Марк Алданов: исторический романист, не веривший истории

Текст: Денис Краснов

«Как же надоело писать книги»

В декабре 1928 года Иван Бунин получил письмо, содержавшее такие строки: «Работа моя продвигается плохо. Не могу Вам сказать, как мне надоело писать книги. Ах, отчего я беден, – нет, нет справедливости: очень нас всех судьба обидела, – нельзя так жить, не имея запаса на два месяца жизни».

Через пять лет Иван Алексеевич получит Нобелевскую премию по литературе, а ещё через пять – впервые выдвинет автора письма, Марка Алданова, на нее же. И сделает это потом ещё восемь раз, в том числе в год своей смерти, в 1953-м.

Денежные сложности будут преследовать Алданова на протяжении почти всей его жизни в эмиграции, но он ни разу не изменит своему литературному призванию, которое, впрочем, обнаружилось довольно поздно.

А начиналось всё для будущего писателя так прочно и основательно, что о житейских неурядицах приходилось думать в самую последнюю очередь. Если вообще приходилось.

Химик против Писателя

Марк Александрович Алданов (это псевдоним-анаграмма от его настоящей фамилии – Ландау) родился в 1886 году в Киеве в богатой семье сахарозаводчика и получил блестящее многопрофильное образование. Ещё в гимназии он выучил пять языков (кроме английского, французского и немецкого, ещё и латынь с древнегреческим), а в Киевском университете окончил сразу два факультета – юридический и физико-математический.

Первая статья вышла из-под пера молодого учёного в 1912 году и называлась так: «Законы распределения вещества между двумя растворителями». В дальнейшем увлечение химией не только разнообразно скажется в литературном творчестве, но и засверкает в основательных научных трудах. Во время Первой мировой войны Алданов участвует в разработке способов защиты Петрограда от газовых атак. А уже в эмиграции выйдут его книги «Лучевая химия» (1936) и «О возможностях новых концепций в химии» (1950). Первую из них в письме всё тому же Бунину автор назовёт своим лучшим произведением.

Одним из ранних героев Алданова-прозаика становится Химик, ведущий диалоги с Писателем, в философско-публицистической книге «Армагеддон» (1918). Здесь Алданов впервые обращается к теме революции, которая будет интересовать его на всём творческом пути.

В этих словах уже заложено зерно философии случая – историософской концепции, которую будут развивать другие герои-резонёры Алданова, выражающие его скепсис в отношении законов исторического процесса. Наиболее полно автор постулирует свои установки на эту тему в позднем философском диалоге «Ульмская ночь. Философия случая» (1953).

Пока же Алданов утверждает: «Демократия всё же лучший выход, придуманный человеческой мыслью за три тысячи лет истории». Написано это почти за тридцать лет до знаменитой (хоть и отнюдь не бесспорной) формулы Уинстона Черчилля: «Демократия – худшая форма правления, если не считать всех остальных».

Неприятие Октябрьского переворота (в один день с празднованием которого в России, по иронии судьбы, он отмечал свой день рождения) и большевистской идеологии на страницах «Армагеддона» не только приводит к изъятию тиража неугодной книги, но и приближает её автора к расставанию с родиной. В апреле 1919 года, транзитом через Одессу, Константинополь и Марсель, Алданов оказывается в Париже.

Искушение историей

Обосновавшись в столице Франции, писатель продолжает свои исторические штудии, учится в Высшей школе социальных и политических наук, издаёт книгу с характерным названием «Две революции: революция французская и революция русская» (1921).

Тогда же, в год столетия со дня смерти Наполеона Бонапарта, выходит повесть о последних днях французского императора «Святая Елена, маленький остров». Эта работа приносит известность Алданову-беллетристу и впоследствии становится завершающим звеном в тетралогии «Мыслитель», включившей также три романа об эпохе Французской революции и наполеоновских войн: «Девятое термидора» (1923), «Чертов мост» (1925) и «Заговор» (1927).

Само название цикла отсылает к химере «Мыслитель», лукаво взирающей на тщету человеческой жизни с вершины собора Парижской Богоматери. Един конец для всех: и для простых смертных, и для великих людей, поддавшихся на третье дьяволово искушение – посулы земной власти и могущества.

Вот почему у тела покойного Бонапарта звучат строки из самой пессимистичной и, вероятно, наиболее близкой для неверующего Алданова библейской книги – Экклезиаста: «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому».

Гайто Газданов писал об Алданове: «Его психология, его личные взгляды выражены в его книгах, и надо сказать, что эти взгляды довольно безотрадные. Пессимизма в нём было больше, чем в любом из его современников». А Борис Зайцев также отмечал: «Внутренний тон всего, что он писал, всегда глубоко печальный, экклезиастовский».

И всё же в мире случайностей, беспорядочно наслаивающихся и громоздящихся друг на друга, для Алданова важна роль личности, которая вовсе не упорядочивает хаос проносящихся событий, но использует их благоприятную комбинацию и взмывает на гребень непредсказуемого исторического действа. Таков Наполеон, таков и Ленин, «чрезвычайно сильная и очень интересная личность», о которой Алданов пишет большую работу ещё в 1919 году.

«Ни один человек, даже Пётр Великий, не оказал такого влияния на судьбу России. Ни один человек, даже Николай II, не причинил России столько горя», – так начинается этот труд. С разрушительной ролью Ленина писатель не примирится даже перед самой смертью: «…Я его ненавижу, как ненавидел всю жизнь… Того же, что он был выдающийся человек, никогда не отрицал» (1957).

Вообще, политический портрет становится одним из жанров, которым Алданов мастерски овладеет. Он напишет очерки о Жозефине Богарне и Мате Хари, Сталине и Луначарском, Ллойд Джордже и Черчилле, Клемансо и Пилсудском, Евно Азефе и Махатме Ганди – и это далеко не полный список.

Композитор и музыкальный критик Леонид Сабанеев, близко знавший Алданова, утверждал: «Во всём он был не поверхностно, не с налёту, а глубоко и тщательно осведомлён. Я думаю, что другого русского писателя с такой эрудицией в стольких областях совершенно разных и не существовало… Не зря он говорил, что треть своей жизни просидел в библиотеках и за чтением книг».

Загадка Толстого

В 1922-1924 годах Алданов живёт в Берлине, где женится на своей двоюродной сестре Татьяне Зайцевой. Там же выходит книга «Загадка Толстого», судьба которой сама по себе весьма любопытна. Она вырастает из литературоведческого труда «Толстой и Роллан», первый том которого издаётся в 1915 году в Париже и привлекает внимание критики и Софьи Андреевны Толстой. А вот рукопись второго тома оказывается утраченной в годы революции, и только в 1923-м Алданов переиздаёт работу, уже без раздела о Ромене Роллане.

Фигура великого старца из Ясной Поляны настолько восхищала Алданова, что Георгий Адамович подмечал: «Он произносил эти два слова "Лев Николаевич" почти так, как люди верующие говорят "Господь Бог"».

Газданов также уловил в скептике Алданове эту удивительную черту: «Единственный писатель, перед которым он преклонялся, был Лев Толстой. Вся его отрицательная философия, – если так можно сказать, – его вежливо-презрительное отношение ко всему – будь это наука, политика, историософия, литература, – всё это переставало существовать, как только речь заходила о Толстом».

– уж не себя ли самого аттестует в этой палитре автор, говоря о Толстом? Алданов, конечно, никогда бы в этом не признался, да это и не нужно. Для писателя, выбравшего своим героем другого писателя, почти самое обычное дело – стать (или пожелать стать) хоть немного на него похожим. При этом, как утверждал Сабанеев, из числа современников для Алданова «высшим авторитетом был Бунин и даже, видимо, просто влиял на его вкусовую установку».

Алданов сошёлся с Буниным во многом на почве почитания Толстого, а также – в схожей ориентации на традиции классической русской литературы. Всё тот же Сабанеев так объяснял творческую «настройку» Алданова:

Восприятие свободы как высшей ценности в пространстве нравственной красоты (по-эллински говоря, «калокагатии») приводит Алданова к отрицанию общественно-политических потрясений: «Война и революция – худшее, что может случиться со свободными народами».

Оспаривая взгляды Алексея Толстого и его «Хождения по мукам», Алданов пишет свою романическую трилогию о судьбах русской интеллигенции в революционные годы: «Ключ» (1929), «Бегство» (1931), «Пещера» (1934).

Загадка Алданова

Мировые «случайности» продолжают преследовать писателя. В 1940 году, после капитуляции Франции, Алданов покидает оккупированный нацистами Париж и перебирается в Ниццу, а оттуда уезжает в Нью-Йорк. Время за океаном не проходит даром: в 1942 году вместе с Михаилом Цетлиным он учреждает «Новый журнал», ставший литературным преемником парижских «Современных записок». Там же в Америке Алданов работает над самым крупным из своих произведений – «Истоки». Роман впервые выходит в полном объёме уже во Франции, куда автор возвращается в 1947 году.

В последние годы жизни неутомимый труженик пера продолжает вести активную литературную деятельность, пишет ещё четыре романа и итоговый философский трактат (ту самую «Ульмскую ночь»), в июле 1956 года участвует в конгрессе международного ПЕН-клуба в Лондоне.

25 февраля 1957 года Марк Алданов, десятилетиями пытавшийся отыскать хоть крупицу смысла в клубке истории и разгадать, откуда взялись вершившие её личности, ушёл из жизни – и тоже оставил нам загадку. Или, как минимум, парадокс, который точнее остальных подметил, пожалуй, Гайто Газданов:

А Леонид Сабанеев и вовсе полагал, что «Алданов не вполне точно определил своё призвание, когда избрал карьеру писателя».

Вот только смотришь на литературное наследие Алданова – и невольно думаешь: всем бы так с призванием «ошибаться».