Текст: Дмитрий Шеваров
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
27 августа
Михаил Богословский, 50 лет:
Понедельник. Утро за работой до чая. Затем ходили в Лучинское за картофелем — насколько здесь жизнь легче, чем в Москве. Главные предметы продовольствия здесь можно достать без препятствий, заплатив, конечно, втрое‑впятеро дороже, чем прежде, но все‑таки все можно достать, тогда как в Москве не достанешь ни за какие деньги. Газеты принесли известие о первом дне Московского совещания: речи, речи и речи, а в речах слова, слова и слова.
Керенский поносил старую власть, сваливая на нее все происходящие безобразия,
выкрикивал много важных и торжественных слов: верховная власть, государственная мощь, сам он — верховный глава верховной власти, Временное правительство будет действовать железом и т. д. Он начинает, наконец, понимать, что такое государство и что правительство — не ученое собрание, воодушевленное идеей непротивления злу. Но ведь все это слова! Все только и твердят о необходимости власти, ее прямо жаждут, как воды в пустыне. Но где же она? Слова — громкие и высокие — а все мы видим, что у правительства все что угодно есть, кроме только власти. Кто же его слушается? Армия, которая бежит? Рабочие, которые не работают? Украинская рада, которая созывает украинское учредительное собрание?..
Министр финансов [Н. В. Некрасов] приводил цифры, но цифры потрясающие.
Он сказал, что ни одно царское правительство не было столь расточительным, как революционное.
Содержание «продовольственных комитетов» обходится казне в 500 милл[ионов] в год; содержание земельных комитетов в 140 милл[ионов]. На пайки семьям запасных испрашивается 11 миллиардов. Бумажек старое правительство печатало меньше 200 милл[ионов] в месяц, временное по 800 милл [ионов]. Недоимочность доходит до 43%. Хуже нельзя себе ничего представить.
Дорого обошлась России свобода,
и при такой дороговизне по карману ли она нам?
