Текст: Дмитрий Шеваров
Они познакомились в умирающей от голода и холода Москве 1920 года. Марине Цветаевой было двадцать восемь. Сергею Михайловичу Волконскому, бывшему директору императорских театров, – шестьдесят.
У князя Волконского, внука декабриста-каторжника, новая власть отобрала все, что можно отобрать. Осталось лишь кольцо Пушкина, которое он носил на левой руке. Князь ютился в маленькой комнате на Арбате, зарабатывал чтением лекций по актерскому мастерству, а от жути происходящего уходил в воспоминания о детстве. С рукописью мемуаров не расставался, носил ее с собой, опасаясь, что придут с обыском и заберут все бумаги.
Марина вызвалась сделать копию рукописи. Князь сразу увидел в Марине верного друга и, не колеблясь, передал ей свое сокровище – стопку густо исписанных страниц.
Борис Зайцев, опекавший в эту пору семью Марины Цветаевой, вспоминал: «Этого всего не забыть. Везу по московскому снегу на салазках дровишки — у Марины с дочкой -1 градус. Стучу в знакомую дверь, грохаю на пол охапку дров… Марина благодарит, но рассеяна, отсутствует. Верней, занята своим. А вот чем: крупными, почти печатными буквами переписывает произведение кн. Волконского. Остальное неважно. Печка так печка, дрова так дрова…»
В 1921 году князь уехал в Борисоглебск, там его предупредили о готовящемся аресте, и он, переодевшись в драную солдатскую шинель, вынужден был скрываться. Нагрянувшие чекисты забрали из родового дома Волконских бесценный семейный архив и распорядились им с непосредственностью варваров. Был составлен доклад в коллегию охраны памятников, где говорилось: «Бумаги, отобранные в доме Волконского, израсходованы в уборной чрезвычайной комиссии».
После расстрела Николая Гумилева князь понял, что не может оставаться в одной стране с убийцами. Потом он напишет: «Сейчас я уже не на Родине – на чужбине. Надо мной синее небо, светозарные тучи. Вы скажете, что и там было синее небо, и там светозарные тучи?.. Может быть, но я их не видел; они были забрызганы, заплеваны, загажены; между небом и землей висел гнет бесправия, ненависти, смерти…»
Добрые люди помогли Сергею Михайловичу выехать в Италию, которую он почитал своей второй родиной. Его любимым городом была Флоренция. Вскоре князь переехал в Париж, где стал одним из самых авторитетных театральных критиков.
Весной 1922 года эмигрировала и Марина. Их дружба продолжалась по переписке. Когда одно из берлинских издательств стало готовить двухтомник воспоминаний Волконского, он попросил Марину написать к ним предисловие. Так появилась большая – на 32 страницы! – статья Цветаевой «Кедр».
В самом конце Марина объясняет, почему назвала свою апологию именно так: Сергей Михайлович высадил множество сибирских кедров в своем брянском имении. «Ах, если бы мы умели любить людей так, как Волконский – деревья!» – восклицает Марина.
Кроме того, сама личность Волконского напоминала ей это благородное древо – кедр. Как кедр царственно возвышается среди елок, сосен и пихт, так и Волконский всю жизнь возвышался над своим окружением, оставаясь князем не только по титулу, но и по духу.
Марина бесконечно, влюбленно цитирует воспоминания Волконского. И это – неизбежность для каждого, кто пишет об этой книге. Пересказать радость от стиля Волконского невозможно. Тут остается только выдергивать из книги самые вкусные места. Вот и я не устою.
«Медленно, слишком медленно катится вагон; слишком медленно пыхтенье, и так медленно, так равнодушно медленно стелются и тают клочья дыма…»
В прозе ХХ века установились негласные правила, знакомые всем пишущим: два слова на одну букву лучше рядом не ставить; повторять одно слово в одном предложении тоже не стоит. А Волконский не смущался повторами, достигая почти поэтического, песенного ритма.
Не знаю в русской литературе более чарующих строк, чем: «Темнее ночи на темном небе темнеют темные дубы».
Или вот: «Из темноты нежданный лай, нежданный фырк, нежданный вспых далекого костра…»
Воспоминания не были первой книгой князя. В начале прошлого века ни один театральный актер не обходился без книг Волконского «Человек на сцене», «Отклики театра», «Законы живой речи».
Когда я учился в пятом классе, у нас появились уроки ритмики. Это был единственный предмет, назначение которого казалось туманным, загадочным, но, быть может, именно поэтому эти уроки остались в памяти так ярко, как никакие другие. Каждый урок проходил в актовом зале и начинался с того, что учительница строила нас в пары, а потом садилась за фортепиано и играла скорбно-торжественный полонез Огиньского.
Мы, мальчики и девочки в пионерских галстуках, плыли по натертому мастикой паркету, едва касаясь друг друга руками. Смешливые и неугомонные проказники, мы плыли друг за дружкой в глубоком молчании, обретая в этих странных движениях, в этой печальной музыке знание о том невыразимом, что важнее зазубренных теорем, формул и дат.
Мы, конечно, не знали, что этими уроками мы обязаны Сергею Михайловичу Волконскому – они появились в советских школах в 1920 году благодаря князю. Именно Волконский в июле 1919 года основал в Москве Ритмический институт, который готовил преподавателей ритмического воспитания.
Последняя лекция, которую Волконский прочитал в Москве, была устроена в пользу голодающих и посвящена значению воспоминаний в жизни человека. «Я сказал о культурной роли памяти, об уважении к памятникам, о тех народах, которые подверглись нашествиям иноплеменников, но своих варваров не имели, таких, которые протыкали портреты штыками… Я говорил о декабристах и кончил тем, что таких людей, как они, больше не будет: это были люди, в которых не было ни капли ненависти – одна любовь…»
Любовь настигла Сергея Михайловича в 1936 году в Лондоне, где он читал лекции в балетной школе. Его избранницей стала Мэри, дочь американского посланника в Греции и Сербии.
Счастье их оказалось недолгим. В октябре 1937 года князь скончался. Ему было 77 лет.
Посвящение
Марина Цветаева — Кн. С. М. Волконскому
- Стальная выправка хребта
- И вороненой стали волос.
- И чудодейственный — слегка —
- Чуть прикасающийся голос.
- Какое-то скольженье вдоль —
- Ввысь — без малейшего нажима…
- О дух неуловимый — столь
- Язвящий — сколь неуязвимый!
- Земли не чующий, ничей,
- О безучастие, с которым
- — Сиятельный — лишь тень вещей
- Следишь высокомерным взором.
- В миг отрывающийся — весь!
- В лад дышащий — с одной вселенной!
- Всегда отсутствующий здесь,
- Чтоб там присутствовать бессменно.
- Май 1921
Прямая речь
"Что такое «читатель»?.. Читатель, к счастью, не «коллектив», а единицы, драгоценное разнообразие разноценных единиц; и не для всех из них пишет автор, а для некоторых. А может быть, только для одного?.." Князь С.М. Волконский
