Смерть замечательных людей

Текст: ГодЛитературы.РФ

Фрагмент книги публикуется с разрешения издательства

Эта книга, своим названием откровенно заигрывающая с известной биографической серией, находится где-то на стыке биографии и анатомического научпопа: медицинские журналисты Алексей Паевский и Анна Хоружая, используя в качестве примера истории болезни и смерти известных (в основном) персон, попутно рассказывают, как развивалось врачебное дело - то есть раскрывают и биографические, и медицинские тайны смерти. Последнее, пожалуй, даже важнее - многое из того, чем делятся авторы, является вполне прикладной информацией и поможет вам оставаться в добром здравии.

Среди почивших героев книги - не только писатели, но нас, понятное дело, интересуют преимущественно они. Так что вот вам фрагмент о смерти Максима Горького и спасительном эффекте вакцинации.

Паевский А.С., Хоружая А.Н. «Смерть замечательных людей»

Издательство: Пятый Рим, 2018 г.

— Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув

глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!..

Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не уви-

дишь его так близко!.. Ох ты, бедняга!

     Всю молодость Алексея Максимовича Пешкова, которого мы знаем как прославленного проле-тарского писателя Максима Горького, можно назвать жизнью «вопреки». Вопреки судьбе он выжил в три года после тяжелейшей атаки холеры. Вопреки материнской «заботе» и равнодушию родственников, из которых его искренне любила, кажется, только бабушка, вырос и овладел различными ремеслами. Вопреки ненавистной школе и почти полному отсутствию классического образования стал популярнейшим писателем и драматургом Российской империи и самым издаваемым и почитаемым автором Советского Союза. Интересно, что до того, как Горький попал на морское судно в ученики к судовому коку, даже книги, литературу — главное дело всей его жизни — он поначалу ненавидел.

Увы, но ошибки тяжелой молодости навсегда сказались на его здоровье. Болезнь, развившаяся после попытки самоубийства, когда молодой человек прострелил себе легкое, шла за ним по пятам, то отступая, то накатывая со свойственной ей настойчивостью. Не пощадивший ни Чехова, ни Кафку, ни Белинского, ни миллионы других людей туберкулез сильно подорвал здоровье писателя, и в один из моментов организм попросту не смог справиться с тем ушатом недугов, который внезапно на него опрокинулся. И запустив разрушительные, похожие на цепочку падающих домино реакции, разнес остатки здоровья вдребезги.

     Горький сопротивлялся, как мог, его окружали забота и внимание близких людей, которых, несмотря на все его жизненные перипетии (фактический развод с женой, смерть сына, любовные похождения), осталось рядом с ним немало. Последние десять дней он фактически не жил — существовал, но даже в этом состоянии ему хватило сил принять в гостях навестившего его Иосифа Сталина, побеседовать с ним о литературе, женщинах-писательницах и даже пригубить стакан красного вина. Однако недуг все равно оказался сильнее.

Anamnesis vitae

     Когда мы говорили о существовании «вопреки», мы не преувеличивали. Алеша Пешков родился в 1868 году в Нижнем Новгороде в семье столяра и мещанки. Отец Алексея на момент рождения сына работал управляющим пароходной конторы. В 1871 году, когда мальчику было три года, в Нижнем разразилась эпидемия холеры. Маленький Алеша подцепил страшную инфекцию. Ему самому удалось выжить только по счастливой случайности, а вот отец, который ухаживал за ним, заразился и умер. Это стало причиной того, что у Горького испортились отношения с матерью. Она, по свидетельству самого Алексея, считала его виновником смерти любимого мужа и потому, утратив любовь и привязанность к сыну, отдала его на воспитание своим родителям — Кашириным. Затем она занялась устройством личной жизни и снова вышла замуж. После этого забрала Алексея к себе, но у того сложились враждебные отношения с отчимом, который постоянно избивал мать. Во время одной из таких ссор Алеша даже набросился на отчима с ножом. После этой истории он окончательно ушел к деду, который к тому времени разорился почти до полной нищеты. Вскоре, когда мальчику исполнилось 11 лет, его мать умерла. Причиной стал туберкулез.

     Дед, Василий Каширин, по воспоминаниям литератора, «был очень религиозен, до жестокости деспотичен и болезненно скуп». Он рано научил мальчика читать Псалтирь и знать жития святых. В семь лет Алексея отдали в церковноприходскую школу, которую он возненавидел из-за строгих порядков. Успевал Пешков плохо, интереса к занятиям не испытывал, а через полгода и вовсе бросил обучение, заразившись и переболев оспой. Результатом религиозного воспитания стало только то, что Алексей еще в ранней юности оказался воинствующим атеистом.

     Единственным человеком, искренне любившим и понимавшим Алешу, была бабушка по матери, «изумительно добрая и самоотверженная старуха». Она старалась защищать его и от родственников — дядьев, которые «любили жить широко, то есть много и хорошо пить и есть», а напившись, «обыкновенно дрались между собой или с гостями, которых у нас всегда бывало много, или же били своих жен. Один дядя вколотил в гроб двух жен, другой — одну». Поколачивали и племянника. Потому Алексей отмечал, что «среди такой обстановки о каких-либо умственных влияниях не может быть и речи, тем более что все мои родственники — народ полуграмотный».

     Помыкавшись по подработкам (подмастерье в обувном магазине, ученик чертежника) и побыв недолго учащимся начального приходского училища для детей из неимущих слоев, где его называли «ветошником» и «нищебродом» (вообразите степень бедности!), юный Пешков сбежал из дома поступил на пароход в ученики к повару. И тут с ним произошли перемены, изменившие всю дальнейшую жизнь, так сказать, направившие его в нужное русло. Будучи «человеком сказочной физической силы, грубым, но очень начитанным», повар — Михаил Смурый — поразил десятилетнего мальчишку своей эрудированностью. Он обладал богатством — сундуком, набитым книгами самых разных форматов и жанров. Ненавидевший до того любую литературу, Алексей принялся жадно поглощать книгу за книгой и в какой-то момент стал читать все, что попадалось под руку, а вскоре завел дневник, в который записывал впечатления от прочитанного.

«Лошадиная память», по словам его деда, сделала свое дело, и уже в 16 лет юноша, выглядевший полным уличным оборванцем, успевший поторговать иконами, послужить на Грязе-Царицынской железной дороге сторожем, поработать крендельщиком, булочником, пожить в трущобах и постранствовать по России, имел весьма обширные познания, даже выше уровня молодой интеллигенции. Он уверенно цитировал философов: Ницше, Шопенгауэра и Гартмана, — даже пытался поступить в Казанский университет, но попытка не увенчалась успехом, поскольку Пешков не имел аттестата о среднем образовании.

     Алексей не расстроился и принялся посещать молодежные кружки самообразования. Как известно, там, где собирается молодежь, всегда есть революционные настроения. Пешков быстро добрался до произведений Маркса и Энгельса, которые в России издавались совершенно свободно, и с головой погрузился в пропагандистскую работу. Но в 1887 году он получил сразу двойной удар — в течение трех месяцев умерли любимая бабушка и дед. Начались также серьезные трудности с деньгами, пропитанием, и это все вогнало Пешкова в такую депрессию, что в декабре он попытался покончить жизнь самоубийством — выстрелил в себя из ружья, целясь в сердце, однако попал в легкое.

     И снова счастливая случайность — неподалеку оказался сторож, который позвал на помощь полицию, и молодого человека увезли в земскую больницу, где удачно прооперировали, отрезав, правда, половину легкого, и достали пулю. Алексей тем не менее через несколько дней попробовал довести дело до конца — на пике истерики выпил хлоральгидрат, но, так как это произошло в ординаторской при врачах, ему быстро сделали промывание желудка и спасли. Впоследствии Горький вспоминал эти выходки с большим стыдом.

     После излечения снова были работы, странствия, первые неудачные попытки писать (знакомый писатель Владимир Короленко разнес первую поэму Алексея в пух и прах), вылившиеся затем в первое осознанное произведение Горького «Макар Чудра». После этой публикации он, собственно, и стал Максимом Горьким, взяв в качестве псевдонима имя отца в знак памяти о нем. В странствиях Горький заразился туберкулезом. Впрочем, несмотря на слабые легкие, здоровье молодого человека было богатырским, и болезнь до поры до времени протекала в скрытой форме.

     Горький был официально женат всего два раза, но вот для того, чтобы перечислить все объекты его страсти и влюбленности, точно не хватит пальцев на руках и ногах. Это все были женщины необычайно талантливые, яркие, образованные, высокоинтеллектуальные и сильные духом — с другими неординарной личности писателя было неинтересно.

Интересно, что они прекрасно уживались друг с другом, и когда уже Алексей Максимович приобрел мировую известность и славу — с удовольствием обитали вместе с ним большой «горьковской коммуной».

     С первой женой не сложилось. Мало того что Ольга Каменская имела дочь от первого брака и была старше писателя на 9 лет, так она еще и не слишком жаловала его творчество — и нечаянно уснула на первой авторской читке «Старухи Изергиль». Как выражался Горький — «всю мудрость жизни заменил учебник акушерства». Через два года, в 1896-м, он сделал предложение своей коллеге — корректору «Самарской газеты» Екатерине Волжиной, барышне совсем еще юной, «вчерашней гимназистке», которую «воспринимал снисходительно, долгими ухаживаниями не удостоил». Между прочим, именно благодаря Екатерине ранние произведения Горького в принципе можно читать. Дело в том, что писатель в молодости был, мягко говоря, не в ладах с орфографией и пунктуацией.

     В том же году Горький впервые узнал о своем заболевании, которое до этого принимал за банальные частые простуды. В октябре он слег с сильным бронхитом, который перетек в воспаление легких. Месяц пролежал в больнице, и только в январе с диагнозом все стало ясно. Какие рекомендации на тот момент могли дать Горькому врачи? Усиленное питание да реабилитация в санаториях. После поездки в Крым, на которую у писателя деньги уже были, болезнь несколько отступила.

     Так и жил Горький — творчество, путешествия, аресты за прежние революционные дела, больницы, реабилитации на курортах, снова творчество. В начале ХХ века он уже лично познакомился с Чеховым и Толстым, в 1902-м его пьесы начали ставить на театральной сцене, тогда же Горького избрали в почетные академики Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. «Законодатель литературных мод», мировая известность и щедрые гонорары, богема и интеллигенция, первая измена жене и отношения с актрисой МХТ Марией Андреевой, двоеженство, первая поездка в США, смерть младшей дочери Кати от менингита.

     Начало издательской деятельности, помощь нуждающимся писателям в виде огромных гонораров и отъезд на Запад. Революция, отношения с большевиками, встреча с Марией Закревской-Бенкендорф-Будберг и расставание с Андреевой. Затем «эмиграция» по причине болезни и продолжения лечения, а если смотреть на ситуацию честно — высылка, скитание по «европам». Сотрудник ОГПУ и молодой любовник Андреевой в качестве главного редактора советского издательского предприятия «Международная книга», которое печатало Горького, и его личного секретаря (речь о Петре Крючкове). Шикарная вилла в итальянском Сорренто в сопровождении все той же коммуны. Триумфальное возвращение в СССР в роли национального героя, которого «носили на руках», особняк Рябушинского и дача в Горках, переименование Нижнего Новгорода в Горький, первый Всесоюзный съезд советских писателей, смерть сына от переохлаждения и крупозной пневмонии…

     Цепь взлетов и падений, обжигающих разочарований и страстной любви, безумных кутежей и отчуждения — о жизни Алексея Максимовича и его домочадцев можно написать сценарий не одного фильма, причем в совершенно разных жанрах. И жизнь 68-летнего писателя продолжалась бы, наверняка преподнеся нам, наблюдателям, еще не один сюрприз, если бы не досадное стечение обстоятельств, ставшее роковым.

Anamnesis morbi

     В мае 1936 года Горький в очередной раз вернулся в Москву, вместе с семьей проведя по своему обыкновению зиму в теплом городе Тессели. Но эта зимовка скорее оказалась во зло, нежели во благо. Перед самым отъездом он простыл, в поезде не спал — задыхался, поэтому по приезде чувствовал себя, мягко говоря, неважно. Тем не менее перед тем, как поехать на дачу, Горький высказал безапелляционное желание навестить маленьких внучек Марфу и Дарью. Его отговаривали, поскольку внучки как раз загрипповали, а ему сейчас только и не хватало того, чтобы подцепить вирус. Но живой классик был непреклонен — остался переночевать в особняке Рябушинского в Первопрестольной и только утром выдвинулся в подмосковные Горки с заездом на Новодевичье кладбище.

     Естественно, для вируса гриппа больной и ослабленный организм стал лакомой добычей. Добавила «красок» и поездка на кладбище. Вера Мухина аккурат к его прибытию должна была изготовить памятник для установки на могиле сына, и Горькому не терпелось его увидеть. Погода меж тем стояла противоречивая: обманчивое солнце маскировало дуновения холодного ветра, а потом и вовсе испортилась. Однако, несмотря на протесты сопровождающих его медсестры Липы (Олимпиады Чертковой) и Крюкова, писатель не спешил возвращаться домой и решил прогуляться по кладбищу, чтобы поглядеть на памятник Надежде Аллилуевой, жене Сталина.

Все предчувствовали неладное, ибо еще с утра от дома к машине Горький прошествовал как-то очень вяло. «У машины задержался, с трудом поднял голову, поглядел на солнце, вздохнул тяжело, после большой паузы протяжно сказал: „Все печет“», — вспоминал комендант московского особняка И.М. Кошенков. Вечером ему позвонили и попросили прислать в Горки кислородные подушки. А 1 июня прибывшие по звонку доктора, между прочим, лучшие — Плетнев, Левин, Казаков, — зафиксировав температуру 38 градусов, поставили диагноз: грипп и воспаление легких.

 Болезнь развивалась стремительнейшим образом — писатель буквально таял на глазах. Уже 8 июня ему было настолько худо, что опустившие руки доктора приняли решение оставить больного на время и пригласить домочадцев для прощания с ним.

     Катерина Пешкова, которая несмотря ни на что оставалась с ним до самого конца, вспоминает эти страшные моменты:

     «Алексей Максимович сидит в кресле, глаза его закрыты, голова поникла, руки беспомощно лежат на коленях. Дыхание прерывистое, пульс неровный. Лицо, уши и пальцы рук посинели. Через некоторое время началась икота, беспокойные движения руками, которыми он точно отодвигал что-то, снимал что-то с лица. 

     Один за другим тихонько вышли из спальни врачи.

     Около Алексея Максимовича остались только близкие: я, Надежда Алексеевна (жена сына Максима. — Прим. авт.), Мария Игнатьевна Будберг, Липа, П.П. Крючков — его секретарь, И.Н. Ракицкий — художник, ряд лет живший в семье Алексея Максимовича...

     После продолжительной паузы Алексей Максимович открыл глаза. Выражение их было отсутствующим и далеким. Точно просыпаясь, он медленно обвел всех нас взглядом, подолгу останавливаясь на каждом из нас, и с трудом, глухо, раздельно, каким-то странно-чужим голосом произнес:

     — Я был так далеко, откуда так трудно возвращаться...»

     В этот момент весь мир напряженно следил за ходом болезни. Выходили официальные бюллетени, в которых сообщалось о здоровье писателя. В первом значилось: «Алексей Максимович Горький серьезно заболел 1 июня гриппом, осложнившимся в дальнейшем течении катаральными изменениями в легких и явлениями ослабления сердечной деятельности. А.М. Горький находится под непрерывным и тщательным врачебным наблюдением доктора Л.Г. Левина и профессора Г.Ф. Ланга».

     Он действительно был готов умирать… Но неожиданно вступила Олимпиада.

     «Я пошла к Левину и сказала: „Разрешите мне впрыснуть камфару 20 кубиков, раз все равно положение безнадежное“. Без их разрешения я боялась. Левин посовещался с врачами, сказал: „Делайте что хотите“. Я впрыснула ему камфару. Он открыл глаза и улыбнулся: „Чего это вы тут собрались? Хоронить меня собрались, что ли?“»

     Горький воспрянул духом, приободрился, показалось, что внезапно болезнь отступила и теперь Алексей Максимович пойдет на поправку. Удивительно, но этот момент потом многие будут называть чудом. Впрочем, показания о его причинах разойдутся. Липа считала, что это все камфора, а Пешкова же была уверена, что столь оживляюще подействовал звонок из Кремля, извещавшего, что к писателю выехали прощаться Сталин, Молотов и Ворошилов.

Встретил литератор почетных гостей достойно. Начал говорить о работе.

     «— О деле поговорим, когда вы поправитесь, — перебил его Сталин.

     — Ведь столько работы... — продолжал Горький.

     — Вот видите, — Сталин укоризненно покачал головой, — работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее! — И после паузы спросил:— А может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику...»

     Улучшение оказалось мнимым. Последующие впрыскивания камфоры только продлевали страдания: «в один из последних дней сказал чуть слышно: „Отпустите меня“ (умереть). И второй раз — когда уже не мог говорить — показывал рукой на потолок и двери, как бы желая вырваться из комнаты».

     «16-го [июня] мне сказали доктора, что начался отек легких, — вспоминала Олимпиада Черткова. — Я приложила ухо к его груди послушать — правда ли? Вдруг как он обнимет меня крепко, как здоровый, и поцеловал. Так мы с ним и простились. Больше он в сознание не приходил. Последнюю ночь была сильная гроза. У него началась агония.

Собрались все близкие. Все время давали ему кислород. За ночь дали 300 мешков с кислородом, передавали конвейером прямо с грузовика, по лестнице, в спальню».

     18 июня агония продолжилась, и каждый из ее этапов зафиксировали в истории болезни.

     «11 час. утра. Глубокое коматозное состояние; бред почти прекратился, двигательное возбуждение также несколько уменьшилось. Клокочущее дыхание. Пульс очень мал, но считывается, в данный момент — 120. Конечности теплые.

    11 час. 5 мин. Пульс падает, считался с трудом. Коматозное состояние, не реагирует на уколы. По-прежнему громкое трахеальное дыхание.

11 час. 10 мин. Пульс стал быстро исчезать. В 11 час.

    10 мин. — пульс не прощупывается. Дыхание остановилось. Конечности еще теплые. Тоны сердца не выслушиваются. Дыхания нет (проба на зеркало). Смерть наступила при явлениях паралича сердца и дыхания». Вскрытие проводили прямо в спальне, а врачи, делавшие его, изрядно торопились. Приехал Сперанский. Согласно протоколу вскрытия «смерть А.М. Горького последовала в связи с острым, воспалительным процессом в нижней доле легкого, повлекшим за собой острое расширение и паралич сердца». Кроме того, в документе приводится описание состояния внутренних органов: «Тяжелому течению и роковому исходу болезни весьма способствовали обширные хронические изменения обоих легких — бронхоэктазы (расширение бронхов), склероз, эмфизема, — а также полное заращение плевральных полостей и неподвижность грудной клетки вследствие окаменения реберных хрящей. Эти хронические изменения легких, плевр и грудной клетки создавали сами по себе, еще до заболевания воспалением легких, большие затруднения дыхательному акту, ставшему особенно тяжелым и труднопереносимым в условиях острой инфекции.

Вскрытие в присутствии всех семи лиц, подписавших заключение о смерти А.М. Горького, произвел профессор В. Давидовский».

    Кем были эти лица? Медицинские функционеры и светила медицины: нарком здравоохранения Каминский, начальник Лечсанупра Кремля Ходоровский, заслуженные деятели науки Ланг, Плетнев, Кончаловский, Сперанский и доктор медицинских наук Левин.

    Крючков, который присутствовал при вскрытии, также отмечал, что «состояние легких оказалось ужасное. Оба легких почти целиком „закостенели“, равно как и бронхи. Чем жил и как дышал — непонятно. Доктора даже обрадовались, что состояние легких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность».

     При этих многочисленных и в том числе документально подтвержденных доказательствах тяжелого состояния пациента вокруг смерти Горького тем не менее умудрялись роиться слухи и теории заговоров, которые подкрепили затем и сами врачи, представшие перед судом над «троцкистами» и дававшие под пытками ложные показания. Правда, после смерти Сталина удалось доказать их абсолютную невиновность и то, что они действовали строго согласно правилам.

     Кроме того, гуляла и гуляет версия о том, что Горького отравили по приказу Сталина конфетами — тоже достаточно абсурдная и необоснованная. Говорили даже о том, что отравила его любимая Мария Будберг, хотя непонятно, как это могла сделать женщина, столь сильно уважавшая писателя и крепко к нему привя-завшаяся (пусть и агент НКВД, и любовница Герберта Уэллса). Но все это — пустые разговоры, которым не тягаться с истинной патологией — туберкулезом, хронической обструктивной болезнью легких (Горький еще и курил почти всю жизнь) и внезапно так некстати нагрянувшим вирусом гриппа, давшим «стандартное» ослож-нение — воспаление легких.

     Могли бы спасти писателя сейчас? В принципе — да. Скорая помощь, ОРИТ (отделение реанимации и интенсивной терапии), искусственная вентиляция легких, антибиотики.

Случай Максима Горького напоминает нам, что грипп и поныне остается очень коварной болезнью, к которой, увы, многие относятся легкомысленно. Каждый год от гриппа в мире умирает до 650 000 человек, не от самого заболевания, а от его осложнений, среди которых одно из самых распространенных — воспаление легких. И, кстати, именно от осложнений в основном и предохраняет нас прививка от гриппа. Поэтому Всемирная организация здравоохранения настоятельно рекомендует ее в первую очередь беременным женщинам, детям и пожилым людям.