Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
- Травка зеленеет,
- Солнышко блестит.
- Ласточка с весною
- В сени к нам летит. –
Эти стихи мы по-прежнему узнаем раньше, чем учимся читать.
Предков Плещеева мы встречаем и среди декабристов, и в литературном обществе «Арзамас». И среди бояр и воевод с XIII века.
Его отец служил чиновником по особым поручениям при архангельском, вологодском и олонецком генерал-губернаторе, а в 1826 году вернулся в родные места, в Нижний Новгород, заняв там пост губернского лесничего. Детство поэта прошло в имении Княгинино. Были они родовиты, но по-аристократически небогаты. Отец его рано умер, семья осталась почти без средств. Мать поэта добивалась пенсий, пыталась свести концы с концами.
«Вперед! Без страха и сомненья…»
Плещеева направили в столичную школу гвардейских подпрапорщиков. Склонности к офицерской службе у Плещеева не было. Вскоре он сбежал из
Этого армейского питомника – под предлогом болезни. Стал студентом столичного университета, изучал восточные языки. Его стихи заметил ректор, Петр Плетнев – друг Пушкина, издатель знаменитого литературного журнала «Современник». Плещеев искал себя, в одном из писем он признавался: «Я бы поскорее желал разделаться с университетским курсом, во-первых, — для того, чтобы на свободе заняться науками, которым я решил посвятить себя, науками живыми и требующими умственной деятельности, а не механической, науками, близкими к жизни и к интересам нашего времени. История и политическая экономия — вот предметы, которыми я исключительно решился заниматься». Но главным для него стала все-таки поэзия. В 1846 году вышел первый сборник Плещеева. Студенты знали наизусть его стихи и, в первую очередь, «русскую марсельезу»:
- Вперёд! Без страха и сомненья
- На подвиг доблестный, друзья!
- Зарю святого искупленья
- Уж в небесах завидел я!
- Смелей! Дадим друг другу руки
- И вместе двинемся вперед.
- И пусть под знаменем науки
- Союз наш крепнет и растет.
- Жрецов греха и лжи мы будем
- Глаголом истины карать,
- И спящих мы от сна разбудим
- И поведем на битву рать!..
- Пусть нам звездою путеводной
- Святая истина горит;
- И верьте, голос благородный
- Не даром в мире прозвучит!
- Внемлите ж, братья, слову брата,
- Пока мы полны юных сил:
- Вперед, вперед, и без возврата,
- Что б рок вдали нам не сулил!
Страстно, высокопарно, несколько туманно. Но все понимали, что он призывает к бунту. Призывает жить не по лекалам Российской империи, устои которой они считали порочными и отжившими.
В его стихах сквозила тоска по революции. Тогда эти чувства испытывали многие, а он сумел рассказать о них максимально просто и точно:
- Страданьем и тоской твоя томится грудь,
- А пред тобой лежит еще далекий путь.
- Скажу ль я, что тебя в твоей отчизне ждет?
- Подымет на тебя каменья твой народ,
- За то, что обвинишь могучим словом ты
- Рабов греха, рабов постыдной суеты!
- За то, что возвестишь ты мщенья грозный час
- Тому, кто в тине зла и праздности погряз,
- Чье сердце не смущал гонимых братьев стон,
- Кому законом был - отцов его закон!
Это говорит самый настоящий интеллигент 1840-х годов.
Писал он тогда легко, вдохновенно – и его стихи были необходимы многим. Критики кривили рты, но и отмечали, с какой искренностью молодой поэт верит в «торжество на земле истины, любви и братства». Эти ценности навсегда остались для Плещеева неизменными. Он не был новатором поэтических форм. Следовал за Пушкиным и Лермонтовым, наполняя их проверенную канву своими чувствами. Быть может, тогда, в молодые годы, он и написал свои лучшие строки.
Ссыльный поэт
Он вошел в круг молодых мыслителей, которые собирались дома у философа Михаила Петрашевского. Это Федор Достоевский, Михаил Салтыков-Щедрин, Аполлон Майков, Николай Спешнев… Они беседовали об экономике и литературе. Однажды заспорили о поэзии и прозе. Многие высказывались за первенство поэзии, ссылаясь на великие имена Пушкина и Лермонтова в России, Барбье, Беранже, Шекспира и Байрона. И тут всех удивил Плещеев, признанный поэт. Он произнёс жаркую речь в защиту прозы, рассказывая, «какое великое дело выпало на долю теперешней прозы, ибо только ей под силу изобразить действительный мир во всей правдивости, показать все язвы и пороки общества, указать пути к избавлению от этих пороков. Он восторженно говорил о Гоголе и Достоевском, сказал, что знает необыкновенно даровитых людей, которые в скором времени подарят России замечательные картины нынешних нравов». Как будто предвидел великие свершения своего приятеля Федора Достоевского, который писал с Плещеева многих своих героев. Безусловно, Мечтателя из «Белых ночей», отчасти – Алешу Карамазова много лет спустя.
Суд вынес строгий вердикт. Но все обернулось трагическим спектаклем. «Там всем нам прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили наш предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты <…> Я успел тоже обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними. Наконец <…> привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что его императорское величество дарует нам жизнь. Затем последовали настоящие приговоры», - вспоминал Достоевский.
В итоге Плещеева приговорили к четырём годам каторги, заменённой «во внимание к молодым его летам» ссылкой – рядовым в Оренбургский линейный батальон. Там Плещеев вспомнил юность, вспомнил военную школу – и постарался, проверив себя на деле, пробиться в офицеры.
В 1853 году, когда шла война против Кокандского ханства поэт подал прошение о добровольном участии в штурме крепости Ак-Мечеть. Так он рассчитывал получить повышение по службе. После штурма этой твердыни ему присвоили звание прапорщика. Ему довелось пройти через это боевое крещение. Командиры отмечали его отвагу. Плещеева даже наградили медалью. Впрочем, войну он по-прежнему не любил.
Служитель словесности
Он и из ссылки посылал в Москву и в Петербург стихи – и их публиковали под названием «Старые песни на новый лад». Права потомственного дворянства и право жить в столицах Плещееву вернули в 1858 году. Он снова много публиковался – и плещеевские строки нередко становились событиями.
В 1860 году он написал вечное стихотворение об осени:
- Скучная картина!
- Тучи без конца,
- Дождик так и льется,
- Лужи у крыльца…
- Чахлая рябина
- Мокнет под окном;
- Смотрит деревушка
- Сереньким пятном.
- Что ты рано в гости,
- Осень, к нам пришла?
- Еще просит сердце
- Света и тепла!
Точнее не сказать. Простодушие этих зарисовок трудно превзойти.
Его читали и почитали. На стихи Плещеева композиторы создали более ста романсов. Это Модест Мусоргский, Николай Римский Корсаков, наконец, Петр Чайковский, подаривший музыку этим известным стихам:
- Был у Христа-младенца сад,
- И много роз взрастил он в нем;
- Он трижды в день их поливал,
- Чтоб сплесть венок себе потом.
Так простодушно рассказать евангельскую историю мог, наверное, только Плещеев, в душе остававшийся чистым ребенком. Думаю, это стихотворение будут читать и слушать и в ХХII веке.
Он стал и одним из основоположников русской школы поэтического перевода. Особенно тонко понимал английскую поэзию.
Плещеев ухитрялся сохранять добрые отношения и с Достоевским, и с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным. С последними он много лет работал в редакции «Отечественных записок». Это по тем временам – самый шумный перекресток литературной жизни, и Плещеев привык к редакционной суматохе. Снимал тесные квартирки, в которых трудно было повернутся: повсюду – рукописи и книги. Щедрин – строгий критик, всегда охваченный сарказмом – считал его одним из самых «симпатичных поэтов». Отмечал в его стихах «гуманитарные устремления», хотя говорил и о недостатках. Ему не хватало у Плещеева «энергии мысли».
Гениальный портрет стареющего поэта набросал Чехов. Они друг друга понимали, благоговели друг перед другом. И Чехов представлял его таким: «У меня гостит А.Н. Плещеев. На него глядят все, как на полубога, считают за счастье, если он удостоит своим вниманием чью-нибудь простоквашу, подносят ему букеты, приглашают всюду и проч. Особенно ухаживает за ним девица Вата, полтавская институтка, которая гостит у хозяев. А он “слушает да ест” и курит свои сигары, от которых у его поклонниц разбаливаются головы. Он тугоподвижен и старчески ленив, но это не мешает прекрасному полу катать его на лодках, возить в соседние имения и петь ему романсы. Здесь он изображает из себя то же, что и в Петербурге, т.е. икону, которой молятся за то, что она стара и висела когда-то рядом с чудотворными иконами. Я же лично, помимо того, что он очень хороший, теплый и искренний человек, вижу в нем сосуд, полный традиций, интересных воспоминаний и хороших общих мест».
Барственная ленца не мешала ему писать и даже в преклонном возрасте совершать открытия. Преданность литературе оставалась при нем. Он успел опубликовать несколько десятков пьес – в основном это комедии из провинциальной жизни. Немало переводил для театра. Но эта сторона его наследия гораздо тусклее стихов.
Дайте только срок…
Большая часть жизни поэта и после ссылки прошла в мытарствах. Но в 1890 году он неожиданно получил огромное наследство от пензенского родственника Алексея Павловича Плещеева. Много лет Плещеев провел в литературной поденщине – а на старости лет ощутил себя независимым человеком. Зинаида Гиппиус вспоминала, что свалившееся на него богатство Плещеев принял «с благородным равнодушием, оставаясь таким же простым и хлебосольным хозяином, как и в маленькой клетушке в Петербурге, на Преображенской площади».
Он усмехался: «Что мне это богатство. Вот только радость, что детей я смог обеспечить, ну и сам немножко вздохнул… перед смертью». Здоровье он к тому времени давненько растерял – как его старик из знаменитого стихотворения, написанного уже в преклонном возрасте:
- «Дедушка, голубчик, сделай мне свисток!»
- «Дедушка, найди мне беленький грибок!»
- «Ты хотел мне нынче сказку рассказать!»
- «Посулил ты белку, дедушка, поймать!»
- — «Ладно, ладно, детки, дайте только срок,
- Будет вам и белка, будет и свисток!»
Он помогал молодым литераторам и ровесникам – умел делать это незаметно, тактично. Учредил два фонда – Белинского и Чернышевского – для поддержки писателей. Много путешествовал по Европе, жил в Париже в отеле «Mirabeau», принимая гостей. Безбедное существование продолжалось недолго. Апоплексический удар. Их Парижа его тело доставили в Москву и хоронили на Новодевичьем. С почестями, как классика, как пророка, любимого и «людьми сороковых годов» и студентами 1890-х. Он прожил 67 лет – немало для поэта по меркам того времени. Молодые поэты, начиная с Константина Бальмонта, писали стихи на смерть Плещеева.
Дмитрий Мережковский вспоминал: «Я видел перед собою кроткое старческое лицо скончавшегося поэта, его грустную и нежную улыбку. Достоевский где-то говорит о необычайно глубоком и трогательном значении, какое русский народ на своем чудном языке придает самому обыденному выражению «милый человек». Это выражение, с особенным народным оттенком, как нельзя более подходит к А. Н. Плещееву. О, какой это был милый, и простой, и добрый человек! Не думайте, что этим я умаляю его значение как поэта. Нет! Но человек и поэт связаны в нем так неразрывно, так неразделимо, что, право, кажется иногда, что жизнь Плещеева -одна из его лучших, высоких поэм. Да, так должны жить люди, безгранично полюбившие поэзию».