Изображение: фрагмент картины Андрея Подшивалова "Деревенская любовь"
Алексей Артемьев, г. Саранск
Дед Максим проснулся до третьих петухов. В лицо назойливо светила луна. Сощурившись, он запахнул шторку и сел на край кровати. Не болит ничего, не беспокоит, а сон пропал. Третью ночь так - будто щелкает внутри тумблерок какой, и сиди потом, думай, чем себя занять до рассвета.
Старик вздохнул, натянул шерстяные носки и прошмыгал до фляги с водой. Зачерпнул кружку, напился вдосталь. Утёршись рукавом, он залез в галоши и пошёл ко двору выкурить папироску.
Ночь была тёплая, светлая; такая, что дышать вкусно. Луна висела над лугами и крошилась на росу белыми бликами. Второй диск купался в маленьком озере возле дубравы, а вода в нем - тихая-тихая; ни ряби, ни морщинки.
Старик сидел на лавочке, курил и разглядывал радужный нимб, намазанный вокруг луны. Ему вспомнилась такая же ясная ночь, до жути далекая, из молодости. Они с отцом допоздна возили сено с лугов, и в последний рейс утрамбовали почти две копны, так что Максиму пришлось идти пешком. Он брел вдоль реки с вилами на плече, а вслед за ним по макушкам деревьев катилась луна.
И вдруг он увидел девушку.
Она стояла по щиколотку в воде и усердно шарила удилищем по дну. Он остановился, понаблюдал за её тщетными стараниями, а потом бросил вилы и без раздумий забрёл в реку по пояс.
Забрёл прямо в брюках. Окунул руки, порылся в тине и достал синий резиновый сапог.
- Твой? - спросил он.
- Мой, - ответила она, вытирая грязной рукой слезы.
В деревню шли вместе. Оба - босиком, по пыльной дороге.
- Плохой из меня рыбак, - с улыбкой сказала она. - Хоть бы поймала чего. А то бы зря сапог ухалпила.
- Как же ж так вышло? - спросил он, тайком всматриваясь в её лицо. Пары осторожных взглядов хватило, чтобы понять: красивая. Да такая красивая, что он на мгновение разучился дышать.
- Сидела рыбачила, - сказала она, выбирая, с какой стороны обойти лужу. - С обеда сидела, ни разу не клюнуло. Со скуки взялась ногой мотать. А сапоги-то не мои, материны, - она несла их в руках. - Велики мне. Ну вот и домоталась. И ведь как далеко улетел-то… Бог знает, сколько ковырялась... Так бы и залезла, да воды до смерти боюсь.
Он проводил её до крыльца, но она не стала заходить, а просидела с ним на завалинке до самой зари.
Говорили обо всём на свете: о рыбалке, о сенокосе, о том, у кого сколько скотины на дворе, о колорадских жуках и даже о звёздах. А вот имени её он так и не спросил.
На другой день он слёг с бронхитом, а когда поправился, в деревне её уже не было. И больше он её никогда не видел.
Старик затоптал окурок.
- Это ж надо, что вспомнил…
Повеяло утренним холодком. Дед Максим накинул тужурку и побрёл по росе к той самой избёнке с завалинкой. Зачем - и сам не знал.
Сколько он себя помнил, жила там семья Быковых. Теперь одна Марья осталась - бабка годов на десять старше него.
Дед сел на порог крыльца, снова закурил. Одуреть можно, сколько лет прошло! И как всё помнится! Спросят люди, что вчера было, - подумаешь хорошенько, все извилинки напряжёшь, да и не скажешь. А та ночь до каждой мелочи в голове засела.
Он подошёл к открытому окну, постучал по стеклу кончиками пальцев. Загорелся свет.
- Кого ещё распирает в такую темень, - услышал он хриплое ворчание.
- Мань, это я, - откликнулся старик, - Максим Харитонов.
Бабка выглянула в окно. Взгляд у неё был, мягко говоря, недоброжелательный.
- Нету у меня, - прохрипела она. - Хватит шастать, спать ступай.
- Не за этим я, - отмахнулся дед. - Я что спросить хотел. Помнишь, родственница у тебя была? Худенькая, светленькая, волосы по сих пор, - он показал, чиркнув себе по плечу.
- Не выдумляй, чаво ни попади, - бабка взялась за раму и было хотела затворить окно, но старик его удержал.
- Давно это было, - объяснил он. - Году в пятьдесят седьмом или восьмом. Сестра ли, племянница. Ну-ка подумай.
Баб Манька опустила голову, и старику показалось, что она вот-вот уснёт.
- Лида? - спустя какое-то время произнесла она. - Она сюда только раз на лето приезжала. А на кой тебе?
- Гулял я с ней. Вот, вспомнилось. Пришёл спросить, жива ли она. И как жизнь у ней сложилась.
Бабка помолчала.
- Агодь, халат накину.
Минут через десять вышла с альбомом. Сели на порогах. Баб Манька прокопала альбом до середины, достала из кармашка черно-белую карточку.
- Она?
- Она… - ахнул дед.
На фотографии стояла сутулая девушка с короткими светлыми волосами. Она держала в руках букет ромашек и с загадочной улыбкой смотрела куда-то вдаль.
Солнце светило ей прямо в лицо, поэтому она немного зажмурила один глаз. Но была всё так же красива.
- Лида? - переспросил он.
- Лида.
- А что… где… жива ли?
- Померла… На другой год опосля того, как сюда приезжала.
Домой старик шёл сам не свой.
Все эти годы, когда он радовался своим детям, внукам… правнука тоже застал…
Все эти годы его грела мысль, что где-то далеко есть девушка, которая так же счастлива, как и он. И что порой она тоже вспоминает о той бессонной ночи под луной.
Для чего же им суждено было встретиться, а потом навсегда расстаться? Почему он прожил долгие годы, а она так и осталась пятнадцатилетней девчонкой на фотографии? А забреди она тогда сама за сапогом, сложилось бы все иначе? Простудилась бы, как и он, полежала недельки две. И жизнь пошла бы совсем по другой колее. Быть может, такой же пыльной, как их дорога от речки до деревни, но не такой короткой…
Когда старик зашёл домой, над лесом полыхал рассвет.
