Текст: Ярослава Пулинович
Фото из коллекции Российского государственного архива литературы и искусства
Никогда не толпился в толпе.Там толпа, тут я сам по себе.
В одиночестве поседев,
по отдельной бреду тропе.
Боковая моя тропа,
индивидуализма топь.
Где ж толпа моя? А толпа
заблудилась средь прочих толп.
Эти стихи Александра Моисеевича Володина стали на много лет девизом для меня. Иногда мне кажется, что я знаю его лично и очень давно. Заходя в редакцию «Петербургского театрального журнала» или в рюмочную на Литейном, я иногда ощущаю, что он только-только вышел оттуда, что он никогда и не умирал, а просто ушел куда-то, но мы с ним обязательно как-нибудь встретимся.
Конечно, встретиться с Александром Моисеевичем мы никак не могли - он умер в 2001-м, когда я была еще школьницей. Но то количество историй, баек, рассказов о Володине, которыми наполнен наш театральный мир, вырисовали для меня его образ настолько ярко, что я уверена до сих пор - каким-то чудесным образом я все-таки с ним знакома.
Одна из первых историй об Александре Моисеевиче, услышанная мной на одном из драматургических семинаров. Володин не ходил на спектакли о войне - не любил и не переносил их. Когда Александр Моисеевич слышал, как артисты стучат каблуками военных сапог по деревянному помосту, он сразу чувствовал фальшь. Потому что на войне нет пола, на войне звук сапогов звучит по-другому…
Кому об этом не знать, как ему, человеку, которого двадцатилетним мальчиком в 1939 году призвали в армию, а после отправили на войну… Володин прошел Великую Отечественную от и до. Практически все его пьесы об этом. Не о войне, нет… А о том, как тяжело эту войну забыть. «Ой, только бы не было войны!» - говорит в «Пяти вечерах» Тамара, и эта фраза становится лейтмотивом всей пьесы.
Обожженные, поломанные, измученные воспоминаниями герои, которые хотят научиться жить проще, счастливей, но никак не могут, потому что там, в прошлом — война, совсем не такая, какой знает ее молодое поколение по песням и урокам патриотизма, а страшная, ощерившаяся звериным оскалом, грубая, бесчеловечная… И что делать, и как жить, если тебе всего двадцать пять, а за плечами у тебя - ад?
Мне кажется, почти все пьесы Володина пропитаны и послевоенной темой сиротства. Он и сам потерял мать в раннем детстве, отец ушел к другой женщине, которая ребенка от прежнего брака принять не захотела. И вот с пяти лет Александр Моисеевич воспитывался у родственников в Москве. Его детство не было счастливым. Родственники не смогли полюбить нового члена семьи. И хотя семья его дяди была обеспеченной, маленькому Саше не раз всем классом собирали на новые ботинки или билет в кино. В пьесах Володина многие герои тоже лишены счастливого детства. Все, что они помнят - детский дом или бесконечные скитания по дальним родственникам, которые могут сегодня накормить, а завтра нет.
«Когда мама умерла, мне шесть лет было. От меня это скрывали, а я все понимала. Только того боялась, что мне скажут - и надо будет переживать. А я ничего не переживала, глупа была! Потом отец женился второй раз, уехал, а меня соседка взяла, тетя Вероника. Никогда не забуду: сидела у нее за столом и только об одном думала, как бы лишнего не съесть. У нее настроение испортится, на ком сорвать? На мне. "Надежда, возьми чемодан, поезжай к папе и скажи: "Папа, я буду жить у тебя". Как будто у меня был чемодан! Накинешь пальтишко - и на улицу. Ходишь, ходишь, пока у нее злость не пройдет» - такой монолог в порыве откровения произносит Надя, одна из героинь пьесы «Фабричная девчонка». Ее подруга, Женька, выросла в детдоме. Надя и Лида из киноповести «Старшая сестра» - тоже детдомовские, тоже дети войны. В раннем детстве они теряют родителей и живут в детском доме до тех пор, пока их по счастливой случайности не находит дядя - единственный выживший из всей семьи.
Наверное, именно этот, совершенно особенный мотив несчастливого послевоенного детдомовского или просто сиротского детства делает героев Володина такими пронзительными, несчастными и неприкаянными. «Неприкаянность» вообще присуща его персонажам - даже тем, у кого вся жизнь еще впереди. Несчастливое детство, война, сложная семейная жизнь («Осенний марафон» - практически автобиографическая пьеса Володина), бытовая неустроенность, алкоголизм - кажется, Александр Моисеевич собрал в своей биографии все этапы жизни простого советского мужчины. Но эти, казалось бы, понятные и простые этапы превращаются в пьесах и киносценариях Володина в суть, в боль, в стыд - за себя, за людей, за эпоху.
Володин - действительно наш стыд, наша совесть. Он всегда немного в стороне, но это от застенчивости, и ни в коем случае не от высокомерия.
Еще одна байка, услышанная мной от одного известного театрального критика. Когда критик был еще молод, он пришел на какое-то важное театральное награждение. Зал был забит, и места ему уже не нашлось. Тогда критик увидел старика, который сидел где-то в самом углу. Старик подвинулся, поманил юношу к себе, и тут же достал из-за пазухи чекушку. И они стали выпивать и шепотом говорить о разном. А награждение тем временем шло. И вот стали награждать Александра Моисеевича Володина. Критик отмахнулся от старика, встал со своего места на цыпочки: «Тише! Володина награждают! Посмотреть на него хочу!»
- Да что на него смотреть, там и смотреть не на что, - вздохнул старик и нехотя пошел на сцену.
Два года назад я была на Володинском фестивале, который уже много лет проводит главный редактор «ПТЖ» Марина Юрьевна Дмитревская. Они были дружны с Александром Моисеевичем, и он в свое время даже написал полушутливое письмо, что удочеряет молодого театрального критика Марину. Письмо это до сих пор хранится в редакции журнала.
По традиции в день рождения Володина, в последний день фестиваля все участники едут к нему на кладбище в Комарово. Там происходит возложение цветов, а после Марина Юрьевна открывает книгу Володина, задает вопрос Александру Моисеевичу и, загадав старницу и строчку, читает нам ответ на этот вопрос. В тот раз вопрос звучал так: «Александр Моисеевич, сегодня к вам приехало столько людей. Что бы вы могли им сказать?»
Ответ, выданный книгой, меня поразил. Он состоял из одного слова: «Выпьем!» Мы решили, что какая-то незримая связь между живыми и мертвыми все-таки существует, и тут же дружно выпили за Володина - за его боль, за его неприкаянных героев, которые - все мы, за то, что он был…
Документы и автографы из коллекции Российского государственного архива литературы и искусства
1. Александр Володин. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 548. Л. 5.
2. А. Володин. «С любимыми не расставайтесь». Литературный сценарий художественного фильма. [1978] РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 36.
3. А. Володин. «С любимыми не расставайтесь». Литературный сценарий художественного фильма. [1978] РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 40.
4. А. Володин. Наброски рассказов и пьес, записи творческого характера.
Автограф на карточках. [1950-е—1960-е] РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 3.
5. А. Володин. Наброски рассказов и пьес, записи творческого характера.
Автограф на карточках. [1950-е—1960-е] РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 5.
6. А. Володин. Наброски рассказов и пьес, записи творческого характера. Автограф на карточках.
[1950-е—1960-е] РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 25.
7. Александр Володин. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 548. Л. 14.
8. А. Володин. Стихотворение. 1941—1946 гг. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 160 . Л. 6.
9. А. Володин. Стихотворение. 1941—1946 гг. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 160. Л. 13.
10. Александр Володин. Надпись на обороте фотографии: "Здесь фотография портрета Акимова и артистки Лены Прокловой в картине "Звонят, откройте дверь!". А. Володин". РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. Ед. хр. 548. Л. 7.
11. Блокнот с набросками пьесы «Пять вечеров» и записями творческого характера. Конец 1950-х гг. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 242. Л. 4об-5.
12. Блокнот с набросками пьесы «Пять вечеров» и записями творческого характера. Конец 1950-х гг. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 242. Л. 5об-6.
13. Письмо Левитанскому Юрию Давыдовичу. 1976 г. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 300. Л. 1.
14. Александр Володин. На фотографии дарственная надпись сотрудникам ЦГАЛИ СССР. РГАЛИ. Ф. 3142. Оп. 1. Ед. хр. 548. Л. 15.
