Текст: Борис Кутенков
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Важнейшим толстожурнальным материалом стал диалог критика, прозаика Елены Иваницкой и прозаика, преподавателя Литинститута Анатолия Королёва в «Дружбе народов» - о роли литературы и потребностях писателя в современном мире. «Советизация культуры нанесла главный удар вовсе не по содержанию, как у нас принято считать, не по антисоветчине и поиску правды-матки, а по нюансировке творческого высказывания, по эстетике и по артистизму…» - замечает Королёв, констатируя свою
попытку «вызова» советской эстетике и постигшее разочарование. Из рассказа писателя о собственной творческой эволюции и отношениях с читателем вырастает портрет меняющейся культуры. Иваницкая же в большей степени выступает как социолог, слегка осаждая метафорический пафос собеседника экспертной оценкой, в том числе и на основе результатов читательских опросов. (Кстати, в конце апреля Иваницкая объявила у себя на странице в фейсбуке о завершении всех своих литературных проектов, кроме ежедневно ведомого «Читательского дневника». Разочарование, накрывающее деятелей культуры, - тенденция нового времени. И тем не менее, немного идеализма не помешает: будем ждать возвращения к активной литературной жизни одного из самых давних и внимательных критиков современной прозы.
Продолжим о тех, кто ещё не сдал позиции. В «Урале» — «слегка безумный», по определению автора, рассказ нижегородского поэта и прозаика Дениса Липатова «Восьмая линия» - динамичная история одного проигранного шахматного поединка, легко преодолевающая границы между «жизнью» и Зазеркальем. Тольяттинский альманах «Графит» публикует беседу с Липатовым: «В общем, всё опять превратилось в
игру, чем это занятие, на мой взгляд, в принципе и является. Не помню, кто тогда выиграл, да это и неважно. Да и правду сказать, смешон поэт, который всерьёз полагает, что он может сообщить современникам что-то такое важное, без чего они жить не смогут. Что он чем-то лучше их. Ничем. У каждого свой опыт, своя уникальная и единственная жизнь, и никто не обязан тратить её на чтение того, что ты называешь своими стихами…» Рассказ о литпроцессе Нижнего Новгорода - свидетельство энтропии внутри отдельно взятого региона: «Для нижегородцев, наверное, странным будет увидеть названия этих изданий в одном ряду, потому что авторы первых трёх и «Метромоста» практически не пересекаются и «в гости» друг к другу не ходят <…> Ну, то есть, условно говоря: «Нижний Новгород» и «Земляки» - это «традиция», «Нижегородская волна» и «Метромост» - «молодёжный авангард». И те и другие почти не замечают друг друга. Т.е. литературная жизнь у всех своя, и, как говорил Кролик Винни-Пуху, «я бывают разные». Не берусь судить хорошо это или плохо, но ситуация на данный момент такая, и я не замечал, чтобы кто-то из заинтересованных участников «литературной жизни» города испытывал по этому поводу дискомфорт…»
В том же номере - подборка стихотворений Липатова, в которых «гандлевский» скепсис только оттеняет пограничные состояния лирического героя - между обманчивой свободой и наглядной закрепощённостью:
Вот самовольное сиротство,
оно ничьих не ищет уз,
милей родства ему уродство,
во лбу горит бубновый туз.
Гуляет с девушкой такое
или меж юношей сидит -
ему и небо голубое
о чём-то низком говорит.
Или проснётся среди ночи,
садится с головой в руках,
что твой покойный тамагочи,
кончину лютую приях,
а всё чего-то фанфоронит,
всё ходит по цепи кругом
глядишь - и век свой проворонит,
а всё емелит языком.
Вернёмся к «Дружбе народов». Яркий дебют - стихи новосибирца Петра Матюкова. Когда я читаю Матюкова, скорее не понимаю, как это сделано: стихи эти на первый взгляд показывают фигу «школьно-хрестоматийному» представлению о классическом тексте русской литературы, и даже «белые сугробы» тут же дезавуируются «красным снегом». Стихи написаны регулярными размерами, что ещё более усиливает ироническую составляющую, но письмо это привычно только с виду. Парадокс в них иногда кажется самодовлеющим, но сам классический первоисточник (например, «Смерть друга» Тихонова в цитируемом ниже стихотворении), тонко переосмысленный, сигнализирует об авторской пародийной интенции по отношению к «традиции».
сначала мы зароем гроб
что выставлен как есть
и горсть земли мы бросим чтоб
традиции учесть
но утром выроем назад
обратно отнесём
поскольку дети октябрят
согласны не во всём
мы будем рыть копать скрести
пенять своей судьбе
о Господи таких спасти
под силу лишь тебе
Журнал продолжает рубрику «Первые стихи», в которой поэты рассказывают о том, «как всё начиналось». На этот раз - виртуозное эссе Санджара Янышева о «пространстве, выходящем из-под контроля» и обретении словом непривычных функций. «…Помню, мама говорила (на примере возникшего в доме Высоцкого, конверт с пластинкой которого много лет украшала карандашная надпись, сделанная рукой брата: «Он умир»): поэт - это такой человек, который отзывается, реагирует на каждый вызов времени. И я поверил. Прислонись ухом к рельсе, держи руку на пульсе, ибо трещина мира прошла через твоё сердце!.. Наверно, стихотворение «Узник» - это такая реакция на вызов мамы. Прототип - какой-нибудь «узник совести», чью свободу отстаивал тогда СССР…»
«Вопросы литературы» выложили на сайте новый номер, в котором, среди прочего, рассказывается о взаимоотношениях Корнея Чуковского и Владимира Набокова (доступен отрывок из работы Игоря Пудикова): «Отношения К. Чуковского и В. Набокова в современном литературоведении остаются малоизученными. Высказывания писателей друг о друге содержатся в основном в опубликованной мемуарной прозе <…>Отдельные упоминания о «сложном» отношении Чуковского к Набокову приводит внучка писателя Е. Чуковская <…> Ещё менее изученными представляются литературные взаимовлияния двух корифеев отечественной словесности. Думается, тема эта достойна самостоятельного исследования, обстоятельного и внимательного разбора. Столь крупные фигуры русской культуры просто не могли не заметить друг друга, тем более что были знакомы еще с дореволюционного времени, причем само их знакомство состоялось по литературному поводу…» Среди прочих материалов журнала - статья об издательской деятельности
Константина Федина; беседа Эмила Димитрова с Вячеславом Всеволодовичем Ивановым: «Сейчас, когда Вячеслав Всеволодович ушёл от нас, мы, его читатели, ученики и собеседники, должны прислушаться к его посланиям. Лишь будучи личностью, ученый может стать фигурой культуры: вот так, как мне кажется, можно синтезировать смысл беседы, которая ниже публикуется впервые в её русском оригинале…» Марк Амусин анализирует литературную составляющую фильмов Алексея Германа-старшего: «Творческая и мировоззренческая эволюция, которую пережил на протяжении своей жизни А. Герман, носит одновременно глубоко личный - и репрезентативный (поколенческий?) характер, отнюдь не ограничиваясь рамками кинематографа. А то обстоятельство, что в основе большинства его фильмов лежит «большая проза», причём художник вступал в очень сложные отношения с литературными первоисточниками, делает творчество Германа особенно притягательным для анализа в перспективе синтеза искусств…»
В 5-м «Новом мире» Владимир Березин пишет о Солженицыне как о «классическом Пророке» и его принципиальной «антиисторичности». «Он не принял высший орден страны, говорил, в общем-то, понятные вещи, но абсолютно не дипломатически, а как сеятель, который бродит по полю, запуская руку в лукошко - и запретив себе думать, взойдёт ли семя или засохнет на камне. За него хотели схватиться как за соломинку - «позвольте, а вот Солженицын считает…» - и получить из цитаты практическую пользу, но не вышло. В Отечестве произошло очередное катастрофическое исчезновение Пророка…»
Красноярский «День и ночь» в рубрике «ДиН Ревю» опубликовал два стихотворения Михаила Свищёва. Воздух свищёвского стиха, перефразируя Мандельштама, есть неожиданное; удивительно, что способное выродиться у другого автора в рационализм и педантизм (внимание к версификации, к точности и виртуозности рифм) у него не мешает веществу поэзии. Привычный для этого поэта семантический ряд, основанный на контрастах высокого и низкого и словно бы уравнивающий их, реализуется на этот раз через тему детства. Стихотворение завершается мощным и убедительным эффектом, переплетающим контрасты в неразложимый ассоциативный узел:
Не поминай о детстве всуе,
забудь, какого там числа
через линеечку косую
от скрепки ржавчина пошла
до первых строчек, взятых с лёту,
непарных точек и потерь,
когда листы и переплёты
перемешались, и теперь
подобно рыжему соцветью
столетника (и ты, мол, Брут)
несовместимые со смертью
в тетрадках дырочки цветут.
