В то субботнее утро в Керкире я сидел на горячей от солнца скамье, ел солоноватый виноград из газетного кулька и разглядывал часы — подарок отца на день рождения. Трогал выпуклый циферблат, гладил ремешок из оленьей кожи; не верил, что дядя окажется прав и два дня спустя буду рад расстаться с ними.
- Как я найду Ифиджению? — спросил я дядю Адрастуса, который подарил мне свой секрет на совершеннолетие.
- Узнаешь ее, едва увидишь, — ответил он с такой улыбкой, словно катал во рту засахаренный абрикос. — Только поезжай непременно в конце октября. В ноябре уже поздно.
Я поцеловал его в щеку и попросил одолжить саквояж.
Неделю спустя, в пятницу, двадцать первого октября, дядя довез меня до причала Игуменицы. Пересчитал деньги в моем кошельке, доложил несколько купюр и, кивнув на часы, сказал:
- Если не хватит, продай их. Не пожалеешь.
Я накрыл папин подарок ладонью и испуганно взглянул на Адрастуса. Тот засмеялся.
По пути в Керкиру я не сводил глаз с огоньков порта Игуменицы, думал о тоске в глазах дяди, которую тот не мог спрятать даже за улыбкой.
Около полуночи капитан покинул стеклянную будку, чтобы посмотреть, как паром веревками притягивают к берегу. Слева виднелся старый форт. Луна ныряла в облака. Ветер пах солью и хвоей. Я не знал, куда идти, потому пошел за остальными пассажирами до ближайшей гостиницы.
Весь следующий день я шатался по улицами Керкиры и разглядывал женщин. Только все они казались недоступными, как Южная Рыба в северном небе, и не то чтобы очень привлекательными. Блуждал по кривым улочкам, покупал орехи и сухие фрукты, ел их на ступенях чужих домов. Заходил в бары, пил мускат в рюмках из резного хрусталя и ледяной мандариновый сок. Наблюдал за прохожими и ждал сам не зная чего. Когда успел порядком захмелеть, показалось, что кто-то шепнул мне: «Иди на площадь с кипарисами. Они там».
Я расплатился, вышел из бара и огляделся. Эхо пустой улицы донесло до меня скрип замка, звук падающих в сумочку ключей, стук каблуков. От двери неподалеку отделился женский силуэт в шали с бахромой и устремился к перекрестку.
- Ифиджения? — крикнул я наугад и побежал за женщиной.
Она обернулась и прошлась по мне взглядом.
- Сторожил? Как ты узнал, где я живу?
Я что-то пробормотал. Сердце стучало, как ее каблуки мгновение назад. Она взяла меня за рукав, потянула к свету. Я застыл от вида персидского лица, зловещего изгиба бровей и красных губ.
- Ты ни разу здесь не был. Кто тебе рассказал про меня?
- Адрастус.
Она несколько раз моргнула.
- Сколько у тебя денег?
Я открыл перед ней кошелек. Ифиджения прошлась по купюрам ногтями, вытащила их и засунула в свою сумочку.
- Два дня, — сказала она и зачем-то стукнула каблуком. — В каком отеле твои вещи?
Воскресенье и понедельник мы не раздвигали штор и не пускали горничную. Иногда, наспех одевшись, я выбегал на улицу за хересом, хлебом и апельсинами. Из страха не смотрел на циферблаты ни на руке, ни на площади, ни на стене.
- Мне не нужны твои часы. Только деньги, — проговорила она два дня спустя, собирая черные волосы в пучок.
- Сколько тебе нужно денег?
Она потянулась за сумочкой, достала из нее сложенный тетрадный лист, прошлась по нему зрачками.
- Еще примерно столько же.
Впервые за те два дня я взглянул на отцовский подарок и прикинул, сколько за него могут дать в лавке, которую, сам не зная зачем, заранее присмотрел на углу. Обхватил Ифиджению сзади, прижался виском к ее горячей спине и прошептал:
- Подожди. Не раздвигай шторы. Сейчас приду.
По возвращении я протянул ей деньги. Она пересчитала купюры и произнесла:
- Ну вот. В этом октябре больше никто меня не дождется.
Два дня спустя я проснулся уже без Ифиджении. Вдохнул запах ее подушки, снял наволочку и положил в саквояж. Соскреб с тумбочки мелочь на билет до Игуменицы и поплелся к причалу.
- Вижу, что нашел ее. — Дядя встречал меня на пристани.
Он сжал мое плечо. Я не смотрел на него.
- Знаю, дружок. Потерпи неделю. Потом за работой время быстро пролетит до следующего октября. Денег поднакопишь. Я первые два года так же, как ты, еле живой с парома сходил. Думал, ничего лучше уже не случится. Потом возвращался к твоей тете, и забывалось.
- Ничего лучше уже не случится, — пробормотал я.
- Пройдет. Всё пройдет.
- Может, жениться на ней? — встрепенулся я. — Знаю, где она живет. Сейчас же вернусь в Керкиру...
Адрастус расхохотался.
- Она уже была замужем. Четыре раза. Последний муж ее чуть не убил. Говорят, нашел у себя под кроватью самого мэра. Той же ночью увез сыновей-близнецов на материк. Ифиджении разрешает навещать их только раз в год, в день их рождения, двадцать девятого октября. Все остальное время она тихо работает в овощной лавке, знать никого не хочет.
Дядя свернул на проселочную дорогу. Мы молчали.
- Думашь, я не пытался? — пробормотал он, опустил стекло и сплюнул в пыль.
Я смотрел на выжженный солнцем колючий холм, за которым начиналась наша деревня.
Ссылки по теме:
