«Помни меня»,- шепчет пыль
(Петер Хухель)
***
Первое, что бросилось мне в глаза- это тугой завиток медных волос, ниспадающий на загорелый лоб, слишком высокий и крутой для такой милой девушки. Взгляд миндалевидных глаз неестественно василькового цвета равнодушно скользнул по моему лицу и сбежал в окно. До моего уха донесся протяжный хлопок жвачки. «Пожалуйста, мисс!»- пожилой портье положил на стойку маленький ключик- «мы всегда рады постояльцам с животными, но если Ваша собака будет громко лаять, мы будем вынуждены попросить Вас переехать на 4-ый этаж, там в номерах со звуковой изоляцией дела обстоят получше». Малахольный йоркширский терьер, как будто уловив, что говорят о нем, поежился у девушки подмышкой. Шерстяная пальмочка, затянутая салатовой резиночкой, миролюбиво качнулась в унисон его словам. Она кивнула. «Merci beaucoup!»-грассирующая «Р» в ее исполнении прозвучала настолько чудовищно, что портье невольно оторвался от гостевой книги и пристально вгляделся в ее лицо.
Она начала свое медленное восхождение по лестнице; красный чемодан нервно бился по ступеням. Я смотрел на ее жилистые лодыжки, тонкие щиколотки и раскрасневшиеся от ходьбы пятки, и у меня пересохло во рту. Марго Тейт. 36-ой номер.
***
Я- Адам Винкер. Неотесанный ублюдок 18-ти лет от роду, уже пятый год подряд отдыхающий с мамой на Лазурном берегу . Когда она выезжает со мной на море, и без того тонкая ниточка ее плотно сжатых губ трансформируется в высоковольтный провод; я чувствую, как по ним идет ток; я слышу его мерное гудение. Мне нравится наблюдать за ее затылком, когда она сидит ко мне спиной. Если бы тугой пучок ее седых волос мог кричать, здесь бы повыбивало стекла в окнах от этого животного крика. Иногда я спрашиваю ее, почему она не сделала аборт. Тогда она вперивает в меня злобный взгляд своих подслеповатых серых глаз и нарочито мягким голосом отвечает « Не говори глупостей, Адам. Я счастлива, что у меня есть ты!». Затем с будничной интонацией добавляет что-то вроде «Принеси мне чай». Или любую другую фразу, призванную заткнуть меня. За окном стоит самая настоящая прованская жара. Но меня бьет озноб от одного ее присутствия рядом. И тогда я прячусь от нее, нырнув в бездну внеочередной книги.
***
Не успеваю я войти в ресторан, накрытый к завтраку, как тут же вижу её. Водопад кудряшек и ярко-красное, как мякоть грейпфрута, струящееся платье. Во рту сразу же загорчило. На негнущихся ногах, сжимаясь внутри от иррационального ужаса, я медленно двигаюсь в ее сторону, беру поднос и становлюсь рядом. Рука Марго порхает над выпечкой и на мгновение замирает над сдобой с изюмом. Я смотрю на ее тонкую загорелую руку, на блестящие овальные ногти, на царапину чуть выше запястья и ощущаю, как закипает в жилах кровь. Закусываю губу, опускаю руку и незаметно зажимаю ткань ее платья между указательным и средним пальцем. Желание становится невыносимым, и я свободной рукой тяну свою футболку вниз.
Марго берет булочку, кладет себе на поднос и разворачивается ко мне спиной. Я поворачиваюсь следом, и мой взгляд ныряет в водоворот ее волос. Я физически ощущаю невыносимость этой красоты; раздражение, которое вызывает у меня это множество спиралей, крадущее солнечный свет. Мне больно смотреть, и я невольно морщусь, не выдерживаю, протягиваю руку , накручиваю одну прядку на палец и что есть силы дергаю вниз. Марго резко разворачивается и смотрит на меня в упор. Я вижу, как расширяются ее зрачки, и как исказившийся от боли рот мгновенно принимает такое схожее со страхом, и одновременно такое отличное от него выражение недоумения. Польщенный ее вниманием, я тянусь к ее лицу и снова хватаюсь за локон. Сочный звук шлепка ошеломляет, и я отдергиваю руку, как ошпаренный. «Простите его! Он немного болен. Он не хотел Вас обидеть». Мама нависает надо мной, как скала; кисть горит от удара. - «Сядь за столик, Адам!». -«Мама!»-. «Я сказала сесть за стол! Я сама наберу тебе еды». Она живым щитом становится между мной и Марго, разжимает мои пальцы, продолжающие рефлекторно держаться за край футболки, и приподнимает ткань. Взгляд ее стремительно падает вниз, буравит мою ширинку. Секунда, она поднимает глаза на меня. Я не вижу в них ничего, кроме ненависти, и страх поднимает во мне свою седую голову, встает в полный рост.
***
Я прижимаю ладони к ушам и прячу голову между коленями. Мокрое полотенце обрушивается на мою шею, первые десять ударов я терплю, но боль становится невыносимой, так что приходится отползать к порогу ванной комнаты. Я- Адам Винкер. Я-моральный урод. Я- будущий насильник. Я-монстр . Я- шизофреник. Я не могу хотеть Марго Тейт. Я никого не могу хотеть. И никто не может хотеть меня. Даже моя собственная мама. Я встаю на ноги так резко, что на мгновение кажется, будто кафельная плитка выскальзывает у меня из-под ног, и изо всех сил бросаю собственное тщедушное тельце вон из ванной, к выходу. По лицу проходит судорога. Звук захлопывающейся двери и материнский вопль за моей спиной придают мне сил, и я бегу. Бегу по этому чертовому коридору отеля до свиста в ушах.
***
Удушающий запах роз нокаутирует мои ноздри, но и без этого обонятельного террора мне не хватает кислорода, как будто чья-то рука в эластичной перчатке властно сжимает мое горло. Я прячусь за цветущим кустом и не могу отвести глаз. Упругое тело цвета оливкового масла медленно погружается в воду. Купальник пламенеет на солнце, сжигая сетчатку в прах . Греческий профиль. И багряная осень в локонах. Марго неспешно уплывает от меня. Я смотрю ей вслед, и щемящее чувство тоски расправляет свои крылья в моей груди. Мне нужно поговорить с ней. Во что бы то ни стало мне нужно поговорить с ней. Я хочу выйти из укрытия, подойти к кромке бассейна и окликнуть ее по имени. Только я решаюсь, вбираю в себя жалкие остатки воздуха, пытаясь выудить из него хоть немного смелости, как все мое тело наливается свинцовой тяжестью, и я не могу сделать шаг. Чувствую, как уголок губ начинает нервно дергаться. Невозможно. Под гнетом собственной никчемности я покорно опускаю голову. И встречаюсь взглядом с маленьким существом, глядящим на меня снизу вверх, как на Бога, стоящего за плотными кулисами небес. Миниатюрное, дрожащее животное. Пальмочка, затянутая салатовой резиночкой, танцует на ветру. Минуту я смотрю в эти маленькие черные глазки, и кровь бурлящим потоком шампанского начинает свое стремительное восхождение по моим венам, ударяет в голову, как шар по кеглям. Новорожденная мысль озаряет оцепеневшее сознание. Я медленно опускаюсь на колени и протягиваю вперед руку, слегка растопырив пальцы. Я вижу, как тело собачки исходит тремором, будто ее нервную систему вывернули наизнанку. Она- само воплощение страха. Как и я со своими лицевыми судорогами, подергивающимися веками и сведенным от волнения животом. Любопытство берет верх, и зверь тихонько подходит ко мне, наведя на меня свой нос, как дуло пистолета. Голова йоркшира прячется под навесом моей ладони, гладкая шерстка нежно щекочет кожу. Я делаю глубокий вдох и резко сжимаю пальцы. Молниеносно притягиваю животное к себе и сворачиваю ему шею. В моих ушах до сих пор стоит этот звук- беспомощный хруст кости. Я держу в руках обездвиженное тельце, и новое чувство пронзает все мое существо. Я никогда раньше его не испытывал. Кажется, люди называют это «властью».
***
«Кизи! Мою собаку зовут Кизи! Вы же знаете Кена Кизи? Вы читали «Пролетая над гнездом кукушки»? Я в его честь назвала моего малыша! Пожалуйста, найдите моего йорика!»- горячие слезы заливают прекрасное лицо Марго, как вышедшая из берегов Сена- надменный в своей блистательности Париж. Портье обещает сделать все возможное. Невозможное достается мне.
***
Номер 36. Цифры с вызовом смотрят мне в лицо. На лакированном дереве играют солнечные блики, пока мои ладони потеют, а дыхание сбивается с ритма. Я никогда раньше не признавался в любви, никогда. Даже маме не говорил, что люблю ее. Марго Тейт, я люблю тебя, ты слышишь? Я люблю тебя.
Я опускаюсь на колени и кладу остывший трупик собаки на придверный коврик. Еще секунду-другую провожу в тщетной попытке побороть мандраж. К звенящей тишине отеля добавляется перезвон моих собственных нервов. Я поднимаюсь с колен, заношу руку над дверью и тремя глухими ударами вспарываю звуковое пространство третьего этажа. Со всех ног бросаюсь к нише у окна, наблюдательному пункту, который я присмотрел еще вчера вечером. Сейчас. Сейчас мы будем разговаривать.
Волнение лишило меня слуха. Я могу только видеть. Видеть, как лицо Марго перекроило ужасом, как оно все зарябило под воздействием сильных чувств. Я вижу поток ее слез, я понимаю, что она кричит. Марго хаотично топает ногой несколько раз, как будто отбивает чечетку в зачине танца, сжимает кулаки до белизны в костяшках, прислоняется к стене и сползает на ковер. Ее голова запрокидывается назад, она запускает пальцы в волосы и начинает исступлено вырывать пряди. Я смотрю, очарованный этой беззвучной злобой, этой кипучей яростью, смешанной с пронзительной скорбью, но еще больше я млею от той связи, которая установилась между нами. Я ворвался в ее жизнь резко, без стука, наверное, я что-то разрушил. Но мы общаемся. Она должна услышать меня. Что тебе шепчет шерсть твоей мертвой собаки, когда ты проводишь по ней своей ослабшей от горя рукой? Я люблю тебя, Марго Тейт. Я люблю тебя.
***
Я стою на балконе, намертво вцепившись в перила, и наблюдаю за тем, как объект моей страсти грузит свой чемодан в багажник и садится в такси. Рубиновый блеск ее волос озаряет меня своей прощальной вспышкой, и она скрывается из вида. Я закусываю губу. Машина медленно трогается с места, и я слежу за ней глазами до тех пор, пока вглядываться в горизонт не становится уже бесполезно. Он безвозвратно поглотил мою любовь, впитал ее всю без остатка.
«А теперь ответь мне, Адам»- от ледяного тона матери по спине строем проходят мурашки - «почему моя шкатулка для рукоделия воняет псиной?»
***
