Текст: Александр Беляев
Почему плохое знание иностранного языка не всегда помеха в коммуникации? Самому странно о таком рассуждать, но иногда, правда, что язык больше чем язык. И я не про язык жестов!
Одна моя знакомая, очаровательная интеллигентная мать двоих детей, переписывается с неким мужчиной из США. Ну, судя по адресу, он из Штатов. Переписываются на английском. Проблема не в том, что она язык не знает («проходили в школе» это хуже, чем не знает, это иллюзия знания, примитивного английского и импринт скучной грамматики навечно). Проблема в том, что язык не знает он. А она иные сканы переписки в соцсеть выкладывает - хвастает, хоть и подзамочно.
“And sometimes I’m sad”, - жалуется она, и симпатизирующее ей американское сердце откликается: “Оoh no you enough yourself you are strong”. Насчёт strong, сильна то есть, всё справедливо: попробуй, в Москве с двумя дитями без мужа в гуманитарной сфере поработай! Героиня, без дураков. С первым предложением вопрос. Что это, говорю, как ты «перевела» такое? «Нууу, - она делает вид, что не понимает вопрос, - он же из Штатов!» Как перевела? Как поняла, точнее? «Ну, видимо, американский английский, с поправкой на грамотность и замену орфографии…» всё пытается она оправдать своего Ромео, или Дон Жуана, или, скорее, Мехмета-Талибона-оглу какого-нибудь. Ну да, да, я к тому, что грамотность и ошибки тут ни при чём, сама структура выдаёт человека, от сознания которого английский синтаксис самый простой далёк как созвездие Девы.
Нет, как ТЫ это поняла? «Тебе себя достаточно?», «Ты самодостаточна?» - это единственный более-менее логичный вариант. «А как ещё-то?», смайлик плачущий.
Вот так интересно бывает: общаются люди на тарабарщине, и – понимают друг друга!
Даже вот из собственного опыта приведу примеры. «Ю – журналист?» спросил меня в одном пресс-туре международном один деятель, из Восточной или Южной Европы по виду. «Тэйк интервью виз ми, ду публикэйшн эбаут ауа продакшн, реклэйм ас ин Раша!» У меня в голове его слова отозвались так: Ты журналист? Возьми интервью, сделай публикацию о нашей продукции прорекламируй нас в России». Из дальнейшего разговора выяснилось, что именно это сей югослав/грек/турок (?) и имел в виду. Хамский тон я списал на необразованность. Вот он, ваш любимый доморощенный «разговорный английский». Без обид, просто «продакшн» не понравился.
А разговор этот, между тем, очень мне понравился. Сколько ж лет прошло – а помню дословно. Фокус тут в том, что сей юготуркогрек все абсолютно слова употребил неправильно. А я понял их правильно, точнее, неправильно по-евойному. Именно то, что он хотел до меня донести. Хотя вы мне скажете, что, конечно, publication – это не публикация, а издание (журнал, газета и т.п.). Production – производство (а здесь вообще продюсирование, а не «пластинки»), reclame – исправлять, отзывать, а не «рекламировать».
Одна девочка-фотограф хвасталась перед сдержанным музыкантом-шведом, типа я простая, из простой семьи (странная самореклама, но ей с её опытом межнационального межполового общения виднее, безусловно). И контраргумент: «My mozer worked on fabric!» Ну типа моя мать на фабрике работала. Он кивает понимающе и отвечает, типа, да, мы с тобою одной крови, у меня у дед в Мальмё тоже ткацкой фабрикой владел, потом продал…
Фокус в чём? Поясню. По-английски фабрика – это factory. А вот по-шведски – fabrik, именно что! Бинго!
Это всё то, что называется ложные друзья переводчика. Одно слово неправильное – но такое же в родном для говорящего языке. Например, на английском lecture - это лекция, на французском – чтение. «Интрастиин лектюр?» - как-то спросила меня коллега о русской книжке, что я держал в руке. Я понял, не зря французский учил когда-то.
Но иногда целые предложения из подобного составлены. Скелет русский, слова - ложные друзья, получатель сообщения – англоязычный, а всё равно дело движется. Российский музыкант пригласил американского коллегу сыграть в Москве. Имя американца почему-то не поставили на афишу, и наш вынужден оправдываться прилюдно: “I will ask right now why you not on poster? I think they did him when was not information you will be with us!” Наш, между прочим, лет двадцать уже периодически в Штатах играет, то есть ваш любимый «разговорный» должен быть на уровне. Но уровень вы видите. В приведённом абзаце неправильно примерно всё. Начиная с вопросительного знака в финале придаточного предложения в косвенной речи до полной каши из времён (строго говоря, время одно, past indefinite, хотя тут нужно три как минимум) до совсем уж комичного did him – сделали его, в смысле – постер, который it должен быть. Да и не did никакой, конечно, а made, ибо первое – вспомогательный глагол, а второе смысловой. Ну а что постеры/плакаты не made а там типа design print – ну, лежачего не бьют.
В общем, все всех поняли, но лучше не рисковать. Но всё равно я верю в чудеса и закончить предлагаю на позитивной ноте. О том, что выученное не пропадает и языки иногда выскакивают из подсознания, рассказывает лингвист-кельтолог, а также лидер группы «Мельница» Наталья О’Шей: «Знаете, что мне ужасно нравится в зарубежных поездках? Когда на третий день начинает вылезать из пассива когда-то выученный язык, а на седьмой ты уже лопочешь на нем довольно бегло, хоть и ломано, к удивлению и удовольствию окружающих.
Вот <в Исландии> сначала я мучила мужа и детей задачками на этимологию исландских топонимов, а потом почти незаметно для себя перешла в общении с официантами, администраторами и шофёрами на язык оригинала и даже вспомнила, где и как правильно придыхать и шепелявить.
Кайф!
О, и ещё потешное. Когда тебе нужно говорить на языке, которого ты не учил. Такая история у меня со шведским - я учила датский, исландский и древнеисландский, и соответственно могу изобразить при надобности достаточно безобразный, но узнаваемый шведский, типа fælleskandinaviska. Или вот при хорошем французском, условном испанском и памяти вульгарной латыни вообще не проблема объясниться в Италии».