Текст: Андрей Цунский
О Твардовском то не писали вообще, то писали много. В основном – о «Василии Тёркине». О том, как Твардовский открыл Солженицына. О том, как он редактировал «Новый мир». И это даже не темы для писателей и литературоведов – это отдельные жанры. Но был и еще один жанр.
Ну, как же это может быть – «донос, напечатанный в журнале»? Да еще в «Огоньке» с его огромным тиражом! Доносы пишут тайно, часто и не подписываясь, этот вид деятельности тщательно скрывается!
Не думайте о людях слишком хорошо. А кроме того, тем, кто уверен в успехе – бояться нечего. Так что в определенных условиях развивается искусство публичного доносительства.
И в отношении Твардовского себя в этом жанре проявили заметнее всех М. Алексеев, С. Викулов, С. Воронин, В. Закруткин, А. Иванов, С. Малашкин, А. Прокофьев, П. Проскурин, С. Смирнов, В. Чивилихин и Н. Шундик. «…мы ещё раз утверждаем, что проникновение к нам буржуазной идеологии было и остаётся серьёзнейшей опасностью. Если против неё не бороться, это может привести в постепенной подмене понятий пролетарского интернационализма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов, группирующихся вокруг “Нового мира”, космополитическими идеями». Это цитата из их коллективного произведения.
«Дискуссия»
Многие могут возразить – и возразят: «Но эти люди искренне думали таким образом! Они начали открытую общественную дискуссию! Полемика продолжалась в газетах и журналах! В июле 1969 года донос этот был опубликован в журнале «Огонек». «Новый мир» ответил им в сентябре!»
Да уж, дискуссия. Почти в тот же день ответное письмо написали Симонов, Сурков, Исаковский, другой Смирнов, Тендряков, Антонов. И хотели опубликовать в «Литературной газете». Уж казалось бы – нет более подходящей площадки для литературных дебатов! Ан нет. Этим людям в «Литературке» письмо публиковать не позволили. А были это писатели и поэты отнюдь не рядовые по тем временам – и в советской иерархии, и в глазах читателя. Кстати, и письмо одиннадцати «автоматчиков» (так их прозвали после публикации), и ответ «Нового мира» согласовывали… в КГБ, о чем писал член Политбюро А. Н. Яковлев. Так что не было никакой дискуссии. Была артподготовка к устранению из литературно-издательского процесса Александра Трифоновича Твардовского, главного – и пожалуй – самого главного редактора журнала «Новый мир» за всю его историю.
Твардовский был слишком серьезной, слишком заметной фигурой, слишком любимым всей страной поэтом – на его стороне были и рафинированные интеллигенты, и грубые носители «окопной правды», которой всегда боялась власть. Так что потребовалась лихо закрученная интрига с привлечением большого числа действующих лиц – иначе на бездействующих впечатления не произведешь. «Довести до кипения и отбросить на дуршлаг». Создать конфликтную ситуацию, затем обвинить стороны в искусственном нагнетании страстей и создании нерабочей обстановки… А вот ведь все равно не получалось быстро! Как ни крути, а выкинуть из кабинета автора «Тёркина» – это слишком.
В таких случаях начинается тактика выжженной земли. Бьют по коллегам, по заместителям. И аккуратно так намекают – каждый день твоего пребывания на должности будет стоить такому-то – квартиры, такому-то – работы, такому-то – членства в Союзе писателей. А кому-то – свободы. Твардовский неженкой не был, и не таким в свое время давал отпор. К тому же его уже снимали с этой должности с волчьим билетом – и ведь не пропал, вернулся в свой кабинет, и стал – что было уже тогда понятно – одной из самых заметных фигур в литературном процессе – и не в масштабе страны, а в глобальном мировом процессе!
Любого из одиннадцати подписавших статейку в «Огоньке» «автоматчиков» можно было заменить на кого угодно. Ни один из них не сумел создать и нескольких строк, равных «Василию Тёркину». Ни один не создал великого журнала, каким был «Новый мир». Но с их помощью недалекая власть расправилась с благородным человеком, лишила читателей такого «Нового мира», каким он был при Твардовском.
- Твардовский,
- словно Жуков, став не нужен,
- обезжурнален был,
- обезоружен.
Написал это Евгений Евтушенко, которому, кстати, от Твардовского доставалось едва ли не крепче, чем от всех остальных.
Итог стараний одиннадцати известен. Он был подведен 18 декабря 1971 года – Твардовский умер.
Оружие таких людей напрасно называют «дискуссией». Нет никаких дискуссий там, где существует одно мнение власти и много неправильных.
Дачное воспоминание
Среди воспоминаний о Твардовском особняком стоят несколько страничек, записанных по памяти. В них отражены десять суток февраля 1965 года в поселке Красная Пахра, на даче Бориса Александровича Костюковского. Впрочем, хозяина там не было. Зато были двое гостей, молодых людей из Сибири, которые приехали в столицу по делам (в столице у молодых людей бывает только одно дело – покорять ее). Им не было еще и по тридцати, но оба уже стали камнями в «Иркутской стенке» – полюбопытствуйте потом, что это такое. Днем ездили в Москву, вечером… – угадайте, чем молодые литераторы занимаются вечером… да, это были литераторы, я не сказал? Это были Александр Вампилов и Вячеслав Шугаев. И вот стучится к ним человек.
«Седой, скуластый, в лице что-то бабье, глаза голубые, плечи широкие и какие-то пухлые, пальцы толстые, ногти давно не стрижены.
Его дача рядом, одет был в полупальто, войлочные ботинки, брюки трикотажные и висят, в руках дубовая палочка.
- Нет ли у вас стопки?
Стопка нашлась, сели, выпили, напились. В этот вечер было много извинений, предостережений, раз двадцать он сказал:
- Не думайте обо мне дурно».
Извинения и предостережения. Куда же без них.
Но был еще и доклад. Не об этих событиях, но об этих днях Твардовского, и составил его заместитель начальника Четвёртого Главного управления Министерства здравоохранения СССР Ю. Антонов, причем несколько позже, 24 марта 1965 года:
«Тов. ТВАРДОВСКИЙ А.Т. страдает хроническим алкоголизмом с частыми запоями, которые участились и стали более продолжительными. Последний рецидив продолжается с января 1965 года. В настоящее время появились признаки белой горячки — слуховые галлюцинации.
Жена т. ТВАРДОВСКОГО А.Т. — ТВАРДОВСКАЯ М.И. просит оказать помощь в организации лечения мужа.
По состоянию здоровья т. ТВАРДОВСКИЙ А.Т. нуждается в обязательном лечении в психоневрологическом стационаре, от которого он категорически отказывается.
Прошу Ваших указаний» (РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 148, л. 17).
Остановка на сорока градусах
Пьянство – для многих писателей часть профессии. Это для кого-то неудобство, для кого-то драма, для великого множества – и для Твардовского – это стало трагедией. Трудное это производство. Если пишешь честно.
Но двое приезжих еще только делали первые шаги по этой стезе, а их гость давно уже был мастером.
Разговор вначале был о выпивке, как обычно.
- Человечество недаром остановилось на 40 градусах.
Потом о литературе и проч. И все время:
- Как мы хорошо выпили. Господи!
- Где я пью? С кем? Один - спортивного вида, другой - небритый... Вурдалаки какие-то...
На улице пошатывался, провожать себя не велел.
- Хорошо, хорошо...
- Странно... Странно и причудливо...
54 года. Пьет давно и серьезно.
Затем дня через два пришел, спросил "на донышке", а после посещал нас 7-8 дней подряд по 2-3 раза в День. Однажды был в шестом часу утра. Разговоры были разные и небезынтересные».
Двое на чужой даче явно не стали бы слушать поучения какого-то мэтра – они уже и сами считали себя отнюдь не слабаками. Нашли бы способ сказать, что стопки нет. Но гость был не только главредом «Нового мира», но и человеком... близким. Внезапно близким.
Сперва – о Пушкине.
«Пушкин - бог. Особенно доволен тем, что Пушкин стал брать деньги за стихи.
Подозревает, что Евтушенко и Вознесенский не читали "Евгения Онегина".
Пушкин сделал русскую литературу мировой. Барков, Вяземский, Державин, Жуковский, Байрон, а в общем - все равно - Пушкин.
Конечно, любит Некрасова».
И вдруг среди этих разговоров – такая реплика:
Знаменитым стать сейчас легко, надо только потерять совесть.
Золочение верхушек деревьев
Главный редактор и поэт – профессии вообще совершенно разные. В советских – да и не только в советских условиях – главный редактор в большей степени политик. Но это при условии наличия политики, то есть – даже неравноправной, но борьбы мнений.
«Василий Теркин» сделал Твардовского главным редактором.
Должность означала значительную степень свободы. Свободы в выборе помощников, сотрудников, но главное – в публикации достойных произведений. Но она же обязывала говорить на языке, принятом в предельно формализованном, тотальном обществе для политических споров.
- Писателей называют ближайшими помощниками партии. Это высокое наименование ко многому обязывает. Но его можно понимать по-разному. Одни думаю, что быть помощниками партии - это значит только сопровождать и иллюстрировать средствами художественного изображения известные партийные положения, выдвигаемые партией хозяйственные и производственные задачи. На практике это выглядит примерно так: «Яркие лучи заходящего солнца еще золотили верхушки берез на усадьбе колхоза «Путь к социализму», когда доярка Груня подсчитала свои возможности и приняла решение надаивать столько-то литров молока сверх принятых ею обязательств». Конечно, может быть, не во всех случаях это выглядит не так примитивно, но по существу к такому именно художественному оформлению сводится иллюстративный метод. И несостоятельность его очевидна. Иное дело, когда писатель пристрастным и зорким взглядом подсмотрел у жизни нечто важное, новое, о чем, может быть, еще и речи не было ни в партийных документах, ни в передовых статьях, честно и смело выступает с партийных позиций с этими своими наблюдениями и своими соображениями, и даже выводами – это настоящий помощник партии.
Представьте себе, что этими деревянными словами говорит автор Василия Тёркина… А, впрочем, не напрягайте воображение. Можно посмотреть. Есть кинохроника, и ее не так сложно найти. И посмотреть, как за трибуной усмехаются Суслов, Громыко, Косыгин и Фурцева.
Эту пафосную речь держал Твардовский с трибуны партийного съезда в соответствующем кремлевском дворце, том самом, в котором теперь «Щелкунчик», «Корсар», «Тысяча и одна ночь» и Михаил Шуфутинский (так в расписании концертов на этот год). В принципе, тогда еще съезды проводили, и Шуфутинского не пустили бы, а так – все то же самое.
Верил ли сам Твардовский в эту партию, в ее абсолютную правоту, в то, что несколько человек могут определять образ мысли двухсот миллионов человек? Не берусь утверждать. Но он сделал все, что мог, для того чтобы не только писатель, но и читатель имел возможность думать, выпестовать и вырастить собственное мнение.
Дискуссия – уровень «бог»
А вот Суслов, кстати, понимал, что снятие Твардовского ударит по нему самому. И подготовился к личной борьбе.
29 января 1965 года главный партийный идеолог собственноручно подготовил текст. Приведем его полностью со ссылкой на архив:
«К беседе с тов. Твардовским.
Ознакомились с проектом В/статьи и единодушно считаем, что отдельные положения её требуют поправок.
…
Чрезмерное подчёркивание произведения Солженицына, без которого, будто бы, "нельзя представить нынешний день литературы".
Увлечение. По существу означает "соц. заказ" журнала на литературу по тюремно-лагерной теме, уводящей писателей к одностороннему копанию в опред. периоде, от отображения в литературе основных и мощных процессов в жизни социалистической страны на всех этапах её развития. (И репрессии были разные, д.б. и отношение к ним разное. Литва, Зап. Украина, <нрзб> — сожгли наполовину.)
Критика. Теория перерождения сов. об-ва. Стр-во социализма, рост мощи страны, победа в Велик. Отеч. войне. Защита личности. За злоупотреблениями не видно мощи развив. об-ва <нрзб> <нрзб> 1923 по 1953 гг. <нрзб> сплошные провалы и беззаконие — у некоторых авторов.
…
Всё это, что подвергалось критике — поднимаете на щит.
Диктат: убеждение. Когда оно <нрзб> — то и адм. вмешательство. Либо влияние партии, либо влияние (диктат) из бурж. Запада. Другого не дано. Идёт острая борьба. Буржуазия озолотит любого сов. писателя, если она почувств., что он в какой-то мере выступает против партии и её руководства. …
Напечатали — это одно. Напечатан наряду с друг. литер. произв. другого плана и мастерства. Поднимать на щит только одних. "Заказ" по преимущ-ву на ряд произв. Это уже ПОЛИТИКА — ошибочная.
Партия <нрзб> не может не руководить направлением худ. литературы. Ленин. Литература и политика. Интересует идейное содержание произведений. Огромн. значение его для воспитания народа, сов. молодёжи. Помогает стр-ву комм., воспитанию преданных сов. стране людей или мешает. Циничн. одност. отношение к истории страны (1923–1953 г.).
Свобода творчества — не произвол. И кажд. из нас не всегда согласен с друг. т.т. по рук-ву. Когда принято решение — выполн <нрзб>» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 174, лл. 90, 90 об.).
Переводим на общедоступный язык: «Свобода творчества – не произвол, понял? Свободно творить будете так, как мы скажем. Печатать – кого скажем. Нам виднее. А будешь возникать – есть способы, решим вопрос».
На даче в Красной Пахре о съезде и беседах с Сусловым не говорили. А может, и говорили. Только Вампилов не записал. Не стал подставляться сам и подставлять Твардовского. Мало ли кто прочитает. О других вспоминали:
О Фурцевой. (Вскрыла вену, потому что вывели из Президиума.)
Если кто не знает, «Президиумом ЦК» тогда называли Политбюро. А, вы уже и его не застали...
Конечно, приехавшим в Москву через всю страну иркутянам было очень интересно все. А Твардовскому «за рюмочкой Христовой» очень хотелось рассказать. Так что говорили, наверное, о многих.
Только что прошли юбилейные торжества – сорокалетие «Нового мира».
Юбилей "Нового мира" и его статья. Журнал продержали больше месяца. Банкет по случаю юбилея он пропьянствовал на даче, банкет перенесли.
- Им необходим фикус (свадьба с генералом), им (его замам по журналу) не хватает самостоятельности.
А какая самостоятельность, если служишь у генерала. Только и сам генерал – самостоятелен, пока дают. И все время – под присмотром:
7 сентября 1970 года председатель Комитета госбезопасности доложил в ЦК КПСС:
«В Комитет госбезопасности поступили материалы о настроениях поэта А. ТВАРДОВСКОГО. В частной беседе, состоявшейся в начале августа 1970 года, он заявил:
…
Да, ведают, что творят, но оправдывают себя высокими политическими соображениями: этого требует политическая обстановка, государственные соображения!..
А от усердия они уже начинают верить в свои писания. Вот увидите, в конце года в "Литературной газете" появится обзор о "Новом мире": какой содержательный и интересный теперь журнал! И думаете, не найдутся читатели, которые поверят? Найдутся.
И подписка вырастет. Рядовой, как любят говорить, читатель, он верит печатному слову. Прочтёт десять статей насчёт того, что у нас нет цензуры, а на одиннадцатой поверит. Впрочем, сейчас этому и вправду можно поверить: если выходят в свет романы ШВЕЦОВА, то, пожалуй, действительно цензуры нет".
Сообщается в порядке информации.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ АНДРОПОВ» (РГАНИ, ф. 5, оп. 62, д. 678, л. 210).
Так если бы только свои, советские доносили! Луи Арагон накатал донос, когда узнал, что в «Новом мире» собираются издавать Альбера Камю. Узнал, потому что ему предложили написать предисловие. «Нет, ну обалдел этот Твардовский, вот если бы наоборот – мой роман и предисловие Камю…» В доносе Арагон настрочил, что Камю – фашиствующий писатель, а Твардовский задумал идеологическую диверсию. Такая вот литературная дискуссия…
P.S.
В 1970 году Твардовского вынудят уйти из журнала.
Но вот ведь странность – тех, кто его травил, давно позабыли. А тех, кого он печатал – читают до сих пор.
Есть много людей, которые мечтают о возвращении прежних порядков. Уверены, что это получится, причем - навсегда. Но им в свое время Тёркин ответил:
- Не ищи везде подвоха,
- Не пугай из-за куста.
- Отвыкай. Не та эпоха —
- Хочешь, нет ли, а не та!
P.P.S.
Из пьесы Александра Вампилова «Старший сын»:
СИЛЬВА. Итак, когда солнце позолотит верхушки деревьев...
МАКАРСКАЯ (в дверях, смеясь). Хорошо, хорошо... Счастливенько!
…
БУСЫГИН. Иди попрощайся. Скажи ей, что, когда солнце позолотит верхушки деревьев, ты будешь уже далеко.
Дались Вампилову эти верхушки деревьев… Где он вообще взял этот образ?!