Текст: Арсений Замостьянов
Фото: www.cultradio.ru
Как-то стали забывать этого поэта. А, когда вспоминают, рассуждают не без высокомерия. Мол, ремесленник, расчетливый рационалист. Подливают в рассуждения и «моральную кашицу». Мало кто назовёт Валерия Брюсова среди любимых поэтов. Почти не пишут о Брюсове и биографических книг и статеек, хотя жизнь он прожил извилистую, подходящую для инсинуаций. И хотелось бы, да не получается оттеснить его на задний план истории литературы. Слишком много он значил и для русского декаданса, и для становления советской литературы. В нем хватало схоластики, с этим трудно примириться. Как и многие в те годы, он не только в юности считал себя гением, а держал эту осанку до последних дней. Но он менялся. В молодости умел и любил эпатировать, от него ждали почти порнографических откровений. А в закатные годы глядел академиком. От демонической эротики он легко переключался на сугубо рациональный лад.
Писал Брюсов много. Многописание для него было делом принципа, и тренировкой, и служением. Он служил культу профессионализма. О советской литературе мы вспомнили не только потому, что Брюсов, к ужасу многих, поддержал революцию и даже вступил в ВКП (б). С ним связаны многие основы «социалистического реализма». Он, конечно, его не застал, но влияние оказывал заметное. В его стихах было то, чего не хватало в русской литературе со времен 1812 года: герой Брюсова — мужественный, волевой завоеватель. Правда, с густым оттенком болезненной неврастении. Именно Брюсову принадлежит идея литературного образования в специальном учебном заведении. Но главное, что осталось от него, - поэтический апломб. И мотивы, перешедшие от Брюсова к Гумилеву, к Тихонову, к Симонову и далее. И несколько крылатых строк: «Ты женщина, и этим ты права…», «Юноша бледный со взором горящим…». Ну, а Брюсов-стиховед - это просто землепроходец. Изучать его «Опыты» каждому филологу необходимо.
Много лет в Москве был пришвартован теплоход «Валерий Брюсов». Там пили-гуляли и редко вспоминали сурового поэта, любившего заклинать и подчинять. А нам самое время вспомнить восемь (а вообще-то их намного больше!) стихотворений Брюсова, не заслуживающих забвения.
КАМЕНЩИК (1901)
Здесь у Брюсова прозвучал некрасовский мотив с отзвуками Беранже. И получилось сильно, в том числе и по композиции. Ни одного лишнего слова в этом стихотворении нет. Поэтому эти стихи знали назубок даже читатели, равнодушные к символизму:
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
Это почти сатира. Но всё-таки больше, чем сатира. Реалистический диалог воспроизведен мастерски - снова сказалась школа Некрасова, которого Брюсов читал внимательно и без высокомерия. И предчувствие «классовых боев» в этом стихотворении явлено без утайки.
«Я МНОГО ЛГАЛ И ЛИЦЕМЕРИЛ…» (1902)
Демонизм, ставший банальностью к издыханию ХХ века, в те годы выглядел непривычно и потому привлекательно. Брюсов не был первым из тех, кто представлял себя в стихах не безукоризненным рыцарем, а носителем отрицательного обаяния. Как и положено демиургу Серебряного века, он был позёром. Позиция эффектная, но и уязвимая. Но, когда трудно понять, где позёрство, а где исповедь, - получается сильно. Это касается известного стихотворения 1902 года:
Я много лгал и лицемерил,
И много сотворил я зла,
Но мне за то, что много верил,
Мои отпустятся дела.
…На каждый зов готов ответить,
И, открывая душу всем,
Не мог я в мире друга встретить
И для людей остался нем.
Эпатаж? В известной степени да. Часто из него рождались энергичные, кованые стихи.
В ОТВЕТ (1902)
Но космическая энергия просыпалась в нем, когда речь шла о других материях. Брюсов часто оставался под маской, не любил откровенничать. Но в этом программном стихотворении раскрыл свой характер:
Вперед, мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!
Нельзя нам мига отдохнуть,
Взрывай земли сухие глыбы!
Недолог день, но длинен путь,
Веди, веди свои изгибы!
Это его коронный мотив. А здесь и стихотворение получилось мраморное.
КОНЬ БЛЕД (1903)
Это одна из лучших городских мистерий ХХ века. Брюсов набрасывает урбанистический пейзаж из недалекого будущего: в 1903 году в России таких Вавилонов еще не было. Фантастическое явление библейской апокалиптической картины в современном городе - а город и не такое перемалывает:
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Его футуристические картины (не только в стихах, но и в прозе) всегда интересны - будь то «Мир электрона» или библейские видения. Но «Конь блед» стал самым запоминающимся образом из этой череды. Стихотворение неожиданное, со специально изобретенной строкой, которая соответствует ритму ультрасовременного города.
ГРЯДУЩИЕ ГУННЫ (1905)
Ещё одно хрестоматийное стихотворение. Неизбежное для каждого, кому небезынтересна антология русской поэзии, да и история Первой мировой войны и русской революции. Но я бы обратил внимание на брюсовское умение превратить в поэтическое заклинание рассказ о мировых катаклизмах.
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с темных становий —
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
В 1905 году история ускорила шаг. И на Дальнем Востоке, и на Красной Пресне. Брюсова история интересовала чрезвычайно - и он готовился в жрецы нового мирового переустройства.
ПОЭТУ (1907)
Не только сам Брюсов считал себя вождём русской поэзии. Таковым его признавали многие. И он сочинил десяток программных стихотворений о том, каким должен быть истинный поэт. Тема эта невыигрышная, избитая со времен Пушкина, которого Брюсов знал и почитал. Можно вспомнить и немцев, и итальянцев, и французов, которых он тоже читывал. Но Брюсов снова и снова формулировал правила для стихотворцев, не стесняясь патетики. Получалось веско - хотя бы потому, что эти размышления действительно занимали его:
Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.
Всего будь холодный свидетель,
На все устремляя свой взор.
Да будет твоя добродетель —
Готовность войти на костер.
Быть может, всё в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов…
Соответствовал ли сам Брюсов этим требованиям? Как ни странно, во многом - да. По крайней мере, ему удалось остаться «холодным свидетелем» исторической драмы. Это мы видим по его поздним стихам.
РАБОТА (1917)
В отличие от Блока, Маяковского, Есенина, он не оставил ярких строк о революции. Не написал ничего равного «Двенадцати». Предчувствий революции у него было немало, но осмыслить её после 1917-го он не сумел. И не только потому, что на склоне лет стал писать ощутимо слабее. Просто его не слишком привлекала стихия переворота. Зато Брюсов - не футурист, а футуролог - присматривался к новому порядку, к новому укладу. Воспевал будущее, говорил о просвещении, о рациональных основах жизни и даже предсказывал появление новых технологий, напоминающих достижения кибернетики ХХI века. Но главное, что сроднило его с советской властью - декларируемое отношение большевиков к труду. На гербе страны красовались серп и молот. Для Брюсова труд был священным понятием, смыслом и содержанием жизни. Он относился к нему патетически. И цикл, посвящённый работе, стал лучшим, что написал постаревший демиург символизма за последние лет десять жизни:
Единое счастье — работа,
В полях, за станком, за столом, -
Работа до жаркого пота,
Работа без лишнего счета, -
Часы за упорным трудом!
Похожие мотивы звучали у других поэтов, но - с трагическим или сатирическим отливом. Например, у Томаса Гуда, которого эрудит Брюсов, несомненно, знал в оригинале:
Работай! работай! работай
От боя до боя часов!
Работай! работай! работай,
Как каторжник в тьме рудников!
И, конечно, вспоминается Блок:
Работай, работай, работай:
Ты будешь с уродским горбом
За долгой и честной работой,
За долгим и честным трудом.
Под праздник — другим будет сладко,
Другой твои песни споет,
С другими лихая солдатка
Пойдет, подбочась, в хоровод.
У Брюсова всё не менее сурово, но гораздо оптимистичнее. Мало кто столь рьяно писал о любви к женщине, как он - о любви к труду:
В мире слов разнообразных,
Что блестят, горят и жгут, —
Золотых, стальных, алмазных, —
Нет священней слова: «труд»!
После Брюсова этот мотив преломлялся у многих, начиная с Заболоцкого и Пастернака.
ЛЕНИНИАНА (1924)
Говорят, что стихи на смерть Ленина Брюсов начал сочинять ещё при жизни Владимира Ильича. В то время они оба болели. Вот бы казус вышел, умри Брюсов раньше, если бы в его черновиках нашли преждевременную эпитафию… Но Брюсов, будучи моложе Ленина на три года, пережил его - правда, всего на 10 месяцев.
Когда-то Брюсов спорил в печати с широко известным в узких подпольных кругах марксистом Лениным о свободе слова. Насколько искренним было его преклонение перед вождем революции после 1917 года? Думаю, Брюсов принялся служить новому Александру Македонскому без насилия над собой. Его привлекало математическое величие титанов истории, великих бунтарей, завоевателей, преобразователей мира. Ленин был чужаком для той среды, в которой существовал Брюсов. Но он рассмотрел в нем приемлемый для себя образ гениального революционера. Конечно, это ему удалось, когда Ленина освещал ореол побед и власти. Мощный, хотя и зыбкий. При этом Брюсов не мог не понимать, что в случае победы контрреволюции ему бы не поздоровилось. Но его увлекла идея своеобразного двоевластия гениев: в литературе - он, Брюсов, в Кремле - Ленин.
Реквием, который Брюсов сложил на музыку Моцарта и С, никому не понравился и, видимо, не исполнялся. Хотя из печати его не изымали. Звучат эти строки и впрямь надрывно:
Горе! горе! умер Ленин.
Вот лежит он, скорбно тленен.
Вспоминайте горе снова!
Горе! горе! умер Ленин!
Вот лежит он, скорбно тленен.
Вспоминайте снова, снова!
Брюсов писал реквием по Ленину - а оказалось, что и по себе самому. «Вот умер Брюсов, но помрём и мы», - напишет Есенин в том же 1924 году.