Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
120 лет назад, 5 июля (22 июня по старому стилю) 1901 года в Москве, в семье выдающегося инженера-железнодорожника, родился Сергей Образцов. Режиссер, актер, создатель кукольного театра, но – и писатель, о котором стоит вспомнить. 17 апреля 1932 года состоялась первая большая премьера образцовского театра кукол – «Джим и Доллар». И после этого он почти шестьдесят лет правил своим королевством. Образцовские кукольные спектакли – как зернистая икра, Большой балет, космос... Лучшее, что было в СССР, что есть в России.
И заслуженное, сработанное, а не в магазине купленное.
А потому это юбилей на весь мир.
Сергей Владимирович Образцов – счастливый человек, настоящий победитель, не любивший держать в руках оружия, даже охотничьего. Не имя, а псевдоним счастья и успеха. Для тех, кто видел Образцова на спектаклях, он – добрый волшебник, не больше и не меньше. Всегда излучавший улыбку, неимоверно увлеченный тем, что происходит с куклами. Театр кукол в народе называли образцовским задолго до того, как это случилось де-юре. Но мы не подозревали, насколько шире его дарование.
Образцов из тех, для кого ежеминутная работа – это не игры вдохновения, не карьера, не средство выживания и, конечно, не подневольный труд, а образ жизни.
А больше всего он ценил «большие дни», когда многое удается сделать – написать, найти, увидеть, узнать. Конфликтный, на все имеющий свое мнение, но умеющий жить в ладу с обществом, с действительностью. Потому что главное для Образцова – тот воз, который он способен тянуть.
Он любил и умел удивлять. Достаточно вспомнить часы на театральном фасаде, проходя мимо которых невозможно не поднять голову, какие бы дела нас ни кружили по Садовому кольцу. Каждый час отворяются дверцы – и из домика появляется фигурка того или иного кукольного героя, слышен крик петуха мелодия песенки «Во саду ли, в огороде…». А дважды в сутки на часах можно увидеть сразу всех персонажей сказок. Происходит это в полдень, а также в полночь. Все это придумал Образцов, а вслед за ним – пятьдесят мастеров превратили замысел в диковинный механизм.
В Москве, на Садовом кольце, возле знаменитого театра с часами, есть памятник Образцову. Кажется, что он стоит там давным-давно, ведь великий кукольник давно стал гением места для этого перекрестка на Самотеке.
Его серьезный литературный дебют – путевые заметки «О том, что я увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон». Потом была книга о китайском театре, воспоминания и размышления обо всем на свете – «Моя профессия», «По ступенькам памяти», «Всю жизнь я играю в куклы», замечательная книга «Эстафета искусств». Писал он и для детей, участвовал в работе над пьесами. О своих литературных штудиях он шутил: «Это только у англичан бывают хобби. А по-русски это называется дурь. Дурю я просто!»
Вот пик холодной войны – ситуация, примерно, как у нас сегодня. А Образцов срежиссировал и описал такой сюжет: «Маленькая Джанетта Шорт из города Херста откуда-то узнала, что у меня в Москве есть собака пудель и что зовут её Кора. Когда я раскрыл письмо Джанетты, из него выпала фотография собаки.
Оказывается, у Джанетты тоже есть пудель, и зовут его Трудди. Приехав в Москву, я послал ей карточку моей Коры.
А с девочкой Сторм Кокшот из Йоркшира у нас целая переписка. Она мне тоже прислала карточку, но уже не пуделя, а свою собственную. Кроме того, она вложила в конверт карточку своей маленькой сестры Эрики.
Сторм и сама-то не очень большая. Ей семь лет. В письме она просила меня передать от неё привет советским детям. Об этом просили очень многие английские ребята. И я это сделал на первом же нашем спектакле для московских ребят, когда мы вернулись из Лондона». Разговор о собаках и привет – это немало!
О войне, о щедротах Сталина, о путешествиях по миру он рассказывает мимоходом. Главное – путь открытий, режиссерских, литературных. Главное, что он увидел, как мальчишка обижает собаку - и превратил этот сюжет в статью, в главу, в документальный фильм, в котором прокричал о детской и о взрослой жестокости.
Миллионы людей знали о его любви к животным. «Недавно я получил письмо от мальчика лет восьми. Называет он меня дядя Сережа, хотя никакой он мне не родственник. Пишет, что нашел на улице котенка — хорошего, пушистого. Назвал Васькой, а папа сказал: выброси. Мальчик котенка не выбросил, положил его куда-то в уголок и побежал в школу. А когда вернулся из школы, то увидел своего Ваську перед домом в канаве, с отрубленной головой.
Он кинулся к отцу. А отец сказал: «Кому он нужен, этот твой Васька?» И пишет мальчик: «Что мне делать: я не люблю папу...» - такова завязка истории, которую Сергей Владимирович так и назвал – «Кому он нужен, этот Васька?». Эта дискуссия могла произойти только в 1970-е. До и после мы жили слишком сурово, чтобы всерьез обращать внимание на тех, кто лает и мяукает. А это куда важнее, чем сотрясать умы политическими провокациями и дискуссиями, в которых ненависти – через край, а смысла – на донышке.
- Театров много есть в Москве
- Для взрослых и юнцов.
- Но лучший тот, где во главе
- Товарищ Образцов.
- Неприхотлив актерский штат.
- Сундук – его приют.
- Актеры эти не едят,
- А главное – не пьют. –
За много лет до этого писал Самуил Маршак.
То хотелось рассказать о своих путешествиях по миру, то – о куклах, то – о животных, к которым мы порой относимся так жестоко. Писать по шаблону он не умел и не желал.
Его артистический юмор – как дыхание. Им схвачены все мысли, но – с завидным чувством меры. «Искусство – это чуть-чуть», - это один из афоризмов Образцова. Вот уж кто не терпел рутины и официозных ритуалов, хотя иногда принимал в них участие. Разве можно тратить время на придворные мазурки, когда есть спектакли и поездки, собаки и сиамские кошки, городские романсы и, конечно, куклы. Ему интересно! И поэтому интересно нам.
Мы так часто сетуем, что в русской литературе трудно встретить счастливого героя, да вот же он! Есть у нас странная мода – хранить обиды, лелеять в себе надуманные «психологические травмы». Вот уж чего не было у Образцова! Он берег в памяти только доброе, полезное. Рачительный хозяин! В книгах Образцова не найти жалоб на скупые командировочные, на догматизм начальства и женскую вероломность.
Все это, конечно, было и в его жизни. Но он не превращался в папарацци собственной жизни. А на обиженных воду возят – уж это давно известно. Есть, правда, и противоположная поговорка – «Карта слезу любит». Но она не для Образцовых.
Судьба Образцова и его книги – материал поучительный именно для нашего времени.
Как он свободен! Прежде всего – от стереотипов, которые куда крепче держат нас за руку, чем любая жандармерия. А про «тенденции» он говорил так: «Мода во всяком искусстве, не только театральном, — всегда плохо. Всегда штамп. А что в искусстве может быть опаснее штампа? Это ведь злокачественная опухоль. Рак. Надо удалять».
Есть у Образцова книга «Эстафета искусств». Грустно, что ее пропускают почти все современные культурологи, которые вообще невнимательны к наследию советского времени. Обкрадывают себя, списывая в необъезженный архив книги и судьбы, многолетнюю работу талантливых людей. Может быть, поэтому они предпочитают писать мутно и бюрократично? Несчастные догматики. Уверен, эта книга своё ещё возьмёт – ее обязательно переоткроют, чтобы помнить и читать.
Образцов теоретизировал страстно и задиристо, не опасаясь парадоксов, но и не теряя логической нити. И никто не написал лучше него о взаимодействии искусств, об их связи с историей, с аудиторией. Оказывается, можно написать одновременно и хулиганскую, и мудрую книгу. Пожалуй, первым в Советском Союзе он всерьез отнесся к телевидению, да и интернет ничем бы не удивил Образцова, понимавшего, что новые измерения технического прогресса влияют и на литературу, и на кино, и на фотографию, и на способы общения людей, и на способы учебы, развлечения, труда. И его не смущали перемены. Ведь назвал же Образцов последнюю главу своей книги «Безусловно устаревшей».
Если ему что-то нравилось – он не скупился. Ни на что не скупился. Не страшился чужого успеха. И потому безбоязненно отмечал неожиданную удачу телепостановки «Плотницких рассказов» Василия Белова, в двух словах объяснял художественную суть лучших (и до сих пор не забытых) фильмов того времени: «Человек, телом своим защищающий виноградник от безжалостных гусениц танка или спокойные брови шофёра, везущего на грузовике собственную смерть, или пять добрых и героических сердец, объединенных военным символом Белорусского вокзала». Большего не требуется. Несколько слов – как один шарик на пальце.
Чего он уж точно не стеснялся, так это открытых эмоций: «Будь проклят телевизор, пропагандист порнографии и насилия. Да здравствует телевизор, несущий людям знания, радость, дружбу, объединяющий во времени города, страны, нации, впитавший в себя все виды искусств, литературу, музыку, театр, кино, пластику и художников». Он не обещал объективности – и вправе бить наотмашь. Интерес к жизни – такой редкий талант для маститого мэтра, который не выстраивал тактических союзов с влиятельными коллегами, гнул свою линию без оглядки.
Лаконичные главы его книг часто напоминают ораторские тирады. По всем правилам риторического искусства. Телеграфный стиль? Нет. Скорее – замечательная имитация мысли «на наших глазах». Короткие предложения, ни одного лишнего междометия, всё работает, подчеркивая суть, дополняя мелодию, интонацию.
В его мемуарной книге «По ступенькам памяти» мы видим человека, спешащего убедить нас в своей правоте по самым разным поводам и потому то жестикулирующего словами, то упрощающего свои сентенции. Он стремится к полной ясности, варьируя на разные лады свои любимые построения – так бывает с людьми, крепко уверенными в своей правоте.
Писать, как Образцов, почти невозможно: требуется уникальная судьба. Требуется жизнелюбие, которое присуще самым самобытным «деятелям искусств», сложившимся в двадцатые годы.
Властителем дум в начале девяностых стали другие. Тонкую работу не ценили – в ход пошли другие приоритеты. Эпатаж, тусовщики... Всё это казалось безобидным на фоне обнищания всего, что принято называть культурой. А произошло смещение приоритетов. Пощёчин общественному вкусу хватало с избытком, но, в отличие от двадцатых годов, революционных открытий никто не совершал. А мне давненько кажется, что в отношении к Образцову пульсирует нерв нашего времени.
Нет ничего прекраснее реализованного таланта. Не страдальческого, счастливого. И не купленного на распродаже.
Образцов навсегда остался в том мире, где много игры, но нет притворства, где не стесняются патетики и юмора, где труд ставят выше саморекламы, где бестактность не считают знаком силы и так далее. Победа в конечном итоге будет на стороне тех, кто подхватит его мечту без высокомерия.