лесах: заповедник принимает сотни и тысячи перелетных птиц. По невидимым с земли небесным тропам сюда стремятся серые цапли и белые аисты, царственные лебеди и махонький королек.
Нынче их ждало испытание — за десять дней до Пасхи Пушкинский заповедник замело снегом. В полдень 9 апреля началась такая метель, что я с трудом поднялся к могиле Пушкина в Святогорском монастыре.
В парках сотрясались от ветра тонкие, как свечи, сосны, гнулись ели, летали шишки и ветки, укутанные в тонкое кружево серебристого лишайника.
Только Уединенный Дуб в Тригорском недвижно взирал на разгулявшуюся стихию.
А ночью ударил мороз. На прудах образовалась шуга, а за ней и лед. Несчастная утка, уже приготовившаяся стать мамой, заковыляла к Пушкину — нашла приют у крыльца его дома, зарылась в прошлогодние листья.
Утром она косила из-под куста умоляющим глазом, а сотрудники заповедника успокаивали: «Сиди-сиди, кто ж тебя тронет... Все мы тут за пазухой у Пушкина…»
Наверху гудит воздушный океан. По верхушкам леса проносится ледяная волна, осыпающая ночной снег. А у земли тихо, укромно. Голубые пролески приветливо выглядывают из-под снега, веруя, что он растает. Синицы и дрозды, зорянки и скворцы, зеленушки и гаечки храбро пробуют голоса, отгоняют нежданную стужу, зовут ласточек-подружек — те еще где-то в пути.
И — брызгает солнце. По краям крыш вырастают сосульки. В полдень уже звенит капель.
И как-то особенно, как в первый раз, читаются пушкинские строки на табличке, давно вросшей здесь в пейзаж:
- Я был рожден для жизни мирной,
- Для деревенской тишины…
Душа невольно подчеркивает слово «мирной». Идешь дальше, а там: «Поместья мирного незримый покровитель…» Опять о мире! Ранее это слово ласточкой пролетало мимо сознания. Мы и не замечали мирного устроения жизни. Так человек, с рождения живущий в пушкинских Святых Горах, не замечает, сколь дивен воздух, которым он дышит...
Когда Семен Степанович Гейченко, демобилизованный по ранению, приехал сюда в апреле 1945 года, здешние старики сказывали: «У ласточки две песни: одна о том, что самое доброе на земле — мир, а другая — «в нашем доме все сусеки хлебом подзасыпаны…»
80 лет назад, 23 апреля 1945 года, Президиум Академии наук СССР вынес решение о плане восстановления Пушкинского заповедника и назначил его директором С.С. Гейченко. 60 лет назад Семен Степанович окольцевал скворца, вырезав на колечке: «СССР, Пушкин. Михайловское, 24 мая 1965 года». На другой год он получил письмо от болгарских школьников. Они сообщили Гейченко о том, что михайловский скворец попал в сети юных орнитологов, но был ими выпущен на волю. Весною он снова явился в свои пушкинские края.
До полных сусек ох как было далеко. Гейченко поначалу жил в землянке — все постройки были сожжены.
Все, что мы видим сегодня в Пушкинском заповеднике, воскрешено из пепла Семеном Гейченко и его помощниками. И кажется, что даже небо здесь с любовью отреставрировано – такое оно чистое, промытое до ослепительной синевы.
Пушкинское небо!..
Чтобы побыть под ним, люди едут сюда и в санитарные дни, но не туристами, а паломниками — одни в одиночестве, другие — с близким другом, а кто-то — семьей.
Вон побелевшим за ночь полем пробираются молодые родители и трое детей. Двое еще в колясках, третий шагает впереди — очевидно, знает дорогу. Отец с матерью еле выталкивают коляски из мокрого снега.
Наконец, выруливают на расчищенную дорогу, подходят к усадьбе, и я слышу, как старший мальчик торжественно объявляет: «В этом доме живет Пушкин!»
— И сейчас живет?! — изумляется запыхавшийся отец.
— Да! Только он ушел погулять, — объясняет сын, — давай его подождем, как мы тогда ждали…
Тут я понял, в чем счастье Пушкинского заповедника и для детей, и для взрослых — оно в неизменности.
Отсюда можно уехать, не опасаясь, что, пока ты будешь вдали, здесь одно сломают, другое застроят, третье загородят банерами с рекламой.
Человеку, чтобы не потерять себя в жестоком хаосе, необходимы такие вот незыблемые, как Истина, места. Только так можно хоть один день побыть в жизни вечной.
«Давай его подождем, как мы тогда ждали...»
