Прошедшее и непреходящее Фёдора Степуна

Текст: Денис Краснов

В феврале 1970 года, выступая на радио по случаю пятой годовщины смерти Фёдора Степуна, известный прозаик Гайто Газданов высказал довольно примечательную мысль: «Трудно было отделаться от впечатления, что судьба ошиблась, заставив его родиться в конце девятнадцатого столетия. Он скорее подходил к XVI или XVII веку – по широте его интересов и познаний, по тому, что жизнь он воспринимал более полно, чем громадное большинство его современников».

И действительно, масштаб фигуры Степуна поражает даже при первом приближении. В нём причудливо сочетались русские и немецкие корни, научность и артистизм, русофильство и западничество, христианство и либерализм. При этом, как отмечал многолетний корреспондент Степуна, известный славист Дмитрий Чижевский, «в разносторонности или многоразличии его обликов нет внутренней двойственности или разрыва».

Пожалуй, не было никакого разрыва и в том, что родившийся в Москве младенец Friedrich August Steppuhn через 81 год ушёл из жизни в Мюнхене как уважаемый русский профессор Фёдор Августович Степун. Кому, как не столь цельной личности, было примирять собой (и в себе самом) противоречия такой жестокой и судьбоносной исторической эпохи.

«Величайшее счастье жизни – Россия»

Фридрих Степун (имя Фёдор он примет позднее) появился на свет 6 (18) февраля 1884 года в доме Императорского человеколюбивого общества. Данный факт, как иронизировал потом философ, ко многому его обязывал. В одной из квартир этого псевдоготического здания в Малом Златоустинском переулке Москвы проживал инженер-пруссак Август Степун и его супруга Мария Фёдоровна, дочь московского предпринимателя из шведско-финского рода Аргеландеров.

Новорождённого первенца крестят в немецкой реформатской церкви в Малом Трёхсвятительском переулке. В 1887 году семья переезжает в село Кондрово в Калужской губернии, где Август Степун занимает должность директора писчебумажных фабрик. Приволье детских лет на лоне русской природы сращивает мальчика с этими живописными местами, и там же в Кондрово в 1895 году под влиянием Марии Фёдоровны его перекрещивают в православие.

Особая благодарность к матери впоследствии поэтически отразится в мемуарах Степуна. Он рассказывает, как на десятом году жизни, в Великую субботу, Мария впервые оказывается в православной церкви, в московском храме Введения Пресвятой Богородицы (разрушен в 1924 году). Перед восхищённой девочкой открывается новый мир, и по возвращении «Машенька быстро засыпает крепким, счастливым сном. В этом сне, за пятнадцать лет до моего рождения, зарождается в душе моей матери величайшее счастье всей моей жизни – Россия».

Философ-артиллерист

Однако отец, против воли матери-русофилки, определяет сына в учебное заведение, где частично преподают на немецком, – реальное училище при Лютеранской церкви Св. Михаила в Москве. Фёдор оканчивает его в 1900 году и оказывается на перепутье: так хочется одновременно и на историко-филологический факультет Московского университета, и в Училище живописи и ваяния, и даже на театральную сцену. В итоге, чтобы определиться с дальнейшими планами, юноша неожиданно решает отбыть воинскую повинность.

Отслужив год вольноопределяющимся в артиллерийском полку, Степун становится прапорщиком запаса и заключает, что разобраться в жизни ему поможет философия. Мария Фёдоровна поддерживает его, и в 1903 году он поступает в знаменитый Гейдельбергский университет, где когда-то преподавал сам Георг Гегель, а тогда вещают с кафедры такие светила неокантианства, как Вильгельм Виндельбанд и Генрих Риккерт.

На годы учёбы в Гейдельберге приходится большая личная драма – непродолжительный первый брак, который закончился трагической гибелью жены Анны, утонувшей при попытке спасти из реки своего младшего брата.

В 1910 году Степун оканчивает университетские штудии защитой диссертации о Владимире Соловьёве и инициирует международный философский журнал «Логос». Всё складывается весьма удачно: на совещание в квартире Риккерта удаётся заманить овеянного европейской славой Дмитрия Мережковского (вместе с Зинаидой Гиппиус), и присутствие столь важных лиц убеждает издателя: журналу – быть. Сначала он выходит в Германии и России, а с 1914 года также и в Италии. В журнале, помимо Риккерта, публикуются такие мировые величины, как Эдмунд Гуссерль и Георг Зиммель.

Вместе с соратниками по Гейдельбергу – Сергеем Гессеном и Борисом Яковенко – Степун стремится «подвести методологический фундамент под научно малоозабоченную русскую философию, как религиозно-интуитивного, так и марксистско-догматического характера». Такая постановка задачи ставит «Логос» в противовес православно-славянофильскому издательству «Путь», в котором выпускали свои труды Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Евгений Трубецкой и Павел Флоренский.

Вернувшись в Москву в 1910-м, Степун жаждет приступить к преподаванию, но устроиться в университет не получается: Лев Лопатин и Густав Шпет встречают его довольно прохладно. Тогда молодой философ устраивает домашние чтения, и вскоре Юлий Айхенвальд помогает ему устроиться в «Бюро провинциальных лекторов». Следуют поездки по разным городам России, но и этого энергичному оратору мало: он выступает в Московском народном университете, Религиозно-философском обществе имени Владимира Соловьёва, участвует в семинарах символистского издательства «Мусагет», удостаивается приглашения в «Башню» Вячеслава Иванова.

Всё резко меняется в 1914 году, с началом Первой мировой войны. Степун отправляется на Галицийский фронт, в 1915-м получает тяжёлое ранение ноги на Рижском фронте, почти год проводит в лазарете и возвращается в Галицию. В письме Гессену в апреле 1915-го выводятся строки, в которых уже содержится зародыш одного из наиболее известных трудов Степуна: «Если мне только дано будет вынырнуть живым и физически здоровым (за моё духовное равновесие я совершенно спокоен) из моря событий и случайностей войны, то моим пребыванием в первом ряду сражающихся я куплю право говорить о войне всё то, что буду о ней думать, и возможность думать о ней то, что она на самом деле есть».

Выжив и тем самым «купив» себе право поведать свою правду о войне, Степун в 1918 году издаёт в Москве автобиографическую книгу «Из писем прапорщика-артиллериста». Слишком свежи ещё воспоминания, слишком сильно кровоточит рана – и этим, вероятно, особенно ценны размышления и пафос автора.

Лишь много лет спустя приходит некая примирённость, своего рода превращение экзистенциального опыта в метафизический: «От войны осталась в душе молитва, чтобы в страшный час последнего боя со смертью Бог даровал бы мне силу и самую непобедимую смерть ощутить залогом бессмертия».

Театр революции и «Закат Европы»

События Февральской революции 1917 года вынуждают Степуна включиться в политическую деятельность. С армейской делегацией Юго-Западного фронта он отправляется в Петроград и остаётся там как представитель во Всероссийском совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Затем он работает в политическом управлении военного министерства во Временном правительстве и редактирует журнал «Инвалид» (позднее – «Армия и флот свободной России»). Накануне Октябрьского переворота перешедшие на сторону большевиков солдаты Кексгольмского полка арестовывают Степуна в Мариинском дворце, но ему удаётся вскоре освободиться и уехать в Москву.

С началом Гражданской войны Степуна призывают в Красную армию, но вмешательство Анатолия Луначарского позволяет ему не только остаться в новой старой столице, но и занять должность художественного руководителя Московского государственного показательного театра. Однако, после того как новоявленный режиссёр поставил на сцене «Царя Эдипа» Софокла и «Меру за меру» Шекспира, его увольняют за «явное непонимание сущности пролетарской культуры».

В 1919 году Степун вместе со второй женой Натальей и другими родственниками создают трудовую коммуну на 14 десятинах земли, оставшихся от имения тестя в подмосковной Ивановке. Такой семейный подряд во многом облегчает суровый период военного коммунизма. Кроме того, у писателя появляется время завершить роман в письмах «Николай Переслегин», который во многом перекликается с военными записками своей философской рефлексией, но охватывает более ранний период биографии автора.

Тогда же пишется и книга «Основные проблемы театра». Она рождается из практического участия Степуна в режиссуре и преподавании «философии театра» в театральных студиях Москвы, но вовсе не носит узкоспециального характера, поднимая вопросы религиозного творчества и целостного осмысления эпохи. Одна из глав книги, «Основные типы актёрского творчества», подразделяет артистов – по возрастающей степени мастерства – на имитаторов, изобразителей, воплотителей и импровизаторов. Высшим примером импровизатора для Степуна была легендарная Вера Комиссаржевская.

В марте 1922 года выходит сборник «Освальд Шпенглер и закат Европы», в котором, наряду со Степуном, о нашумевшей книге немецкого историософа высказываются Николай Бердяев, Семён Франк и Яков Букшпан. Сборник вызывает резкое неприятие со стороны Владимира Ленина, который усматривает в позиции авторов «литературное прикрытие белогвардейской организации».

Планы избавиться от несовместимых с большевистской идеологией мыслителей начали созревать у вошедшей в силу советской власти ещё раньше, но сборник Степуна неожиданно послужил мощным катализатором окончательного решения. Осенью того же года сотни деятелей культуры и науки высылаются из страны, составляя явление, позднее собирательно названное «философским пароходом».

Перед высылкой, отвечая на допросе на Лубянке, Степун не скрывает: «Как философ и писатель, считаю большевизм тяжёлым заболеванием народной души и не могу не желать ей скорого выздоровления. Что касается эмиграции, то я против неё: не надо быть врагом, чтобы не покидать постели своей больной матери. Оставаться у этой постели естественный долг всякого сына. Если бы я был за эмиграцию, то меня уже давно не было бы в России».

22 ноября 1922 года с Рижского вокзала столицы Степун навсегда покидает Россию.

Строитель «Нового града»

Оказавшись в эмиграции, Степун работает редактором отдела беллетристики в «Современных записках», публикует в них роман «Николай Переслегин» и цикл очерков «Мысли о России».

Пытаясь осмыслить произошедшее, Степун спорит с теми эмигрантами, которые полны отчаянной злобы на изгнавшую их советскую власть и желают просто вернуться к прежним устоям: «"Эмигрантщина" – отрицание будущего во имя прошлого, вера в мёртвый принцип и растерянность перед жизнью, старческое брюзжание над чашкою с собственной желчью».

В 1931 году Степун совместно с Георгием Федотовым и Ильёй Фондаминским учреждают журнал «Новый град», появление которого стало настоящей вехой в истории мысли русского зарубежья. В первом же номере Степун формулирует проблематику, которую будет последовательно развивать в дальнейшем: «Все мучающие современность тяготы и болезни связаны в последнем счете с тем, что основные идеи европейской культуры – христианские идеи абсолютной истины, гуманистически-просвещенская идея политической свободы и социалистическая идея социально-экономической справедливости – не только не утверждают своего существенного единства, но упорно ведут озлобленную борьбу между собою» (Фёдор Степун, «Путь творческой революции»).

Всего до 1939 года выходит 14 номеров журнала, и «новоградское сознание» доходит до «замысла о новом человеке», в котором снимаются противоречия между религией, политикой и обществом:

С 1926 года Степун на протяжении десяти лет занимается ещё одним любимым делом – преподаёт социологию в Дрезденском техническом университете, – но в 1937-м нацисты увольняют его за «русский национализм, практикующее христианство и жидопослушность» и лишают права устных и печатных выступлений. Скрытая крамола властям видится и в перемене имени учёного на русский манер – Stepun вместо прежнего Steppuhn.

У профессора в отставке появляется время приступить к одному из главных трудов всей жизни – мемуарам «Бывшее и несбывшееся» (более точный перевод с немецкого – «Прошедшее и непреходящее»), вышедшим в трёх томах уже после Второй мировой войны.

В 1945 году писатель чудом избегает гибели, на неделю уезжая с женой из Дрездена, который подвергается жесточайшей бомбардировке англо-американской авиации. Погибают десятки тысяч мирных жителей, а дом, в котором жили Степуны, оказывается разрушенным до основания, все книги и рукописи сгорают.

В 1947 году Степун занимает созданную для него кафедру истории русской культуры в Мюнхенском университете и до 1960 года читает там лекции по русской литературе и социологии революции.

Публицист Евгения Жиглевич, посещавшая занятия Степуна в Мюнхене, вспоминает: «И вот... началось. Ни на какую кафедру "кудесник" (именно так он выглядел) не взошёл. Свободно прохаживаясь, он священнодействовал. Здесь не было ничего от книги, от ссылок, от холодных умствований. Он горел. Мощный голос заполнял всю залу без всяких усилителей. Широкие жесты дополняли слово, сливаясь с ним. Зал жил с оратором… Сказитель, мудрец, прорицатель, псалмопевец, актёр трагического и комического действа, и более всего – режиссёр-вдохновитель».

В последние годы жизни Степун вновь обращается к теме памяти, публикуя сборник статей «Встречи» (1962) и книгу «Мистическое мировидение. Пять образов русского символизма» (1964) о Соловьёве, Белом, Бердяеве, Блоке и Вячеславе Иванове.

Особые надежды Степун возлагает на советскую литературу, в которой «ощутимее всего бьётся пульс возрождения». Философ убеждён, что «новая плеяда русских писателей появится не в эмиграции, а в России», и отмечает имена Леонида Леонова, Бориса Пастернака, Василия Аксёнова, Владимира Тендрякова, Александра Солженицына.

Свой личный бой со смертью Степун завершил, практически не заметив её прихода 23 февраля 1965 года. Возвращаясь с одной из публичных лекций, Фёдор Августович приехал домой на такси, вышел из автомобиля, упал и скончался на месте.

«В этом смысле, – замечает Гайто Газданов, – судьба была по отношению к нему милостива, избавив его от болезни и страданий. И в этом мгновенном переходе в другой мир, человека, который прожил такую богатую и полную жизнь, была какая-то непостижимая и естественная справедливость, – если можно говорить о справедливости, когда речь идёт о смерти».