Текст: Ольга Разумихина
В 1840 г. Михаил Афанасьевич Булгаков завершил работу над произведением, которому было суждено стать самой известной и самой спорной его работой, - притом что при жизни писатель не дождался публикации полотна. Роман «Мастер и Маргарита» впервые напечатали в 1967 году, но даже после этого чтение подобной литературы считалось занятием, недостойным приличного, трезвомыслящего человека. Казалось бы, почему?
Всё дело в том, что в СССР были строгие цензурные ограничения — едва ли не строже, чем в императорской России. С одной стороны, революция 1917 года дала свободу слова тем, у кого её прежде не было; так, «суперзвездами» от литературы стали совершенно не похожие друг на друга, но выросшие в простых рабоче-крестьянских семьях поэты — Маяковский и Есенин. С другой стороны, советская цензура наложила вето на публикацию множества произведений, в наши дни заслуженно считающихся классическими. К их числу относятся:
- • «Доктор Живаго» Б. Л. Пастернака;
- • «Окаянные дни» И. А. Бунина;
- • «Мы» Е. И. Замятина;
- • «Перед восходом солнца» М. М. Зощенко;
- • большинство стихотворений Н. С. Гумилёва, О. Э. Мандельштама, З. Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского.
Удивительно, но руководство СССР запретило публикацию даже такого невинного произведения, как детская поэма «Крокодил» К. И. Чуковского, — и вот с какой формулировкой:
«Смешно видеть крокодила, курящего сигару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика, лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на крокодилихе. <...> Всё это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается и другое. Изображается народ: народ орёт, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха („А за ним-то народ и поёт и орет…“, <...> „Все дрожат, все от страха визжат…“).
К этой картинке присоединяются ещё обстриженные под скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознаётся ребенком, но залегает в его сознании. <...> Народ за доблести награждает Ваню, крокодил одаривает своих землячков, а те его за подарки обнимают и целуют. «За добродетель платят, симпатии покупают», — вкрадывается в мозг ребёнка.
Вторая часть «Крокодила» изображает мещанскую домашнюю обстановку крокодильего семейства, причём смех <...> заслоняет собой изображаемую пошлость, приучает эту пошлость не замечать. <...>
Я думаю, „Крокодил“ ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть».
Н. К. Крупская
Если такие страшные смыслы выискивались даже в детской сказке, которая, в общем-то, провозглашает свободу и равенство (главный герой в финале освобождает измученных животных из зоосада и помогает им «влиться» в общество), то что уж говорить о «Мастере и Маргарите»! Цензоры не могли пропустить роман как минимум по трём причинам:
- • утрированное изображение нравов москвичей, в том числе «трудяг» из объединения МАССОЛИТ (в реальности такого объединения не существовало, но думающему читателю сразу становилось понятно, что это — пародия на Союз писателей);
- • мистические мотивы — начиная от первой встречи Мастера и Маргариты на Тверской улице и заканчивая ночным полётом главной героини над Арбатом и, разумеется, самим балом Сатаны;
- • подробное изложение событий, описанных в Библии, - пусть и художественно переосмысленное, но преподносящее Иисуса Христа как, во-первых, достоверного, а во-вторых, положительного персонажа.
- И представить себе роман хотя бы без одного «пласта» - попросту невозможно.
Сатира
Итак, кто представлен главным объектом булгаковской сатиры? Разумеется, писатели, - и не в последнюю очередь потому, что, «варясь» в творческой атмосфере, Михаил Афанасьевич вдоволь насмотрелся на их выходки.
В мир «творческой интеллигенции» читатель «Мастера и Маргариты» погружается начиная с пятой главы, которая называется «Было дело в Грибоедове». Прототипом «грибоедовского дома», который у Булгакова "кишмя кишит" писателями, послужил особняк по адресу Тверской бульвар, 25. (Ныне на этом месте находится Литературный институт им. А. М. Горького.)
Ещё не видя персонажей, мы понимаем, что мелкие бытовые вопросы волнуют поэтов, прозаиков, драматургов и эссеистов СССР куда больше, чем думы о высоком:
«С лёгкой руки членов МАССОЛИТа никто не называл дом „домом Грибоедова“, а все говорили просто – „Грибоедов“: „Я вчера два часа протолкался у Грибоедова“, – „Ну и как?“ – „В Ялту на месяц добился“. – „Молодец!“. Или: „Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове...“ И так далее.
<...> Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно с извещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальными фотографиями членов МАССОЛИТа, которыми (фотографиями) были увешаны стены лестницы, ведущей во второй этаж.
На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись „Рыбно-дачная секция“, и тут же был изображён карась, попавшийся на уду.
На дверях комнаты № 2 было написано что-то не совсем понятное: „Однодневная творческая путёвка. Обращаться к М. В. Подложной“.
<...> Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ: „Квартирный вопрос“».
И что, вопрошает автор, создали все эти почтенные писатели — скучающий Бескудников, вечно болтающий ногами Двубратский, безликий Квант и Настасья Лукинишна Непременова, печатающая рассказы под псевдонимом «Штурман Жорж»?
А вот Мастер работает над книгой о Понтии Пилате и Иешуа Га-Норци вовсе не в новенькой служебной квартире и не в Ялте, а в сыром подвале, где из окна видны только ботинки проходящих мимо людей. Впрочем, и это жилище кажется ему роскошным. Вот что Мастер рассказывает сумасбродному поэту Ивану Бездомному в сумасшедшем доме:
«Ах, это был золотой век, <...> совершенно отдельная квартирка, и ещё передняя, и в ней раковина с водой, <...> маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырёх шагах, под забором, сирень, липа и клён. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня вечно пылал огонь!»
С другой стороны, кому-то и жилище Мастера показалось бы роскошным: основная масса населения в СССР жила в коммуналках. И правда, испортил москвичей квартирный вопрос...
Мистика
Наблюдать за тем, как «искусственно зевают», а затем пируют и танцуют горе-писатели, довольно весело, - но куда интереснее смотреть, какие проказы устраивает явившийся в Москву Воланд, князь тьмы. Персонаж этот, разумеется, имеет немало общих черт с Мефистофелем из программного произведения Гёте «Фауст». Но наказания, которые он придумывает для любителей роскоши, беспробудного пьянства и лёгкой наживы, вполне соответствуют духу и букве выражения «Ох уж эти сумасшедшие русские». Только вспомните, что происходит в театре «Варьете», где «выступает знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом чёрной магии»:
«…тотчас пол сцены покрылся персидскими коврами, возникли громадные зеркала, с боков освещённые зеленоватыми трубками, а меж зеркал витрины, и в них зрители в вёселом ошеломлении увидели разных цветов и фасонов парижские женские платья. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп, и с пёрышками, и без пёрышек, и с пряжками, и без них, сотни же туфель – чёрных, белых, жёлтых, кожаных, атласных, замшевых, и с ремешками, и с камушками. <...> Горы сумочек из антилоповой кожи, из замши, из шёлка, а между ними – целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада».
Воланд предлагает каждой желающей выйти на сцену и совершенно бесплатно «поменять» старую одежду на новую. Тут же начинается толкотня, крики, вопли… на сцену поднимается даже и какой-то мужчина: он показывает штамп в паспорте, доказывая, что он женат, и умоляет дать платье и ему, раз уж его супруга заболела…
Но вскоре Коровьев-Фагот объявляет, что «магазин закрывается», раздаётся пистолетный выстрел, и вся одежда и обувь — и старая и новая — бесследно исчезает.
А чего стоит эпизод, когда Воланд телепортирует директора «Варьете» Стёпу Лиходеева в Ялту, — а его коллеги на верят, что он мгновенно там оказался, и решают, что он телеграфирует из чебуречной «Ялта»!
Библейские события
Однако, как без истории любви Мастера и Маргариты, роман Булгакова немыслим и без «библейских» эпизодов, якобы принадлежащих перу главного героя. В них Иешуа Га-Норци, прототипом которого, разумеется, является Иисус Христос, предстаёт жертвенным, смиренным человеком, уверенным, что «злых людей нет на свете».
Противопоставлен ему Понтий Пилат — прокуратор, который дал добро на распятие Христа. Именно он, согласно Евангелию, произнёс фразу «Я умываю руки». Понтий Пилат не хотел казнить этого странного человека, однако того требовал народ, - и тогда владыка пожелал хотя бы на словах снять с себя ответственность за грядущее злодеяние.
В романе же «Мастер и Маргарита» прокуратор представлен человеком не только мятущимся, но и страдающим: он болен «гемикранией» (в переводе на современный язык, у него случаются приступы мигрени). Иеуша Га-Норци жалеет Пилата и помогает ему на время освободиться от страданий, но и это чудо не убеждает владыку сохранить жизнь странствующему проповеднику. Понтий Пилат, впрочем, впоследствии раскаивается и пытается хоть как-то искупить совершённый грех — и велит убить Иуду Искариота, предавшего Христа. Однако принцип «кровь за кровь» уже не работает в новом мире — мире, появление которого ознаменовало пришествие Христа.
Но освобождает Понтия Пилата, обречённого на вечные посмертные мучения, вовсе не Иешуа Га-Норци, а Мастер — писатель, создавший героя именно таким. Или не создавший, а «увидевший» его настоящим, пусть их и разделяло почти два тысячелетия?
Знаковая фраза романа — «рукописи не горят», а также развязка побуждают задуматься о том, насколько велико могущество истинного гения. Согласно Булгакову, он может «переписать» историю, исправить величайшие ошибки всего человечества.
Но вот над своей жизнью гений зачастую не властен — и, если бы не любовь Маргариты, пропасть бы Мастеру навек в сумасшедшем доме… Не правда ли, есть в этом грустная ирония?